Весь вред развращающего влияния телесных наказаний, по-видимому, достаточно сознавался некоторыми российскими правителями. Смягчение телесных наказаний началось преимущественно вследствие желания сохранить работоспособность преступника, «извлечь из него пользу для государства»42. Таково было важное основание для отмены членовредительных телесных наказаний, к которому присоединились впоследствии и соображения гуманности. Жестокости постепенно, мало-помалу, под влиянием христианства, цивилизации и человеколюбия некоторых государей смягчались.
Указом императрицы Елизаветы Петровны 1757 г. отменяется для женщин рвание ноздрей и клеймение, но, с другой стороны, в этот же период оно вводится как общая мера для всех ссылаемых мужчин (на лбу и щеках, а позднее на плечах и спине вытравлялись порохом буквы В.О.Р., К.А.Т. или С.-П. — каторжный, ссыльно-поселенец). Окончательно рвание ноздрей отменяется в 1817 г., а клеймение — в 1863 г.43
В 1753 и 1754 гг. последовала отмена смертной казни, которая была заменена вечной ссылкой на каторжную работу после публичного наказания кнутом и заклеймения преступников. Сохранена была смертная казнь по закону по так называемым государственным преступлениям, карантинным и воинским — во время похода44.
В течение всего XIX в. сокращалось применение болезненных телесных наказаний, притом главным образом для лиц привилегированных сословий.
Все царские подданные с конца XVIII в. делились на «изъятых и неизъятых от телесных наказаний», и это налагало свою печать не только на всю карательную систему и правосудие, но и на гражданскую правоспособность отдельных сословий. Екатерина II, повторяя в своем «Наказе» взгляды Вольтера и Беккарии, осудила телесные наказания, но она упразднила их лишь для дворян, купцов первых двух гильдий, именитых граждан (1785) и под конец жизни для духовенства (1796).
При Екатерине II употреблялась ужасная и отвратительная по своей варварской жестокости смертная казнь — через колесование (ломая кости колесом особого устройства) и четвертование45 (рассечение тела осужденного на четыре части или последовательное отсечение конечностей и головы). Павел I освободил от телесных наказаний стариков старше 70 лет. При вступлении на престол Александр I в 1802 г. отменил пытку «как стыд и укоризну человечеству наносящее» и «нещадное» битье кнутом.
Указом 1816 г. отменено именовать людей, содержащихся под стражею, невольниками и колодниками, а к ним применено название арестантов. Для улучшения нравственного и физического состояния арестантов образовано под высочайшим покровительством Общество попечительства о тюрьмах46.
Добиваясь для себя освобождения от телесных наказаний, дворянство к концу XVIII столетия настояло на запрещении крепостным жаловаться на помещиков. Жесточайшие истязания становятся обычным явлением в крепостном быту. Кое-где в помещичьих усадьбах бывали настоящие застенки, где истязания производились по всем правилам заплечного мастерства47.
В 1768 г. на Красной площади была наказана известная своим зверским обращением с крепостными Салтычиха — Салтыкова Дарья Николаевна (1730—1801), помещица Подольского уезда Московской губернии, замучившая более 100 человек крепостных (например, гладила девушек горячим утюгом). Была наказана вместе с ее соучастниками, ее же людьми и попом, которые тут же были биты кнутом. Первоначально Салтычиха была приговорена к смертной казни, замененной пожизненным заключением в монастырской тюрьме, где она и умерла48.
Либерально настроенный внук Екатерины II — Александр I — оставил в неприкосновенности кнут, видимо, полагаясь на русскую пословицу «кнут не ангел, души не вынет, а правду скажет». На самом деле кнут был чудовищным и страшным орудием. По отзыву графа Н. Мордвинова, опытный палач несколькими ударами кнута мог засечь до смерти сильного мужчину, одним ударом его можно было сломать позвоночник! Все зависело от взятки палачу. С богатых, писал Ф. М. Достоевский, палачи назначают взятку сами, по тридцати рублей и более. Но если даже палач и возьмет взятку, чтоб наказать легко, то все-таки первый удар дается им изо всей силы. Перед началом наказания палач чувствует себя в возбужденном состоянии, сознает себя властелином, он в эту минуту актер. На него дивится и ужасается публика, и он не без наслаждения кричит своей жертве перед первым ударом обычные и роковые слова: «Поддержись, ожгу!»49 Трудно представить, замечает Достоевский, до чего можно исказить природу человеческую.
При Александре I Аракчеев изобрел особую манеру битья шпицрутенами, названную в честь его «аракчеевскою»! Подобная «проводка сквозь строй в гарнизоне», через более 500 ударов, часто равнялась смертному приговору.
В Москве, например, как отмечает «опытный законовед и судебный практик» писатель, историк искусства Д. А. Ровинский, в 50-х годах XIX века гарнизонные гоняли сквозь строй мещанина Васильева, который был судим военным судом (по Высочайшему повелению): ему дали всего 400 ударов, и он умер на третьи сутки.
«А что сказать об аракчеевских шпицрутенах сквозь тысячу 12 раз без медика?! Надо видеть однажды эту ужасную пытку, чтобы никогда не забыть ее», — восклицает Ровинский, и затем описывает следующую ужасающую сцену прогнания сквозь строй, как будто выхваченную из Дантова ада.
«Выстраивается тысяча бравых (русских) солдат в две шпалеры лицом к лицу: каждому дается в руку хлыст-шпицрутен; живая «зеленая улица», только без листьев, весело движется и помахивает в воздухе. Выводят преступника, обнаженного по пояс и привязанного за руки к двум ружейным прикладам; впереди двое солдат, которые позволяют ему подвигаться вперед только медленно, так, чтобы каждый шпицрутен имел время оставить след свой на «солдатской шкуре»; сзади вывозится на дровнях гроб. Приговор прочтен; раздается зловещая трескотня барабанов, раз, два... и пошла хлестать «зеленая улица» справа и слева. В несколько минут солдатское тело покрывается сзади и спереди широкими рубцами, краснеет, багровеет; летят кровяные брызги... «Братцы, пощадите!..» — прорывается сквозь глухую трескотню барабана; но ведь щадить, — значит самому быть пороту, — и еще усерднее хлещет «зеленая улица». Скоро спина и бока представляют одну сплошную рану: местами кожа сваливается клочьями — и медленно движется на прикладах живой мертвец, обвешанный мясными лоскутьями, безумно выкатив оловянные глаза свои... Вот он свалился, а бить осталось еще много, живой труп кладут на дровни и снова возят, взад и вперед, промеж шпалер, с которых сыплются удары шпицрутенов и рубят кровавую кашу. Смолкли стоны, слышно только какое-то шлепанье, точно кто по грязи палкой шалит, да трещат зловещие барабаны...»50
При Николае I было принято Уложение 1845 г. Различие между ним и Уложением 1649 г. царя Алексея Михайловича заключалось, главным образом, только в отношении к институту смертной казни. Если первое назначало смертную казнь в 60 статьях, Уложение 1845 г. ограничивало применение ее тремя-четырьмя случаями, введя, однако, ее впервые в виде общего правила за важнейшие политические преступления. И в то же время, как отмечает врач Д. Жбанков, Россия гордилась перед иностранцами, что у нас нет смертной казни. Так, император Николай I, в виде акта милосердия, на рапорте о двух приговоренных к смертной казни написал: «Виновных прогнать сквозь 1000 человек 12 раз (т. е. они должны были получить по 12 000 ударов шпицрутенами). Слава Богу, смертной казни у нас не бывало, и не мне ее вводить»51. Конечно, наказанные умерли. Таким образом, смертная казнь, в теории отмененная еще указами 1753—1754 гг., до 1845 г. фактически процветала в квалифицированном, то есть утонченно-жестоком виде.
Уложение 1845 г. кнут заменило треххвосткою плетью52.
Во времена Николая I большое распространение приобретает розга53. Эта, по удачному выражению И. Алисова, «родная внучка кнута, родная дочь плети». Применение охватывало «широкий круг правонарушителей и дисциплинарных провинностей во всех областях человеческого существования»54.
