В то же время следует отметить, что в первые годы царствования Александра II продолжалось сокращение области телесных наказаний посредством смягчений и изъятий. В 1857 г. было предписано наказывать ссыльных не публично, а в местах заключения71. В 1859 г. определено для беременных женщин заменять телесные наказания заключением в рабочем доме или тюрьме72.
Помимо этого, до 1863 г. состоялся ряд изъятий для воспитанников и учащихся различных специальных учебных заведений73. От телесных наказаний по приговору волостного суда или по распоряжению вотчинного правления были изъяты крестьянки Лифляндской губернии74. Люди, ратовавшие за отмену крепостного права, подняли вопрос и об уничтожении телесных наказаний, как совершенно несовместимых с понятием свободного человека.
2. Борьба за отмену варварского возмездия
Джаншиев говорит, что провозвестником мысли об отмене розог явился председатель Редакционной комиссии Я. И. Ростовцев, проведший большую часть службы в военно-учебном ведомстве, где, как и в других учебных заведениях, порка детей была самым заурядным явлением. Из писем, посланных Ростовцевым Александру II из-за границы летом 1858 г., видно, что уже при первых набросках плана крестьянской реформы мысль об уничтожении розог, как одной из естественных принадлежностей крепостного состояния, выступала довольно четко. В письме от 3 сентября 1858 г. Ростовцев, между прочим, пишет Александру II: «Относительно наказаний осмелюсь еще присовокупить, что во всяком случае о наказаниях телесных не следует упоминать вовсе: во-первых, это было бы пятном настоящего законодательства, законодательства об освобождении; во-вторых, есть же в России места, где телесные наказания, к счастью, вовсе не употребляются. Некоторые говорят, — продолжает Ростовцев, — что русский мужичок розгу любит (!). Точно ли это справедливо? Если же он к ней и привык, то не надобно ли от нее отучать... Сверх того, исправительные меры, постановленные Высочайшей властью, как и всякий закон, должны действовать долгое время. Со смягчением нравов и меры исправительные сами собою должны смягчаться; если же меры эти смягчаться не будут, не будут смягчаться и нравы»75.
В конце 50-х годов вокруг Ровинского сложился в Москве актив, который, по его предложению, высказался за уничтожение в будущем строе крестьянского дела телесных наказаний как «бесполезного само по себе орудия возмутительного произвола»76.
В 1859 г., когда возник вопрос об освобождении женщин от публичного наказания рукою палача, правительство, не находя возможным сделать это немедленно, обратилось к главным начальникам губерний с запросом, как велико число женщин, подвергавшихся за последние годы публичным наказаниям, какое впечатление последние производят на публику и можно ли отменить такое наказание, не рискуя ослабить страх законной кары. Почти все отзывы свидетельствовали, что в этих случаях в толпе зрителей обнаруживается выражение сострадания к наказываемым, желание спасти их предложением вступить с ними в брак, подкупить палачей и пр. Губернаторы же — с.-петербургский и новороссийский — указали прямо на желательность полной отмены телесных наказаний «как для женщин, так и для мужчин»77.
Необходимо сказать, что человеколюбивое влияние литературы русской, всегда стоявшей за гуманность и поднятие в людях человеческого достоинства, оказалось успешным. Во главе благородных защитников, призывавших к милосердию и человеческому отношению к преступникам, во главе рисовавших леденящие душу ужасы телесных наказаний и всю физическую и нравственную муку их, был Ф. М. Достоевский, испытавший на себе весь мрак каторги. Его роман «Записки из Мертвого дома», печатавшийся в 1861—1862 гг., бесспорно готовил почву для отмены телесных наказаний, так же как «Записки охотника» И. С. Тургенева или «Хижина дяди Тома» Г. Бичер-Стоу — для освобождения от рабства78.
Становилось ясно, что в этой области необходима крупная реформа. Несоответствие телесных наказаний внутреннему состоянию России стало особенно резким с момента уничтожения крепостного права, сделавшего всех россиян гражданами. С 1861 г. круто изменилась и сама постановка вопроса о телесных наказаниях. Даже среди высшей бюрократии появились защитники такой реформы. Непосредственным толчком к проведению реформы явилась записка об отмене телесных наказаний, написанная по желанию цесаревича Николая Александровича князем Н. А. Орловым79, бывшим в то время посланником в Брюсселе. Имя этого благородного человека всегда будет помнить история! В конце марта 1861 г. записка была представлена императору Александру Николаевичу князем А. М. Горчаковым. В записке князь Орлов подверг суровой критике болезненные телесные наказания и привел доказательства необходимости их отмены. Он отметил, что «в большей части европейских государств телесные наказания совершенно уничтожены или употребляются как редкие исключения»80. Александр II по прочтении записки передал ее председателю Комитета министров графу Д. Н. Блудову, и она «по державной воле получила надлежащий ход» в законодательном порядке.
Записка князя Орлова, после чтения ее в Совете министров, была передана в комитет II Отделения канцелярии81, составлявший в это время проект военного устава о наказаниях. Комитет запросил сначала отзывы Военного и Морского министерств. Военный министр генерал-адъютант Н. О. Сухозанет соглашался лишь на отмену шпицрутенов, но настаивал на сохранении розог до 100 ударов без суда и до 300 ударов по суду. В противоположность ему, генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич высказался за отмену телесных наказаний, допуская их, впрочем, «лишь в самых необходимых случаях, когда в самом деле нет возможности обойтись без них», в частности, допуская в войсках «по собственному усмотрению начальников» розги не свыше 50 ударов82.
На такую же либерально-охранительную точку зрения встал в своих решениях и комитет83. Предложения комитета были разосланы на заключение министров и главноуправляющих отдельными частями. Из поступивших 17 отзывов — 15 (в том числе новый военный министр Д. А. Милютин, великий князь Константин Николаевич, министр внутренних дел П. А. Валуев, шеф жандармов князь В. А. Долгоруков, министр государственных имуществ М. Н. Муравьев и др.) вполне или отчасти отнеслись благоприятно к проекту комитета, полагавшего немедленно отменить жесткие наказания и временно, впредь до устройства тюрем, сохранить розги84.
Против заключений комитета и мысли об отмене телесных наказаний высказались Н. Анненков — государственный контролер, Филарет, митрополит московский, и министр юстиции граф Панин. Так, рьяный «кнутофил», по выражению сенатора Ровинского, упрямый и злой рутинер Анненков писал, что теперь, тотчас после отмены крепостного права «всякое изменение системы наказаний совершенно несвоевременно, всякое заявление по сему предмету намерений опасно и вредно»85.
Но с особой бессердечностью настаивали на сохранении «варварских истязаний, позорящих имя русского» (как писал в своей записке князь Орлов), архипастырь Филарет и граф Панин. Рассматривая телесные наказания «с христианской точки зрения», митрополит Филарет сумел соединить с христианским смирением своего рассуждения непостижимую жестокость и безжалостность, притом еще подкрепленные ссылками на Священное писание и слова Христа, как будто христианское учение не положило в основу свою великой заповеди о любви к ближнему, как к самому себе! Например, митрополит Филарет не постеснялся заявить, что, «если государство найдет неизбежным в некоторых случаях употреблять телесное наказание, то христианство не осудит сей строгости». В конце концов, по мнению Филарета, «по христианскому суждению, телесное наказание, само по себе, не бесчестно, а бесчестно только преступление»86.
