Богиня ответила на его молчаливый вопрос, обворожительно улыбаясь:

— Ты по-прежнему верен Колетт, не волнуйся. Между нами ничего не случилось, — и поскольку Роберт оставался недвижен, продолжила. — Я твой друг, Роберт, твой друг навсегда. Наши клятвы живы.

Кажется, Роберт плакал, удивленно замечая, как его тревоги потихоньку слабеют.

Кэйли баюкала его:

— Я дам тебе женщину, это будет кукла, призрак, копия Колетт, она станет приходить, когда ты позовешь, и рассеиваться, едва попросишь. Ты уже видел таких слуг в моем доме... Ни Колетт, ни Оливер, никто не заметит ее, хотя для тебя это будет девушка из плоти и крови... Излишняя нежность губительна...

Роберт просто слушал бесконечно мелодичный голос Кэйли, не осмысливая слова, на автомате поинтересовавшись:

— Как ее звать? Как делать, чтобы она растворялась?

— Просто подумай о ней, зови ее «копией Колетт». Прогоняй ее также мысленно, но все же старайся общаться с ней в уединении. Побудь со мной еще, тебе нужно восстановиться. Скоро ты обнаружишь, что спал, а проснешься уже далеко отсюда.

Роберт не сопротивлялся, сейчас он чувствовал себя совсем беспомощным и охотно впитывал заботу, в которой болезненно нуждался.

С подарком Кэйли его дни стали уютнее, физическое напряжение уменьшилось, но беспокойная душа Роберта жаждала бури, сопротивления, искала преодоления. Столкновения на грани возможностей, своих и чужих.

Тихое бытие с беременной Колетт и ее же разнузданной копией приносило лишь умиротворение. Роберту хотелось теперь блюда с острыми приправами. Невозможного, до слез жгучего, и в какой-то день Роберт, находясь в уединении, мечтательно и устало прикрыв глаза, задумался, как повернулась бы его судьба, не встреть он некогда Джунко.

Роберт звал на свидание Тамико, ворчливую, загадочную, раскрывшуюся впоследствии букетом неприятных качеств, но вдруг Роберт обманулся, понял что-то неверно? Могло ли случиться такое, что черты характера Тамико при ближайшем рассмотрении согрели бы его душу или внесли пикантное разнообразие в его жизнь?

Поначалу сознание Роберта отказывалось воплощать безумную затею, Тамико всегда была прочно связана с Магнусом или же с ненавистным Лукасом. Роберт с трудом соглашался вообразить ее свободной или… своей. Наконец, этот ментальный блок рассеялся, Роберт уговорил себя, что будет представлять некую абстрактную реальность, где Тамико еще человек и ни с кем не встречается, хотя фигура у нее была уже изменившаяся, такая, какой запомнилась Роберту во время случайного волейбольного матча.

Иной мир, иная судьба и воля — Роберт поежился от легкого озноба, смешанного с чувственным возбуждением, машинально пригладив вздыбившиеся на руке волоски.

Желая накала страсти и борьбы, он представил парк. Тот самый, на аллее которого Роберт некогда стал полновластным хозяином судьбы Колетт...

В его воображении разлилась августовская ночь, мерно светили фонари, Роберт, неслышно ступая, следовал за Тамико, гордо шествующей впереди...

Тамико совсем не походила на испуганного олененка. Наоборот, одетая во что-то светлое, привлекающее внимание, и легкие кеды, она шла уверенно и спокойно, точно позднее время никак не смущало ее планы на одинокую прогулку.

Электрический свет лампочек бликами отражался в ее густых, чуть волнистых волосах, кудри Колетт вились больше, и Роберт удивленно отметил, что его «избранницы» имеют общее, впрочем...

Тамико была совсем другой и да, восхищающей, с великолепной осанкой, своенравной, бесстрашной. Роберт удовлетворенно улыбнулся, наблюдая со стороны за созданным им образом, и тут же вновь погрузился вглубь картинки...

Сейчас он мысленно снял с себя какие-либо обязательства и старался оценивать, «как есть», на миг испугавшись, что не имеет права к чему-либо склонять Тамико, наслаждающуюся своей молодостью и красотой.

Она шла, не оборачиваясь, Тамико не обладала интуицией Колетт, не была пугливой. Она не взяла ни пакета, ни сумочки, по крайней мере, Роберт не встречал Тамико с этими аксессуарами и подумал, что все необходимое она сортирует по карманам. Неумолимо захотелось ощупать ее ладные бедра, проверить...

Растерявшись, не зная наверняка, что ему предпринять, Роберт сменил манеру ходьбы, и теперь мелкие камушки зашуршали под его ногами. Тамико услышала и, наконец, обернулась и остановилась.

Может, Роберт выглядел добрым или же по иной причине, Тамико задорно ему улыбнулась:

— О, Роберт, привет! Тоже гуляешь?

Роберт кивнул, вплотную подойдя к миниатюрной девушке, чья макушка доходила ему до груди, жестом пригласил ее следовать вместе, и какое-то время оба шли молча. Тамико нисколько не тяготило его присутствие, а Роберт обдумывал, как осуществить то, к чему его склоняла безудержная плоть. Его реакции обострились настолько, что Роберт, внешне совершенно хладнокровный, с трудом владел собой.

Он, пораженный и ослепленный, освобожденный от собственных предрассудков, дико хотел Тамико, неприязненно обнаружив, что не имеет ни малейших поводов творить преступление — вся нелюбовь к Тамико выросла на ровном месте, ничем и никогда Тамико не погрешила перед ним!

Обдумывание грозило разрушить ситуацию на корню, окончить мечтание, свести его к настоящей жизни, но Роберт был уже слишком возбужден, чтобы просто так сопроводить желанную Тамико до конца аллеи и мирно разойтись.

Потому, успокоив себя обстоятельством, что просто «смотрит порнушку», Роберт продолжил воображать.

Нападение походило на бросок змеи — резкое и беспощадное. Роберт метнулся к Тамико, ошалевшей и опешившей, прижал ее к себе и не успел что-либо сотворить, как Тамико очнулась и начала вырываться, одновременно толкаясь, пинаясь и царапаясь. Роберту не хотелось быть вдобавок укушенным, но и отпустить Тамико он уже не мог, слишком волнующим оказалось короткое объятие.

— Эй, ты ебнулся?!

Роберт смотрел в карие глаза Тамико неотрывно, пытаясь взглядом передать ей свое намерение, зафиксировав Тамико так, чтобы не причинить ей сильный вред — чистое безумие, но он не мог, находил кощунственным поднять на женщину руку ни за что!

Тамико ничего не понимала или наоборот понимала слишком хорошо, потому потребовала:

— Отпусти меня сейчас же, или заору так громко, что все сбегутся!!

Его сердце бешено колотилось, Роберт ощущал себя на грани обморока от эйфории и вожделения, но, конечно, он не собирался исполнять ее просьбу. Вместо того, он подтянул извивающуюся Тамико повыше и яростно впился в ее губы, податливо разошедшиеся под вторжением его языка.

Глаза Тамико, тщетно продолжающей барахтаться, изумленно расширились, на какой-то миг она, подавленная и смятенная, замерла, а потом точно зачарованная, принялась отвечать Роберту с не меньшим жаром, сама стремясь прижаться к его крепкому телу как можно теснее, ощутив его твердость, и, кажется, придя от нее в полный восторг.

Пара самозабвенно целовалась какое-то время, но одних поцелуев стало ничтожно мало, и Роберт, уже плохо соображающий, попытался опустить Тамико на камушки аллеи.

Тамико, в его фантазии цепко обнимающая его шею руками, обвившая его торс ногами, воспротивилась:

— Тут слишком жестко! Я хочу в помещении!

Роберт кивнул — куда угодно, где угодно, и ему не терпелось проверить, правда ли Тамико согласна, не завизжит ли она, едва Роберт вынесет ее в более людное место, потому он ответил:

— Пойдем ко мне домой, погоди, чуть позже, — и поставив Тамико на землю, опустившись на колени и закрывая Тамико своей спиной от начинающего набирать силу ночного ветра, Роберт принялся шарить у нее под одеждой.

Расстегнув молнию джинсов, одной рукой проник в ее трусики, другой же гладил лопатки и поясницу Тамико, пытаясь расстегнуть замочек бюстгальтера, что не удавалось, но Роберту нравился сам этот поиск.