Больше они не проронили ни слова, думая о своем. Дархан считал про себя, чтобы время до встречи с Эслин тянулось не так медленно. Потом начал разглядывать остатки армии Халганы, прикидывая, кто чем болен, и кому что предложить. Того на правую сторону перекосило – скорее всего, мертвец по отцовской линии беспокоит, это к Сармику. У той лицо в рубцах – надо попросить у лиственницы смолу, нагреть, а потом, мягкую и теплую, приклеить для заживления. Ему и самому такое не помешает от ожогов и ран, только еще бы медвежьего жира добавить. Но вряд ли такая возможность сама выпадет, а на Косолапого он специально для этого не пойдет. Несмотря на боль, тревогу и сожаление о жертве, внутри царил штиль до самого горизонта. От Уоюра ни следа не осталось. Куда же он делся? И шкура Ыысаха почернела.

– Госпожа очнулась!

Северяне приподнялись, Дархан напрягся и замер, как охотничий пес, но Эслин долго не удавалось увидеть из-за плотного хоровода. Наконец, толпа немного расступилась, и шаман выскочил из телеги со связанными руками.

Ниточка стояла целая и невредимая. Ее бледное лицо с темными кругами под глазами и хрупкая фигурка в пыльном кителе и штанах не по размеру казались самыми родными и красивыми на свете. Дар приблизился, не зная, что сказать, боясь разрушить близость, которая еще больше сплела их души за гранью. Поэтому просто таращился, радуясь, что она еще жива, и надеялся, что его лицо выражает лишь достойную и сдержанную радость, а то не хватало, чтобы на смех подняли.

Она тоже спокойно и ласково погладила его взглядом. И вдруг пошевелила пальцами, будто тянет что-то, а потом медленно подняла руки вверх. Несколько человек ахнуло, а Дархан почувствовал, как внутри разрастается с немыслимой скоростью что-то гигантское как сами горные массивы, как сила вливается в него бурным широким водопадом, неудержимо хлеща в разные стороны, и каждый кусочек его души и тела наполняется счастьем и легкостью. Желание исцелять людей стало таким невыносимым, что он засмеялся, а руки почему-то начали чесаться так, будто их искусало полчище комаров теплой августовской ночью.

Он опустил взгляд вниз и ошарашенно увидел Синие Нити. Такие полупрозрачные, что сквозь них можно было разглядеть землю, но при этом достаточно упругие и крепкие – не сдуешь ветерком. Нити выходили от его связанных за спиной рук и вели в лес, к травам.

Вокруг послышались восхищенные вздохи, переходящие в ликующие крики и восторженные возгласы.

– Желтые! Теперь можно и не пить, – расхохотался Сармик.

– И на что мне эти Зеленые? – угрюмо и задумчиво проговорил Кам.

– То, что надо! Фиолетовые! Теперь держись, Оспари! – предовольный Нэвлис налетел на Дара и крепко обнял его за плечи. – Да развяжите вы их! Это ваши герои! Эслин, любовь моя!

– Это моя любовь, вообще-то, – ревниво проворчал Дар, и губы девушки тронула улыбка.

Она стояла в невесомом золотистом свете, наблюдала за довольными людьми, и, казалось, едва сдерживается от того, чтобы начать петь и танцевать. Поговорить возможности не было, королеву Халганы, обладательницу Золотых, снова окружила гудящая толпа, а северян оттеснили назад. Но Дархан и не спешил – главное, что с ней все хорошо. Его губы тоже растянулись в улыбке, а увидев блаженное сияющее лицо Сармика, они оба залились смехом как круглые идиоты. Травник еще никогда так взахлеб не веселился. Казалось, чтобы так праздновать жизнь, нужно было напрочь избавиться от проблем. Однако невзгод еще хватало, зато был и веский повод захлебываться хохотом и валиться на землю, прикрывая рот кулаком – это успех и благополучие человека, которого ты сам наделил значимостью для себя, и только выиграл от этого. А эти Нити…

Он сжал одну из них и ощутил ее восприимчивость и подвижность. Восхитился ее готовностью действовать в соответствии с его потребностями. Невероятно… Это же универсальный инструмент! А его успешное использование зависело лишь от смелости и изобретательности хозяина. Тотчас захотелось испробовать Синие в деле. Они должны быть хороши в быстром поиске нужных трав, в том, чтобы четко отмерять нужное количество и точно определять соотношение растений для снадобья. Интересно, а как ощущает Эслин действие Золотых?

– Госпожа, вы вся светитесь! Вы словно в золотом коконе! Эслин, ты солнце! Как это вышло? – звучало вокруг.

Дархан был готов расцеловать всех этих людей.

– Три обычных условия, – послышался из центра толпы слабый голос Ниточки. – Первое: дело должно быть для тебя безнадежным, то есть, вряд ли ты достиг бы успеха без помощи извне. Второе: при этом, ты имеешь сильное намерение достичь успеха, смотря на все. И третье: обстоятельства должны подтверждать это намерение. С третьим я еще не до конца разобралась, но понимаю, что желания не исполняются с бухты-барахты, должны быть к этому предпосылки. И еще, это точно связано с окружающими. Без Белых Нитей других людей не будет основы для ткачества. А Золотые, очевидно, появляются, когда ты все перечисленное готов сделать для другого человека. С риском для жизни я хотела помочь лю… Дару. Ох, в общем, вон тому шаману, – она замялась, и, почти улетевший в Верхний мир без камлания Дархан, поймал на себе взгляды других людей и поклонился. Ему поклонились в ответ, и Нэвлис похлопал его по плечу с лукавой улыбкой:

– Ну все. Кажется, друга я потерял. Кам, поедешь со мной в столицу?

– Поеду, – угрюмо кивнул шаман Звука. – Я, все же, Верховный жрец. Нужно, чтобы все в храме об этом узнали как можно скорее. Трудностей и работы много, но у меня теперь есть Зеленые, а это тоже лишним не будет. И еще нужно позаботиться о могилах. Не зубоскалу же доверять.

– Иди ты, губозвон. А я тут останусь. Не хочу трудностей, за них никто не награждает. Хочу радостей. И, наконец, дед над душой не стоит, – откликнулся Сармик. – О, а вот и тотем несут.

Запыхавшаяся Мизинец подлетела к шаманам и вручила сверток, от которого издалека несло силой и смертью. Дархан содрогнулся, взяв его в руки, и ощутил непреодолимый соблазн немедленно вытащить оттуда Траву. Однако требовалось убедиться, что Уоюр себя не проявит. Если проверка пройдет хорошо, и он и впрямь слился с ним воедино… Тогда он сам сольется с Эслин. А начнет с самого приятного обряда в своей жизни…

Халгана

Эслин стояла на каменном утесе и с тревогой разглядывала озеро под ногами. Но источник беспокойства королевы находился не внизу. Он прижимался к ее спине, неспешно лаская мягкими губами шею. От теплого дыхания и пальцев, все крепче сжимающих ее талию, она томно прикрыла глаза и откинула голову на его плечо.

– Ты так и не смогла, – шепнул Энтин, вызвав волну мурашек на ее руках и ногах. – Теперь ты знаешь, чего стоишь. Пару белок, не более. Ничтожество. Давай подумаем, сколько еще здешние люди будут тебя слушать? Пару месяцев, пару лет? Безвольная тряпка. А знаешь, что самое смешное?

Руки министра поднялись к ее груди, и Эслин застонала, продолжая впитывать горькую правду.

– Я умер, но тебе легче не стало. Порой уход врага не решает проблем. Разве не мой голос звучал в тебе в моменты сомнений? Разве не мой облик появлялся перед тобой при мысли о человеке, которым ты восхищаешься, хоть и осуждаешь? Неважно, мертв я или нет, и каким на самом деле был при жизни. Главное, что я смог навечно остаться внутри, и ты теперь не сможешь узнать меня, чтобы развенчать. Ты будешь думать обо мне до смерти.

– Неправда, – простонала Эслин, разворачиваясь к нему лицом, в безумном порыве завладеть его языком.

– Посмотрим. А пока я хочу заставить тебя кричать от болезненного удовольствия громче, чем в Лоскуте, – министр жадно впился в ее шею, и Эслин вскрикнула, прижимаясь к мужчине плотнее. Она не хотела спорить с плодом своей фантазии. В конце концов, именно сейчас его присутствие скорее приятно. Пара, не сговариваясь, опустилась на землю, но тут послышались чьи-то шаги и хруст веток.