– Дар, я жить хочу! Хочу! Верни меня назад! – заверещала Эслин, теряя самообладание и хватая шамана за грудки.

Дархан соображал так, что мозги у него скрипели не тише, чем крик ящера. К кому обратиться? Кто из покровителей ринется на зов? Явмала-то звать никак нельзя – сам прибьет. Никто из духов Травы быстро не спустится, да и не любят они в Нижний мир ходить. Это не Средний.

Туслах уже настигал сани, и Эслин упала на пол, рыдая:

– Прости, голубчик! Мне так жаль, правда, жаль! Я не хотела, кто же знал?! Спасибо, спасибо тебе за спасение!

– Курица! – выкрикнул Дархан, и Эслин обиженно и непонимающе взглянула на него. – Да не ты! Курица сихиртя!

Не тратя слов, Дархан засунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Проклятый ящер уже навис над ними и вцепился в спинку саней цепкими лапами. Эслин изошла на слезы, изрядно пополнив реку внизу, а Дархан напряженно вглядывался в небо, вспоминая слова сихиртя. Эркин и Мичи говорили, что у них при похоронах через гроб обязательно передают черную курицу, чтобы дух покойника за собой никого не увел. Должно, должно сработать и здесь, иначе все пропадет пропадом!

«Великий Нум, пришли курицу! Выручит – заведу полный двор, и непременно черных!» – Дархан уже и сам чуть не плакал, вцепившись в трясущиеся сани, которые перетягивали в воздухе Ыысах и Туслах.

При этом обглоданный конь Эслин пытался оторвать и от их душ хоть кусочек, но драгоценный мать-зверь нарочно вилял из стороны в сторону, не давая ему прицелиться. Вдруг с неба раздалось оглушительное кудахтанье, показавшееся Дару дивной трелью соловья, и прямо в уцелевший глаз крылатого ящера вонзились когти черной несушки с красными глазами.

Как только Туслах закашлялся от боли и разжал лапы, домашняя птица с характером коршуна пролетела между санями, прочертив обережную границу. А когда тот в ярости ударился о преграду, еще и снесла яйцо над санями, оповестив весь Нижний мир об этом квохтаньем победительницы.

Яйцо поймала Эслин и бережно сжала в руках, с сожалением глядя вслед Туслаху, а Ыысах не теряя времени, побежал к окну в мир людей. Дархан крикнул черной курице, стирая с глаз слезы счастья:

– Низкий поклон, милая моя! Я тебе столько зерна передам с дымом! Я тебе… Да я тебе петуха переправлю!

Они заскочили в просвет между облаками, и перед глазами поплыло. Резкий вдох, и шамана подбросило на земле. Казалось, он совершил смертельное падение с огромной высоты, и чудом выжил. Вокруг раздавались голоса, кто-то потряс его за плечо, но он-то помнил, что должен сделать перво-наперво, а остальное казалось ничтожной иллюзией. Дархан поднялся, качнулся как пьяный, и сквозь густой туман в глазах различил Эслин на земле. Один человек хотел его остановить, но другой сделал шаг в сторону, и шаман, наконец, опустился рядом с королевой, разжал мокрую ладонь с санками, приставил к ее губам и осторожно сдул с них душу.

Ожидание запеленало его в тугой кокон так, что не пошевелиться. Почему не оживает? Неужели тело уже отвергло родную душу? Дар потер веки, пытаясь сбросить с себя одурь усталости и резкого возвращения, и погладил Эслин по прохладной щеке. К нему снова обратились, потом грубо и властно потянули в сторону. Правильным сейчас казалось отбросить всех, кто пытается помешать увидеть возвращение возлюбленной, но вдруг он упал, оглушенный резкой и тупой болью, властно взявшей его в плен – что-то тяжело с размаху опустилось на затылок. Сила бросилась врассыпную, и свет померк.

***

В следующий раз перед глазами шамана оказалось тяжелое сизое небо, которое давило и опускалось как плита, грозясь лишить воздуха, не давая встать в полный рост. И все еще слишком яркое для его слезящихся глаз. Он вернулся во тьму и осторожно пошевелил конечностями. Устал как покойник, но тело еще подчиняется. Слух уловил скрип, разговоры, покачивание, легкие поглаживания ветра, и встревоженные крики сабдаки. Войско Халганы возвращалось домой. Дар вспомнил, что сунул сани в карман перед падением и нащупал их на месте. Достал и скосил глаза сквозь ноющую боль, стреляющую до затылка. Теперь медные. Сработало?

– Сработало? – прозвучал заинтригованный голос Смеха над ухом.

Дархан снова дал отдых глазам и ответил:

– Душу вытащил, а прижилась ли – не могу знать. Что произошло?

– Горы победили. Нас повязали в благодарность, – усмехнулся Сармик. – Надеюсь, всех собак не повесят. Эслин в сознание не приходила, но вроде дышит. Нэвлис сказал, что прикончил Энтина. Да еще так небрежно, будто это не первая жертва у него, каков, а? Да потом еще раза три напомнил, как бы между делом. Я прямо знал, что в нем это есть! Эх, надо было пари заключать, да? Но как про Уоюра он услышал – приказал тебя вырубить немедля. А Кама и уговаривать не надо. Кажись, перестарался, но я уж под руку не стал лезть – и так выложился. Как сам-то, старик? Я тебе помог, конечно, но этот трактир для духов на твоем чердаке меня тоже порядком дергает.

– Да мешок ему на голову, и застрелим к сихиртя, – пробасил Кам. – Сдаюсь! Никаких больше обрядов и жертв. Я и тебя-то передумал к праотцам отправлять.

– Опять за старое? – простонал Сармик. – Скажи Семизмеевой спасибо, что тебя от позора спасла. И за четверых. Повезло, что она рядом была, надо ей подношение оставить.

– А ты заметил, как она на Майму похожа? – голос Кама чуть дрогнул.

– Сходи наверх, проведай ее. И премного благодарности за амагят от меня передавай! – очевидно, Смех снова показал клыки.

– Не пойду, – угрюмо отозвался шаман Звука, чем вызвал вздох Смеха.

– Поня-я-ятно. Упертый как свой ие-кыла. А с этим-то что? Прямо и застрелим? А Нэвлис? Хотя… В пень стервеца этого. Нос задирает – уже не смешно даже, а морду расквасить хочется. Не хочу больше с ним советы держать. Давай сами прикончим, но только внезапно надо.

– Прямо очень внезапно надо. А то я теперь ждать буду, – пошевелил губами Дархан. От боли его уносило в забытье, но он прислушивался к беседе земляков. – И, кстати, это я Хозяйку змей помочь попросил. И Уоюра я задавил, похоже.

– Иди ты! – присвистнул Сармик.

– Глаза открой, – приказал Кам. – Нет, пустое, не поймем. Скажи сам, пока в состоянии – готов с собой покончить, чтобы зло увести?

– Только после тебя, – Дархан медленно открыл глаза и слегка повернул голову, чтобы взглянуть в лицо Каму. – Я-то со злом с детства живу, и уж отличу как-то, когда есть опасность, а когда миновала. А вот ты позволил четверым себя одурачить и с ума свести. Ты и убил нашего парня.

Кам заметно помрачнел и резко отвернулся.

–И не найти его души больше ни под землей, ни на небе, ни в срединном мире. И сгниет его тело, и сотрется память о нем, и прервется его род, и станет еще на одну душу в великом потоке меньше, – задумчиво проговорил Сармик. – Жалко его. Как звали?

Кам дернул губой:

– Не помню. А как твою мать звали Дар?

– Не помню. И лица не помню, только руки, и то, с трудом, – Дархан присел, вцепившись в борт телеги, и стиснул зубы, когда колесо подпрыгнуло на ухабе. Но тягость внутри в этот раз была сильнее боли телесной.

– А почему тогда имя отца помнишь? – заинтересовался Сармик.

– Мне кажется, потому что он шаман, – Дар задумчиво смотрел на уютные домики Халганы, окруженные серыми скалистыми стенами. – Погоди. А как его звали? Забыл! Вот ведь…

– Теперь и я забыл, – Сармик хлопнул себя по лбу. – Чудно. Ушел и старик. Может оно так и проще? Помнить всю жизнь и казнить себя больнее, а, Кам?

– Тело я попросил взять, с нами едет. Похороню его и напишу на камне, что умер из-за меня, – тихо ответил Кам, глядя в сторону. – Он не заслуживает забвения.

Селение приближалось, люди высыпали из домов, приветствуя защитников и осыпая их разноцветным рисом. На шаманов косились с недоверием, зато горные сабдаки ласточками следовали вдогонку и игриво проскальзывали прямо между ними.

– А где тотем? – вскинулся Дар.

– Девицы забрали, – кисло кивнул Сармик. – Отдадут. На что им?