– Я понял и благодарю за эту возможность, – ниже прежнего поклонился Дархан, ощущая, как гуляют в волосах потоки ледяного ветра, и процедил. – Вернусь позднее, когда буду готов в полной мере.

Он резво вскарабкался на Ыысаха и пустил его галопом к стволу Мирового древа. Не дожидаясь сихиртя, шаман яростно гнал мать-зверя вниз, заставляя лося совершать резкие прыжки с ветки на ветку, срываясь на падения. Ыысах следовал настроению хозяина, старательно ища опору копытам. Вскоре стемнело и показалась зеленая луна Нижнего мира. Мать-зверь сбавил скорость и направился к стойбищу мертвых людей. Дархан привычно нащупал взглядом знакомый чум и заметил суету возле него.

Темноволосая женщина выбросила собакам потроха, и те жадно накинулись на лакомство. Одна из собак вела себя чересчур агрессивно. Пока другие дрались за еду, эта кусала сородичей просто так. Из ее пасти без конца текла и пенилась слюна, язык вывалился, а глаза скосились к носу. И эта бешеная псина подбиралась все ближе к входу в чум. Дархан нахмурился и приказал Ыысаху прибавить скорости.

Селение мертвых предстало перед ними во всей красе. Разом хлынули запахи разложения, гнили, плесени. Дархан поморщился и спешился. Собаки встретили появление шамана озадаченным лаем, недоуменно мотая головами. Ыысах тяжело дышал, но все же принял боевую стойку, склонив рога к земле. Тем временем женщина вновь показалась снаружи и бешеная псина, подвывая, вцепилась в ее руку. Женщина взвизгнула и принялась лупить ее по морде второй рукой. Собака мотала сжатой челюстью и тянула жертву на себя, но получив болезненный удар в нос, резко отпустила. Женщина не удержалась на ногах и повалилась назад. Она прижала к груди укушенную руку и стала отползать в чум, но собака набросилась вновь. Тут подоспел Дархан, крепко схватил собаку за шкуру и оттащил ее в сторону. Больное животное пришлось сжать коленями и придерживать левой рукой, чтобы правой выхватить нож и одним взмахом перерезать горло.

– Подохла, и слава Нга, – пробормотала женщина. Она поднялась, прикрикнула на разошедшуюся стаю и вернулась в жилище. Дархан вошел следом. Хозяйка чума достала длинные засаленные тряпки и собралась наматывать их на руку, но шаман остановил ее и плеснул на кровоточащую рану спирта из фляги. Женщина взвизгнула и отшатнулась:

– Больно! Как кипятком окатило… – она вновь взялась за свое тряпье и соорудила на руке тугую повязку. Горящий в центре чума огонь потух и зачадил ядовитым дымом. Дархан закашлялся, и женщина испуганно прошептала:

– Кто здесь?

Шаман высек искру своим кресалом, дождался, пока огонь вновь разгорится и с грустью посмотрел на женщину. Тут в чуме показались сихиртя, могущие, как и шаманы, перемещаться в Нижний мир. Они нашли своего друга в излюбленном месте и уверенно уселись возле очага. Женщина и бровью не повела на их появление.

– Это кто? Мать? – уточнил Эркин.

– Душа матери ушла на силу для обряда. Ее ни в одном из миров больше не сыскать, – сухо ответил Дар. – Бабка это. Я иногда помогаю ей.

Он скосил глаза на сихиртя, стоит ли открываться. Те слушали спокойно и внимательно. Шаман позволил себе пооткровенничать:

– Она за мной ухаживала, когда от шаманской болезни слег. Потом сюда переехала, и теперь я к ней хожу. Хожу и жду, что она вот-вот почует меня и скажет: «Ты не виновен в ее смерти». Я и правда не виноват. Умом понимаю, но не помогает. Древнее это, глубокое. Дитя всегда стремится за мать умереть, заболеть за нее, или вместе с ней сгинуть, на худой конец. А мне не удалось.

Женщина уловила его тяжелый вздох каким-то звериным чутьем и челюсть ее застучала. Она нервно оглянулась и выскочила из чума причитая. Сихиртя обменялись взглядами.

– Так Сильф прав, – тихо проговорила Мичи. – Жалеешь себя. Вину как венец возложил, и за свои страдания позволил себе судьбу других вершить. Ишь какой весь благородный! Матерью удачно прикрылся.

Дархан нехорошо сощурился, но Мичи продолжила, распаляясь:

– Ты ведь получше других знаешь, как все устроено! В Верхнем мире, каждая душа свой опыт на новое рождение выбирает. Кто хотел быть убитым – убит. В Среднем мире – трагедия, а душе – опыт в копилку. А если ушла из круга – так просто устала, износилась. Не тебе оспаривать опыт родителей или на себя брать их решения! Тебе лишь благодарить их положено, что из своей плоти твою сплели.

– Так-то да, но в середине это осознать труднее. Ты же вшиваешь близкого человека в полотно своей жизни, и с мясом отрываешь от него клок, когда он погибает. А самому рвать и того тяжелее. Иной раз не могу сдержать гнев и убиваю, но после чувствую себя осквернителем, – горько проговорил шаман. Он вдруг представил себе смерть поганца Нэвлиса и неловко прижал пальцы к глазам.

– Ты просто еще молодой, наберешься мудрости, достойной шамана, – подвела итог Мичи, разводя руки.

– Чем я больше вашей мудрости набираюсь, тем больше меня чудовищем клянут, – натянуто улыбнулся Дархан и вышел из чума.

Он прикрикнул на собак у входа, которые ответили изумленным визгом, и зашагал в сторону от стойбища. Углубившись в темный лес, окутавший его скрипами и уханьем, он привел мысли в порядок и вдруг осознал, что в Среднем мире уже давно что-то происходит, и его тело постепенно умирает. Сердце его испуганно застучало, когда он провалился в темную нору, и столкнулся с острой болью.

Мягкий лес

Дархан куда-то ушел и все не возвращался. Без него Эслин не скучала, но остро ощущала свою уязвимость. Сармик стал скуп на слова, перестал смеяться, ночами пропадал в лесу, а на дневных привалах вонзал в девушку немигающий взгляд. Нэвлис, напротив, разговорился. Он задавал ей вопросы о столице, мягко подшучивал, и даже немного ухаживал. Все это беспокоило.

Изредка девушку посещали мысли: а не напрасно ли она возлагает свои надежды на другого человека? Достойнее было бы вступить в союз с Маймой, сохранить независимость и посвятить ее в планы сопротивления. Возможно, сестра костра и загорелась бы их идеями, но она слушать Эслин больше не желала, а на привалах теперь купалась во внимании Кама. Как раз сейчас она смачно и с примерами объясняла ему, почему ей важна свобода в отношениях, а шаман искренне заверял ее, что и мечтать не мог о таком союзе равных. Эслин кольнула зависть. Она соскочила с камня, чтобы отыскать покровителя, но он и сам уже показался на поляне, со своими пронзительными нечеловеческими глазами. Она уже видела их и растерялась.

– Не бойся, дружочек. Я за тобой присмотрю, – понимающе заверил обеспокоенную девушку Нэвлис. Он приобнял ее за плечи, но Эслин с виноватой улыбкой отодвинулась.

– И то верно. Собираемся и отходим, – отдал приказ северянин.

Но тут Кам приподнял голову и напряженно схватил варган. Майма сноровисто принялась разжигать костер, а Сармик привычно застучал в бубен. Вскоре и Эслин расслышала быстро нарастающий рассерженный гул и закрутила головой, пытаясь отыскать его источник. Вскоре Нэвлис нервно ткнул пальцем в небо – к ним стремительно приближался целый рой шершней, полосатых насекомых, размером с большой палец руки. Лошади вытаращили глаза, обнажили зубы и попятились с испуганным ржанием. Эслин взвизгнула и схватилась за свою накидку, сжимаясь на земле и укутываясь в нее с головой. Бежать она не рискнула, уповая на силу своих спутников. Алимка закричал и его голос, напротив, начал отдаляться. Понеслись ругательства остальных.

Эслин ощутила, что цепкие насекомые облепили ее укрытие и начинают заползать вовнутрь. Стряхивая их, она крепко прижимала края накидки к земле руками и ногами, но вскоре один шершень пробрался внутрь и тут же впился в руку. Ужаленное место вспыхнуло от боли. Отек поднялся на глазах и Эслин заскулила. Вопреки ее ожиданиям, шершень не упал замертво, а пополз вверх к плечу. Девушке пришлось использовать вторую руку, чтобы прихлопнуть насекомое, но сразу же несколько других забрались в ее укрытие. Снаружи Сармик громогласно поносил своих беспомощных в этой ситуации духов и лез на дерево, судя по шуршанию сапог по коре.