— Да, да, милорд, я знаю, как я красива, никто лучше меня не знает этого и не знает, чего стоят мои волосы, глаза, зубы и брови. Лучше оставьте это, благородный лорд, всё равно ничего не поможет. Так или иначе, а моего согласия на брак с этим старым чужеземным греховодником вы не добьётесь. Но почему мой братец, великий и могущественный король Генрих, не явился сам ко мне с этим?

— Мне кажется, он побоялся. Впрочем, говоря по правде, и я взялся за это дело не без страха, — посмеиваясь, ответил Уолси и продолжал: — Его Величество не мог бы придумать для меня более неприятное поручение. Вы, наверное, воображаете, будто я стою за этот брак, но на самом деле это не так! — твёрдо заявил он, хотя… это была величайшая ложь, когда-либо исходившая из уст дипломата. — Я вынужден соглашаться с планами короля. Он вбил себе в голову этот брачный союз, с тех пор как Лонгвиль заметил о его желательности.

— Значит, эта мумия с кошачьими глазами первая завела речь о браке? — злобно воскликнула Мэри.

— Да, и если вы станете французской королевой, то будете в состоянии с лихвой отплатить ему за это!

— Действительно, уже из-за этого одного мне следовало бы согласиться!

— Говоря по секрету, я нахожу, что в сущности преступление принуждать такую девушку, как вы, выходить замуж за человека вроде Людовика Французского. Но как нам избегнуть этого?

Этим «нам» хитрый Уолси очень ловко устанавливал союз и общность планов с Мэри.

— Как нам избегнуть этого? — повторила Мэри. — Не бойтесь, милорд, я уж покажу вам, как это сделать!

— Дорогая принцесса, вы не знаете Его Величества нашего короля! Вы не можете долее противиться этому браку. По-моему, король готов даже арестовать вас и посадить на хлеб и воду, лишь бы получить ваше согласие. Поэтому вам было бы разумнее дать это согласие добровольно, потому что тогда вы сможете обговорить кое-что и для себя. Могу я откровенно говорить в присутствии леди Болингброк?

— У меня нет секретов от Джейн! — ответила принцесса.

— Ну, хорошо! Людовик стар и очень слаб; он не проживёт долго. Быть может, выказав готовность повиноваться своему царственному брату, вы сможете вырвать у него обещание, что при втором браке вам будет предоставлена полная свобода выбора. Таким образом, вы получите то, чего иначе никогда не добьётесь.

— Но откуда вы знаете, что я вообще хочу чего-то добиться, Уолси?

— Мне ничего не известно. Я знаю только, что женщина не всегда может держать своё сердце на привязи и порой её выбор падает на такого мужчину, который по рождению стоит далеко ниже её, хотя по величию души и благородству мыслей мог бы померяться с любым человеком на свете. Может быть, и существует такой мужчина, ради которого никакая жертва не покажется слишком большой!

Намёк Уолси был слишком ясен, чтобы не быть понятым, и взор Мэри засверкал радостью.

Уолси сообразил, что уже одержал победу, и, чтобы довершить своё торжество, сказал:

— Людовик XII не проживёт и года. Разрешите мне передать королю ваше согласие, и я ручаюсь за его обещание относительно второго брака.

Радость сейчас же померкла во взоре Мэри, и на её челе показались признаки близкой бури.

— Вы хотите передать своему повелителю моё решение, Уолси? — холодно промолвила принцесса. — Ну, так передайте ему следующее: «Я предпочту, чтобы сам король вместе со всем королевством провалился в ад, но согласия на этот брак не дам. Это — мой ответ ныне и присно, и вовеки веков!» До свидания, милорд Уолси!

Сказав это, Мэри с высоко поднятой головой вышла из комнаты, представляя собой воплощённую картину твёрдой, непреклонной решимости.

Джейн кинулась за принцессой и сказала ей:

— Разве вы не могли послать брату более мягкий ответ? Я уверена, что вы сумели бы и теперь тронуть его сердце, если бы только заставили себя потрудиться ради этого. Ведь во всей этой несчастной истории вы ещё ни разу не сделали попытки к подобному шагу.

— Ты права, Джейн, я сейчас же пойду к Генриху!

Мэри подождала, пока не узнала, что король один, и отправилась к нему.

Входя в комнату, она сказала:

— Милый брат, сегодня утром я от излишней горячности послала тебе с Уолси необдуманный ответ. Я пришла просить твоего прощения!

— О, сестрица, я знал, что ты одумаешься! Вот ты и стала опять послушной!

— Не истолковывай ложно моих слов! Я прошу у тебя прощения лишь за эту резкую форму, в которую облекла свой ответ. Что же касается самого брака, то я не хотела сказать тебе, что исполнение твоего намерения будет стоить мне жизни. Я никогда не буду в силах перенести это замужество! О, брат, ты не можешь постигнуть это, ты не в состоянии понять чувства женщины!

Генрих пришёл в ярость и среди проклятий и ругательств приказал сестре немедленно убраться вон и не показываться ему больше на глаза, пока она не даст своего согласия на брак.

Мэри пошла к выходу, но на пороге ещё раз обернулась и крикнула:

— Никогда! Слышишь? Никогда!

Несмотря на это, при дворе начались деятельные приготовления к свадьбе. Деньги на приданое принцессе были ассигнованы городом Лондоном, засуетились ювелиры, модистки, портные. Но Мэри всё ещё не теряла мужества и продолжала настойчиво бороться.

Когда к ней явилась королева с шёлковой материей, изящными туалетами, чтобы обсудить с Мэри вопрос о вещевом приданом, что искони кажется наиболее важным для всякой женщины вопросом, принцесса категорически отказалась высказаться относительно этого. Когда же королева стала настаивать, чтобы Мэри примерила одно из платьев, принцесса разодрала платье в клочья и приказала Екатерине немедленно убраться из её комнаты.

Генрих командировал Уолси и герцога Бэкингемского с официальным извещением к принцессе, что тринадцатого августа назначено совершение таинства бракосочетания, во время которого с Мэри будет обвенчан Лонгвиль в качестве представителя Людовика. Но принцесса не дала им договорить до конца и двинулась на послов с вытянутыми вперёд пальцами, выказывая явное намерение выцарапать им глаза.

Узнав от Мэри, что герцог тоже сделал попытку склонить её к браку с Людовиком, Брендон однажды встал герцогу на пути и попытался вызвать его на поединок, считая это единственной возможностью свести их старые счёты. Но герцог Бэкингемский уже испытал на себе силы брендоновских ударов, да и судьба Джадсона отнюдь не улыбалась ему. Поэтому он постарался уклониться от поединка. Однако это лишь ещё больше взбудоражило Чарльза.

— Так как вы, милорд, уже дважды скрещивали со мной оружие, то, наверное, окажете мне эту честь и в третий раз и будете так добры указать, где мои друзья могут найти друзей вашей светлости! — настаивал он.

— Нет ни малейшей необходимости решать поединком такой незначительный вопрос! — ответил герцог. — В тот раз вы с честью вышли из положения, и если я не имею к вам никаких претензий, то вам их уже и вовсе ни к чему иметь. Во всяком случае, я был тогда не прав, но ведь я не знал, что сама принцесса пригласила вас на бал!

— Вашей светлости угодно играть со мной в прятки, — ответил Брендон. — Дело идёт вовсе не о том случае. Но вы, конечно, правы, потому что раз вы довольны исходом нашего столкновения, то мне приходится быть довольным и подавно. Но ваша светлость соизволила именем короля приказать смотрителю ньюгейтской тюрьмы запрятать меня в самую гнусную подземную нору. Вы устроили так, что день суда надо мной остался в тайне, чтобы те, кто пожелали бы ходатайствовать за моё освобождение, не могли сделать этого. Вы дали обещание леди Мэри добиться моего освобождения и помешали ей самой обратиться с этой просьбой к Его Величеству; затем вы уведомили её, будто всё сделано так, как было обещано, и что я скрылся в Новую Испанию. По этим причинам, милорд, я объявляю вас лжецом, трусом и клятвопреступным рыцарем и требую от вас удовлетворения, которое один мужчина должен дать другому за смертельное оскорбление. Если же вы не примете моего вызова, то в следующий раз я убью вас там, где только встречу!