Теперь я уже не стал мешкать и не подумал полагаться на какую-нибудь леди Джейн или принцессу Мэри, а решил немедленно отправиться к королю и сказать ему всё, пусть даже обеим им, Мэри и Джейн, придётся из-за этого выйти замуж за французского короля или же за самого чёрта! Я хотел как можно скорее исправить свою ошибку, спасти Брендона, а потом высказать в лицо этим девчонкам, что я о них думаю!

Я застал короля за обедом, и, разумеется, не был допущен к нему. Так как я был не в таком настроении, чтобы позволить чему бы то ни было встать мне поперёк пути, то, к всеобщему ужасу, оттолкнул часовых и, ворвавшись к королю, бросился перед ним на колени.

— Справедливости, о король! — воскликнул я так, что мой возглас услыхали все придворные. — Справедливости для самого обиженного и наиблагороднейшего человека на свете! Чарльз Брендон, бывший друг Вашего Величества, брошен в самую страшную, мрачную тюрьму и приговорён к смертной казни за то, что якобы убил двух людей в Биллингсгейте. Но… — Тут слёзы брызнули из моих глаз, однако я заставил себя рассказать королю всё, что уже известно читателю, касавшееся посещения принцессой Мэри опасного квартала. — И вот этот-то человек, — воскликнул я затем, — присуждён к смертной казни! Но я слишком хорошо знаю сердце Вашего Величества, чтобы не быть уверенным в немедленном освобождении Брендона. Подумайте, король, он спас царственную честь вашей сестры, которую вы так любите, и так ужасно пострадал за свою храбрость и благородство. В день, когда я должен был поспешно выехать во Францию, леди Мэри обещала мне всё сказать вам и освободить от наказания человека, оказавшего ей такую услугу. Но она — женщина и, следовательно, рождена для измены!

Король улыбнулся моей горячности и произнёс:

— Да что вы говорите только, сэр Эдвин? Мне известно о том, что Брендон приговорён к смертной казни, но если дело обстоит так, как доказано на суде, если он действительно убил двоих граждан, то я не могу вмешиваться в правосудие, которого вправе требовать мой добрый народ. Вместе с тем всё то, что вы рассказываете про мою сестру — сущая нелепость. Наверное, вы придумали всё это из любви к своему другу, чтобы спасти его. Остерегитесь, друг мой, произносить такие речи в следующий раз! Если бы дело обстояло так, как вы говорите, то сам Брендон сослался бы на это во время следствия!

— Клянусь, Ваше Величество, что всё, сказанное мной, — сама истина, и что леди Мэри и леди Джейн подтвердят каждое моё слово! Брендон не хотел объяснения, чтобы не подвергать риску доброе имя спасённой принцессы: Вашему Величеству известно, что к прорицателю Граучу ходят не только для гаданий. Брендон предпочёл лучше умереть, чем подвергнуть нареканиям имя столь любимой вами особы. Но похоже на то, что эти дамы, так обязанные Брендону, готовы лучше дать ему умереть, чем понести последствия собственной глупости. Умоляю Ваше Величество поспешить… нельзя более терять времени! Не вкушайте ни куска более, пока этот человек, который так честно послужил вам, не выйдет оправданным из тюрьмы. Пойдёмте, Ваше Величество, пойдёмте сейчас же, и пусть всё, что я имею, моё богатство, моя жизнь, моя честь — всё принадлежит Вашему Величеству!

На минуту король задумался, не выпуская ножа из рук, а затем произнёс:

— Каскоден, сколько я вас знаю, я никогда ещё не уличал вас во лжи. Вы невелики ростом, но чувством чести не уступите и Голиафу. Мне кажется, что вы говорите правду, а потому я сейчас же отправляюсь и освобожу Чарльза Брендона. А моя сестрица пусть отныне наслаждается жизнью во Франции под эгидой своего престарелого обожателя, короля Людовика. Я не могу лучше наказать её! Эта история только укрепляет моё решение, и теперь меня не проймёшь лестью! Сэр Томас Брендон, приготовьте моих лошадей, я отправляюсь к лорду-мэру, затем к милорду архиепископу Линкольнскому, чтобы договор с французами был немедленно подписан. Объявите во всеуслышание, что принцесса Мэри через месяц станет королевой Франции!

Последние слова короля были обращены к придворным, и ещё до вечера новость облетела весь Лондон.

Не дожидаясь приглашения, я последовал за королём, твёрдо решив не полагаться ни на кого, пока Брендон не будет освобождён. После того как мы переехали через Лондонский мост и завернули по Лоуер-Темз-стрит, король от Фиш-стрит-Хила направился по Грейс-Черч-стриту к Бишопгейту. Он заявил, что остановится у герцогини Корнуэльской поесть там пудинга и затем направится к канцлеру Уолси.

Я отлично знал, что стоит королю попасть к Уолси, как там начнутся пьянство и картёж, прерываемые страстными политическими спорами. Тогда Генрих пробудет у канцлера всю ночь, а Брендон по-прежнему будет томиться в своей темнице. Я готов был перевернуть небо и землю, чтобы не допустить этого, и, смело подъехав к королю, обратился к нему, обнажив голову:

— Ваше Величество дали мне своё королевское слово прежде всего отправиться к лорду-мэру. За все те годы, которые я имею честь чтить вас, как великодушного государя и могущественного короля, это первая просьба, с которой я решился обратиться к вам, и теперь я заклинаю вас вашей собственной честью исполнить свою обязанность дворянина и короля!

Это была смелая речь, но в данный момент мне было совершенно безразлично, приятны ли были мои слова или нет.

Король вытаращил на меня глаза и сказал:

— Каскоден, вы привязались ко мне, словно репейник, но вы правы, я забыл своё обещание. Вы помешали мне обедать, и мой желудок громко взывал к одному из лакомых пудингов герцогини Корнуэльской. Однако в горе вы прекрасный друг! Я хотел бы тоже иметь такого!

— У Вашего Величества имеются два друга, которых я знаю: один — смиренно скачет рядом с вами, а другой — томится в худшей на всём свете темнице!

Король поскакал в Гилд-холл, чтобы без дальнейшего промедления навестить лорда-мэра. Когда я по приказанию короля рассказал историю защиты Брендоном принцессы, лорд-мэр высказал необыкновенную готовность освободить моего друга и только усомнился в правдоподобности моего сообщения. Тогда я предложил посадить меня самого в тюрьму и высказал готовность поплатиться жизнью, если моё показание даст возможность виновному скрыться от суда, а принцесса и её фрейлина не подтвердят достоверность моего рассказа. Однако лорд-мэр не принял моего поручительства и попросил короля немедленно написать приказ об освобождении Брендона. Заполучив этот приказ и захватив с собой судейского чиновника, я понёсся в Ньюгейт, тогда как Генрих отправился к Уолси, чтобы там окончательно определить судьбу Мэри.

Брендона вывели из темницы в цепях и кандалах. Войдя в комнату и увидев меня, он воскликнул:

— Каскоден, это ты? Я думал, что меня ведут на казнь, и радовался окончанию своих мук. Но мне кажется, что ты не станешь помогать палачам, хотя и дал мне здесь почти сгнить!

При виде Брендона я не смог сдержать слёзы.

— Твои упрёки справедливы, — воскликнул я, — но я не так виноват, как ты думаешь. В день твоего ареста король отправил меня во Францию, и я должен был немедленно уехать. Ах, почему я уехал, не сделав всего для твоего освобождения! Но ты сам приказал мне молчать, да и я положился на… обещание других!

— Так я и думал. Ты не виноват ни в чём, прошу тебя, только никогда не говори об этом!

Брендона было почти невозможно узнать — так он был грязен, худ и бледен. Я поспешил отмыть и переодеть его, насколько это было возможно в Ньюгейте, и затем отвёз его в носилках в Гринвич, где при помощи своего слуги уложил в кровать.

— О, эта кровать — предвкушение рая, — сказал Брендон, вытягиваясь на своём ложе.

Это была такая жалостная картина, что я едва был в силах подавить рыдания.

Но я вскоре овладел собой и поспешил послать за неким арапом, торговавшим оружием и отличавшимся большой учёностью. К нему относились враждебно, как к чужестранцу, но мы с Брендоном уважали его за доброту и жизненный опыт. Арап был очень сведущ во врачевании восточными средствами и сейчас же приготовил Брендону успокоительное питьё, погрузившее несчастного в сладкий сон. Затем арап натёр Брендона укрепляющими мазями, пошептал над ним таинственные слова и совершил какие-то магические пассы. Благодаря лекарствам и заклинаниям Брендон чувствовал себя на следующее утро гораздо лучше, хотя ему было ещё далеко до настоящего выздоровления.