— Был нескромен?

— О! — умоляющим тоном произнёс испанец.

— Значит, вы ожидали даму?

— Ваша светлость имеет что-нибудь против? — с плохо скрытым сарказмом спросил дон Мигу эль.

— Ровно ничего! — ответил герцог Уэссекский, чувствуя, что теряет самообладание. — Я не сторож вам, но думаю, что гостю вашего звания не подобает заниматься низменными любовными похождениями под кровлей английской королевы.

— Почему вы называете их низменными? — возразил дон Мигуэль, к которому возвращалось спокойствие по мере того, как герцог всё более горячился. — Вы, милорд, лучше всех должны знать, что здесь, при дворе, мы ищем удовольствий и именно там, где легче всего найти их.

— Ну, ища удовольствий, можно потерять честь.

— Ваша светлость очень строго судит.

— Если мои слова оскорбляют вас, сэр, то я к вашим услугам.

— Это — вызов?

— Как вам будет угодно.

— Но, ваша светлость...

— Чёрт возьми! — надменно прервал его герцог Уэссекский с оттенком презрения в голосе. — Я не знал, что среди испанских грандов есть трусы.

— Клянусь Пресвятой Девой, ваша светлость заходит слишком далеко! — воскликнул дон Мигуэль, выхватывая шпагу из ножен.

В глазах герцога Уэссекского вспыхнул огонёк удовлетворения.

— Ну, милорд, разве мы дети, чтобы колоть друг друга такими булавками? — спокойно сказал он и, вынув из ножен шпагу, обнажил длинный итальянский кинжал, а затем взял его в левую руку, обмотав её плащом.

— Вы с ума сошли! — нахмурившись запротестовал дон Мигуэль, поняв, что дуэль на шпагах и кинжалах неминуемо должна была кончиться смертью одного из противников, а подобная дуэль с таким опасным противником, как герцог Уэссекский, вовсе не входила в планы кардинала Морено.

— Вы, кажется, ждёте, чтобы моя перчатка познакомилась с вашей щекой? — сдержанно произнёс герцог.

— В таком случае, как вам будет угодно, — сказал испанец, неохотно вынимая кинжал, — но помните, что не я искал ссоры.

— Нет, нет! Я сам искал её.

У дона Мигуэля даже губы побледнели. Он не был трусом и не раз рисковал жизнью на дуэлях; но в глазах человека, против которого он и кардинал плели свои интриги ради собственных политических выгод, читалась такая холодная решимость убить противника, что у испанца невольно пробегала по спине ледяная дрожь.

Так как вызов сделал герцог, то право выбрать позицию принадлежало маркизу, что было для него очень выгодно. Испанец встал спиной к открытому окну, так что его противник был ярко освещён с головы до ног, тогда как его собственная фигура представлялась в виде тёмного силуэта; но герцог Уэссекский, казалось, не обратил ни малейшего внимания на своё невыгодное положение. На нём всё ещё был роскошный шёлковый костюм, в котором он появился за ужином, и ярко освещённые луной широкая лента ордена Подвязки, тонкое кружево у ворота и блестящие драгоценные камни только помогали его сопернику вернее направлять удары.

Дон Мигуэль готовился к поединку, когда какой-то внезапный слабый звук заставил его оглянуться в сторону тяжёлой дубовой двери, ведшей в покои кардинала. Глаза его, которым грозящая опасность придала особенную зоркость, ясно различили на полу узкую полоску света, и он понял, что дверь слегка приотворили. При появлении герцога Уэссекского эта дверь была плотно закрыта; за нею, как было известно дону Мигуэлю, кардинал Морено ждал исхода разговора.

Молодой испанец успокоился, зная, что кардинал следит за ходом дела и в случае необходимости может вмешаться. На всё это потребовалось не более нескольких секунд, и герцог Уэссекский, стоявший спиной к двери, ничего не заметил.

Наконец шпаги скрестились. Сначала кинжал, который противники держали в левой руке, служил только для защиты, но испанец скоро убедился, что его первоначальный страх был вполне обоснован. Герцог Уэссекский, абсолютно спокойный, был очень искусен в фехтовании; кисть его руки казалась вылитой из стали. Его нападения были быстрыми и сильными; шаг за шагом, действуя медленно, но безошибочно, он заставлял маркиза двигаться по кругу и мало-помалу принудил его поменяться с ним местами.

Из комнаты кардинала не слышалось ни единого звука, дон Мигуэль не смел оглянуться на дверь, так как этот миг мог погубить его. На лбу у него выступил холодный пот. Половину состояния отдал бы он за то, чтобы только узнать, что происходит за той дверью. У него вдруг мелькнула ужасная мысль: уж не задумал ли кардинал, чтобы он, дон Мигуэль, погиб от руки герцога Уэссекского? Дипломатия не ведает жалости. Может быть, его смерть окажется полезнее его жизни для замыслов кардинала Морено? В таком случае только Всевышний мог спасти его.

Между тем нападения герцога становились всё активнее, и два или три раза дон Мигуэль уже чувствовал, как его горла коснулся кинжал противника.

Вдруг среди молчания раздался пронзительный женский крик, затем послышались чьи-то быстрые шаги, и кто-то постучал в дверь, громко крикнув:

— Берегись, Уэссекс!

Оба противника невольно оглянулись в ту сторону, откуда донёсся этот душераздирающий крик. Дверь в помещение маркиза была настежь отворена; из задней комнаты лились потоки света, и на этом фоне чётко вырисовывалась фигура женщины в длинном белом платье, с распущенными по плечам золотистыми волосами. Ещё минута — и женщина уже стояла в зале, подобно светлому призраку, ярко освещённая луной; лёгкий белый шарф спустился с плеч, открывая белую шею и обнажённую грудь; в волосах запуталось несколько зелёных листьев, придавая этой девичьей фигуре вид вакханки. Взглянув на неё, герцог Уэссекский выронил из руки шпагу. Это была она!

Дон Мигуэль, по-видимому, был не очень удивлён этим неожиданным появлением; казалось, оно скорее раздосадовало его.

— Леди Урсула, прошу вас! — воскликнул он, положив руку на плечо девушки. В этом жесте было что-то властное, и говорил он повелительным тоном. — Прошу вас, уйдите! Здесь не место женщине.

Сердце герцога Уэссекского болезненно сжалось при виде того, как обращался с нею этот человек, тогда как всего лишь часом ранее он готов был отдать целое королевство за счастье коснуться её руки.

Молодая девушка стояла озадаченная, но вдруг стыдливым движением прикрыла шарфом свою обнажённую грудь и, задыхаясь, шепнула дону Мигуэлю:

— Я хочу говорить с ним.

Но в планы маркиза вовсе не входило продолжать эту сцену хоть на секунду больше, чем требовала необходимость. Он и кардинал с самого начала решили только на один миг показать Мирраб герцогу. Оправившись от первого изумления, герцог Уэссекский мог заговорить с девушкой, и тогда её голос выдал бы обман.

— Уходите! — решительно произнёс дон Мигуэль и, схватив девушку за руку, шепнул ей на ухо несколько слов, после чего почти насильно вытолкал её из комнаты.

Герцог Уэссекский разразился громким, неестественным смехом, выдавшим всю его душевную муку. Какое унижение! Он почувствовал, что весь его гнев сразу пропал, только гордость невыразимо страдала. Он, герцог Уэссекский, сохранявший в сердце рыцарское отношение к женщине, кто бы она ни была — королева или крестьянка, — унизился до соперничества за расположение какой-то развратницы! Мысль о возможности обмана не пришла ему в голову.

— Клянусь Пресвятой Девой, — обращаясь к маркизу де Суаресу, сказал он с прежним горьким, надрывным смехом, — мы можем лишь поблагодарить леди Урсулу за её своевременное вмешательство! Вы, милорд, и я скрестили шпаги из-за неё? — Он с негодованием указал на удалявшуюся Мирраб. — Это не трагедия, милорд, а фарс!

Бросив кинжал на пол, он вложил шпагу в ножны в ту минуту, когда дону Мигуэлю удалось, оттолкнув девушку из комнаты, запереть за нею дверь; затем испанец рассыпался в извинениях.

— Пожалуйста ни слова более, милорд! — холодно сказал герцог: это мне следует извиниться за вмешательство в дело, меня не касающееся. По справедливому замечанию его преосвященства, чувство гостеприимства должно было подсказать мне не охотиться за вашими птичками, милорд! Поздравляю, маркиз! У вас тонкий вкус. Покойной ночи и приятных снов!