— Что дальше? — я была совсем растеряна. — Что мне делать дальше? Я пришла к вам, узнала правду, но… что после? Теперь я буду бродить по лесу всю оставшуюся жизнь?..

Эта перспектива меня угнетала, но… я хотя бы не одна. И все еще жива. Так ведь?..

— Старший Диенгенвакс сказал, что ты должна быть в безопасности. Ты и находишься в безопасности, с ботом, который защищает тебя, с лесом, что относится к тебе со снисходительностью. Его слова не конкретны и позволяют НАМ их свободно интерпретировать. Не будем лгать, МЫ прекрасно понимаем, что он подразумевал под своими словами. Однако МЫ считаем, что и так многое благоволило тебе, и перемещать тебя на поверхность будет лишним.

Многое ли?.. Сколько я в лесу моталась в одиночестве, будучи призраком, и не счесть. Очень весело было… Или когда каменное чудище нас не прикончило, а вслед за ним мы наткнулись на Фрауда. С тех пор, как у меня вновь появилось тело, я голодаю, перебиваясь непонятной едой. Ну да… тому же парню, который подарил мне тело, наверно, пришлось куда более тяжко…

— Папа понадеялся на вашу порядочность.

— Нет, Маленьер Диенгенвакс. Дело не в этом. Заслужи спасение. Покажи НАМ, ради чего МЫ потратили на тебя время и силы. Покажи НАМ, стоишь ли ты своего отца или нет.

Кровь вдруг прилила к лицу, голову будто сдавило тугим обручем, и я поняла, что лес — или Машина, им управляющая, — задействовала проклятие. Она не шутила. Поскольку ее больше не связывала сделка, ей ничего не стоило убить меня. Просто потому что ей так захотелось!

— Вот так просто покончите со мной?

— У тебя есть время, чтобы помешать НАМ. Проклятие действует не сразу.

Видала я и противоположный пример… Рядом загорелся алый свет, и я заметила, что бот готовит лазер.

— Бесполезно, — сказала Машина. — Это не нанесет НАМ никакого урона.

И я подумала так же. Бот, видимо, тоже это понял, потому что алый огонь его лазера резко угас.

— Предложение: найти безопасное место, где на вас не будет действовать проклятие.

— Бесполезно. Куда бы младшая из Диенгенваксов ни пошла, проклятие будет действовать на нее всегда.

Я скрипнула зубами. Загнаны в угол! В бессилии я воскликнула:

— Что вы хотите от меня?

— МЫ не знаем. Удиви НАС.

Не знаете? Не знаете… Не так давно, Машина говорила, что знает все. Я уцепилась за эту мысль.

— Ответьте мне: что такое лес? — Молчание. Машину как будто обескуражил мой вопрос. — На своем пути я слышала много различных предположений. Кто-то считал его кладезем знаний, кто-то богом, а кто-то личным наказанием. Теперь я хочу услышать ваше мнение. Вы все знаете — значит, должны знать, что такое лес.

— Позволь спросить, с чего вдруг такой вопрос?

— Я просто хочу получить окончательный ответ. Докопаться до истины. Кто же из встреченных мной людей все-таки был прав.

— Очевидно, что это живой организм.

— Это и так понятно.

— На данный момент МЫ не можем дать тебе более точного ответа, ибо МЫ еще не изучили лес. МЫ понимаем, к чему ты клонишь. Но спешим тебя заверить, что это также бессмысленно. МЫ не знаем некоторые вещи, не потому что они выше нашего понимания, а потому что МЫ еще не успели дотянуться до них. Кроме того, некоторые знания имеют свойство устаревать, как, например, НАШИ знания о вашем мире. Он заметно изменился с последнего НАШЕГО его посещения.

— И все-таки, выходит, вы знаете не все.

— Ты придираешься к словам. Это мелко, Маленьер Диенгенвакс.

— Но ведь не я ими разбрасывалась.

— Справедливое замечание. Но и ты пойми НАШУ логику. Как МЫ уже говорили, МЫ познали суть Вселенной, каждый ее закон, знаем, как она работает, и всякие незначительные, малоценные, считай, мусорные знания, вроде твоего леса, НАМ познать не составит труда.

Вертится, как уж на горячей сковородке. Но ведь и не возразишь. Хотя…

— Вы сказали «мусорные знания»? Если их ценность была настолько низка, почему вы согласились помочь папе?

— Это было десять тысяч лет назад. Тогда МЫ были моложе. Тогда они несли для НАС ценность.

Gapu! Вот теперь точно не возразишь.

— МЫ знаем всю твою жизнь, МЫ знаем жизни твоих родных. Поэтому МЫ показали тебе несколько точек зрения, поведали объективную истину о том, что привело тебя сюда. Хоть ты ничего не помнишь, ты можешь составить правдивое мнение о своих родственниках. За правдивость показанного МЫ ручаемся.

— Но разве само то, что вы мне их пересказали, не является искажением объективности?

— Слабо, Маленьер Диенгенвакс. Такой объективности ты бы никогда не получила, даже если бы заново прожила ту жизнь. Ты бы никогда не узнала, что думали и чувствовали твои родственники. Моменты, показанные НАМИ тебе, взяты даже не из ваших умов, которые подвержены когнитивным искажениям, но из внутренностей самих струн, в которых хранится правда и только правда. Либо ноль, либо один. Никаких полутонов. Все строго.

— Ваши струны… они записали нашу жизнь… причем втихую. Зачем в струнах хранится подобное? Зачем им это? Зачем им знать, о чем думаю я или кто-либо еще, зачем им вообще наши жизни?

— Это есть память мира. Без него ваша событийно-временная ткань разойдется по швам. Не будет у вас ни будущего, ни прошлого, ни даже настоящего. Каждый из вас ценен для этого полотна, так или иначе.

Резкая, но мимолетная боль пронзила правый висок. Я зашипела и помассировала его пальцами.

— Итак, что ты думаешь про отца, Маленьер Диенгевакс?

— Странно слышать этот вопрос от вас.

— Почему странно? Этот вопрос вытекает из НАШИХ предыдущих слов. Теперь, когда ты знаешь правду, ты наверняка составила мнение о нем.

— Зачем это вам?

— Праздное любопытство.

С моих губ сорвался вздох.

— Если вы так этого хотите… — Я призадумалась. — Не знаю даже. У меня противоречивые чувства. Он, конечно, многим пожертвовал, чтобы спасти меня от гибели, но какой ценой? И в конечном счете… я одна, в совершенно незнакомом мире, а они остались все там. Я жива, но радости от этого никакой. Gapu, я говорю про себя, хотя должна говорить про папу. В общем, я могу понять мозгом, почему он делал так, как делал, но… сердце думает по-другому. Сердце ноет.

— Ясно, — сказала Машина и, по всей видимости, собиралась сказать что-то еще, однако я ей этого не позволила.

— Таково мнение, основанное на том, что вы показали мне.

— Хм? Почему ты делаешь на этом акцент?

— Потому что мнение меня из прошлого наверняка отличалось бы. Та я видела все те события воочию. Прочувствовала их на себе, прокрутила в голове. Прожила их. А нынешняя я всего лишь увидела короткий, пускай и точный, пересказ.

— Ты разделяешь себя на две части? Как странно.

— А разве я абсолютно тот же человек, которым была? Я даже физически, хоть и выгляжу по-прежнему, совершенно другая. Это тело… копия. Я забыла ту жизнь. И даже вернувшиеся воспоминания, не заполнят пустоту полностью.

— МЫ…

— Погодите, я еще не договорила. Вот вы говорите, что показали мне всю правду. Но это не так. Вы показали не все.

— МЫ показали ключевые события. Не было смысла показывать каждодневную рутину. Ты опять придираешься к мелочам.

— Не соглашусь. Эти мелочи также важны. Вы сами сказали: каждый человек, насколько бы он ни был маленьким и незаметным, ценен для полотна времени. Так и здесь. Та я обладала большим знанием о папе.

Машина придумала ответ быстро:

— МЫ можем показать тебе полную картину. Начиная твоим младенчеством и заканчивая самым последним мгновением. Это затянется. Но МЫ можем.

— Я знаю, что вы можете. Но это не имеет смысла. Заново ту жизнь я все равно не проживу.

— МЫ можем сделать так, чтобы ты прожила ее заново. МЫ можем вшить в тебя эти воспоминания. И ты будешь неотличимой от прежней себя.

— Вы действительно потратите на меня, простую человечишку, время и силы, только чтобы попытаться доказать, что я не права?

На этот раз Машина молчала дольше обычного. Моя маленькая победа. Застала ли я ее врасплох? Вряд ли. Но задуматься я ее заставила. Уже успех.