— Что-нибудь еще, начальник? — услужливо спросил бот.

— Нет, больше ничего. Можешь лететь.

Бот покинул кабинет. Зитрумсават, отхлебнув кофе, попытался вспомнить, чем занимался до того, как его сморило. Это было нечто важное, но, как назло, он ничего не мог вспомнить. Недосып не шутка. Зря он отпустил бота. Нужно было поручить, чтобы тот летал за ним следом и записывал каждую мало-мальски важную мысль, которая возникает в его голове. Что же он забыл, бездна раздери? И чем они вообще сейчас занимаются?..

Ах, точно. К счастью, важная мысль не сгинула где-то на дне сознания и все-таки всплыла на поверхность. Он же записывал заметку в планшете! Зитрумсават схватил ближайший планшет. На экране горела оборванная строка: «Мир соткан из неисчислимых невидимых струн, пронизывающих мирозда».

В дверь постучали. Зитрумсават, вздрогнув от неожиданности, положил планшет на место и крикнул:

— Войдите!

В кабинет вошел Крейгмалентам. Это был молодой тучный мужчина в белом халате. Остановив взгляд на Зитрумасавате, он промолвил:

— Меня все спрашивают, куда вы запропастились.

— Никуда я не запропастился. Здесь я. С бумагами вожусь, — сказал Зитрумсават, однако ему, похоже, не поверили. Лица он своего видеть не мог, но предполагал, что оно заспанное, чем с потрохами выдает его. Еще и кружка кофе под рукой…

— Вы спуститесь к нам? Эксперимент не может обойтись без главного экспериментатора.

— Цифромозг все сделает сам, мой верный ассистент.

Верный ассистент вежливо прочистил горло. Он делал так всегда, когда хотел сказать что-то, чего смущался.

— Не боитесь ли вы возлагать на него такую ответственность?

— Только на его цифровые плечи и можно возложить такую ответственность. Он точно выполнит все наши команды. Уж куда точнее нас. Толку мне стоять рядом? Смотреть на него? Только время терять.

— Мне бы ваше спокойствие.

— Ты думаешь, будто я спокоен? Гм, сильно заблуждаешься. Я с ума схожу от предвкушения и одновременно боюсь, что у нас опять ничего не выйдет. Как горки на аттракционах, вверх-вниз, вверх-вниз, просто невыносимо.

Может, поэтому Зитрумсават не хотел находиться внизу. Цифромозг справится. Им, людям с дрожащими от волнениями руками, что могут ненароком допустить ошибку, остается только терпеливо ждать результата.

Ассистент взял стул за спинку, пододвинул к себе и с кряком опустился на него.

— Мне, честно сказать, тоже надоело там стоять… — Он внимательно посмотрел на Зитрумасавата. По его мясистому виску стекла капелька пота, хотя в кабинете работал кондиционер, и было свежо, даже несколько прохладно. — Как думаете, каковы наши шансы на этот раз?

— Я пока ничего не думаю. Начну думать, когда будет результат, а до того момента все это лишь пустая болтовня. — Зитрумсават глотнул кофе. — Получится, не получится… — Впрочем, сейчас он был не против скоротать время за пустой болтовней. — Сколько там до конца осталось?

— Цифромозг говорит, что примерно полчаса.

Зитрумсават призадумался, глядя в кружку.

— Верну тебе твой же вопрос, ассистент, — сказал он, сделав еще глоток. — Ты как думаешь, каковы наши шансы?

— Высоки как никогда, — уверенно ответил ассистент. — Мы все предусмотрели, все проверили, внимательно разобрали неудачные попытки, устранили недостатки. В конце концов, должно же нам когда-нибудь повезти!

— Хочешь, чтобы нам повезло?

— Простите?

— Неожиданный вопрос, да?

— И сбивающий с толку, — ассистент смятенно потер затылок. — Как я могу не хотеть, чтобы мы достигли хорошего результата? Мы ученые. Это наша работа. Почему вы задали столь странный вопрос?

— Я иной раз задумываюсь… а так ли нужно нам знать, что скрывается за завесой неизвестности?

— Вы меня поражаете.

— Я сам себе поражаюсь, мой верный ассистент. Говорить такие вещи одному из главных ученых богохульству подобно, не так ли? Но такова моя натура. Все пытается найти иной угол, иную точку зрения… и боится того, что может нам открыться. Странно это, наверно.

— Вы боитесь, что мы узнаем нечто страшное? Например, что наш мир медленно поглощает бесконечность, которая его окружает? Это я просто пример придумал. Я знаю, что никакой бесконечности не существует и уж тем более, она не может ничего поглощать.

— Нет, не этого я боюсь. Ну, допустим, окажется твой пример правдой. Нам просто придется это принять. Таков наш мир, значит. Как можно бояться того, что есть данность нашего мира?

— Тогда что же вас беспокоит?

— Я боюсь, что даже если мы сегодня откроем главную тайну мироздания, вместе с этим выяснится, что есть новая тайна, а эта наша, только что открытая, — лишь маленький кусочек новой. И знаешь что? Я уверен, так и будет. Мы не получим однозначного ответа на вопрос об устройстве мира. Никогда не получим. Это как спускаться в бездонную яму. Ноги отчаянно хотят почувствовать почву под ногами, но ее все нет!

— Хотите сказать, это бессмысленно?

— Вовсе не бессмысленно. Но это напоминает замкнутый круг, по которому мы все ходим, ходим и ходим ради возможности одним глазком заглянуть за завесу.

— Разве не в том суть познания? Упереться в тупик, начать новую попытку, снова упереться в тупик, и снова начать заново. Снова-снова-снова. По частицам добывать знание. Всю историю человечества было так. Столетие за столетием. Поколение за поколением.

— Это лишь иллюзия продвижения. Крупица от той самой настоящей истины, которая лежит в основе абсолютно всех законов мира. Понимаешь, о чем я? Мы довольствуемся какими-то частицами, как упавшими на землю крошками от хлеба. Мы радостно склевываем их, записываем в учебники, учим этим пустякам детей. Но, в конечном счете, ничего для нас не меняется. Мы остаемся на том же месте, где были когда-то в древности. Разве наши были предки глупее нас? Нет же. У них просто не было нынешних технологий.

— Раз уж вы сами заговорили — а как же технический прогресс? Вы сами себе противоречите.

— Должно быть, я недостаточно хорошо объяснил свою точку зрения. Видишь ли, друг мой, прогресс — те же крошки. Вернее, следствие поглощенных нами крошек, наша сытость, вылившаяся в технологии, прости меня за эти глупые фразеологизмы. Но многому ли человек научился? Что можем мы, чего не могли наши предки? Человек остается человеком — частью природы, что его создала. Он слаб и беспомощен в сравнении с нею. Он не может переписать ее законы, ему никогда не возвысится над ней. Меня это раздражает.

Тишина. Кофе немного подстыл, и Зитрумсават сделал глоток побольше. Ассистент со вздохом потер шею.

— Вот вы говорите, будто мы не можем вмешаться в законы природы…

— Говорю.

— Я не согласен.

— Интересно тебя послушать.

Ассистент прочистил горло.

— Все указывает на то, что пронизывающие мир струны скрывают в себе некую информацию. Это мы уже знаем точно. Не знаем пока, какая именно информация, однако судя по тому, как много существует линий и как сложно они переплетены…

— Это тоже пока недостоверно известно.

— Хорошо, наши линии связывают все сущее, а внутри себя они теоретически несут информацию об этой связи. К примеру, есть человек, и есть, не знаю, ну пусть его дом. Их соединяет линия, которая знает, что определенный дом принадлежит определенному человеку, и что этот человек вернется в дом в определенное время… Подхожу к сути: если мы научимся изменять информацию в линиях, это будет прорыв. И мы не так уж далеки от прорыва, как вам кажется.

— Мой друг, это лишь ваши фантазии.

Ассистент обиделся.

— Чем ваши фантазии лучше моих? Вот вы скажите, кто тогда, все знает, если человеку, по-вашему, полноценное знание недоступно?

— Хороший вопрос, — задумался Зитрумсават. Он допил кофе и поставил кружку на стол. — Очень хороший… Ну смотри, я знаю, что невежливо упоминать его в приличном обществе, однако бог, в которого верили наши далекие предки, как нельзя хорошо подходит на эту роль.