— Можно спрошу? — старик поднял на меня глаза и сложил руки в замок.

— Пожалуйста, — с готовностью ответила я. У меня, вообще-то, тоже была к нему пара вопросов.

— Как так получилось, что столь юная дева оказалась в Изнанке? — глаза у него блестели. — Я до сих пор не… не… прости, язык совсем не слушается — отвык… Я не могу поверить, что вижу тебя. Если сравнивать, это сродни тому, как увидеть бриллиант среди зеленого мусора…

— Расскажу — ни за что не поверите.

— Поверю. Мы же в Изнанке.

— В каком-то смысле я тут заново родилась.

— Вот как. Я тоже пришел сюда, потому что был недоволен своей прежней жизнью. Думал, что в Изнанке у меня получится начать с чистого листа. — (Он понял меня совсем не так, но я не стала поправлять его.) — Ничего, что рассказываю? Может, ты не хочешь слушать… тебе плевать наверное, но я так давно не говорил ни с кем, кроме себя.

— Ничего. Продолжайте.

До утра еще ждать долго — что еще делать, как не болтать?

— Ах… — старик замешкался, явно ожидав от меня противоположного ответа, и стал ломать пальцы. — Хорошо… рассказываю. Я живу в лесу, наверно, уже лет тридцать или даже сорок. По правде, я давно сбился со счета. Когда я пришел в Изнанку, ее еще только-только открыли, только-только сделали спуск на огромных лифтах и начали обустраиваться, лес тогда был совсем не исследован. Люди тащили все, что видели, как сороки — всякие блестяшки. И я был одним из таких. Озолотиться хотел. Но блестяшки поблизости быстро потеряли ценность, и нужно было идти дальше в лес, чтобы отыскать что-то новое, более ценное… В то же время первые рейнджеры, как нас стали называть, обнаружили, что в глубине леса обитают хищники, которых человеку лучше остерегаться…

Поначалу я зарекся уходить далеко от поселения. Думал, что если соберу много блестяшек, то все равно рано или поздно озолочусь; пусть это и займет больше времени, зато так безопаснее. Но моя жадность заставила меня передумать. Я ушел ночью с одной из групп, и… мы заблудились. А потом… — у старика задрожало дыхание, — потом лес стал проверять нас на прочность. Мы встречали чудовищ, каких не в состоянии породить даже самое извращенное сознание, и те, что не сжирали нас, сводили нас с ума одним своим видом.

Не знаю, как я выжил. Вернее, не помню. Мой мозг предпочел стереть те воспоминания, потому что они были слишком ужасны. Я брел, брел, потом наткнулся на эту нору и с тех пор живу в ней. Стараюсь не вылезать наружу без острой надобности. И отходить далеко от норы тоже. Боюсь, что мой запах учуют чудовища. А тут… тут меня никто не учует. Столько лет прошло, а все не учуяли. Мне кажется, эта нора как-то скрывает меня…

Рассказ старика заставил меня задуматься. Столько лет провести в лесу… Он еще неплохо слова связывает, да и сумасшедшим не выглядит (если только чуть-чуть). Я на самом деле могла бы ему фору дать. Не знаю, как сама с ума не сошла! Меня спасло, наверно, то, что я была в лесу скорее наблюдателем, нежели обитателем, и не помнила прелестей физического существования, не помнила, кто я, — будь что-нибудь из этого наоборот, думаю, боту бы с ходу пришлось использовать на мне «инструменты для повышения сговорчивости»…

— Погодите, вы не пытались искать выход?

Старик обиженно посмотрел на меня.

— Ты смеешься?

— Я серьезно.

— Как можно серьезно о таком спрашивать? — у него снова задрожал голос. — Тебе ли не знать? Это бессмысленно. Из леса нет выхода. Тем, кто утонул в его темноте, путь назад заказан. Мы его игрушки, которыми он играется, пока не сломает.

— Я не очень вас понимаю…

— Как?.. Угодила в ту же ловушку, но все еще не поняла? — у старика сделалось такое лицо, будто я упускала из виду что-то очевидное, что-то понятное даже ребенку. Он выдохнул и положил ладонь на голову, плечи слегка опустились. — Наверно, я один это заметил. Я же давно тут. Лес постоянно меняется. Он живой. Днем он спит, но ночью начинается его движение, и какие бы метки ты ни оставлял, они не помогут тебе найти обратный путь, потому что на прежнем месте их уже не будет.

— Занесено в память, — отчеканил бот, напомнив о себе.

— Только вот… — старик задумчиво потер бородатую щеку, — я не помню, чтобы лес менялся, когда мы были недалеко от поселения, потому что мы собирали блестяшки и днем и ночью, не думая ни о какой предосторожности. Может, существует какая-то невидимая линия, после которой пути назад нет.

— Так, стоп… — теперь уже задумалась я, пытаясь переварить услышанное, — что-то не сходится. Я видела ночной лес далеко неоднократно, но ни разу не замечала, чтобы он менялся. Деревья не перепрыгивали с одного места на другое или что-то еще. Все оставалось статичным.

— Потому что он меняется не так, как ты подумала, — ответил старик. Он мельком посмотрел на потолок, на гладкие камни. — Так и помню. Мы стоим на возвышенности и видим лес, весь лес, который уходит до самого горизонта. А потом мы видим, как вдалеке сдвигается его кусок вместе с деревьями, вместе со всей зеленью, и на его место встает новый… Наверно, если ты находишься в центре такого процесса, для тебя это остается незаметным… Хотя мы, когда смотрели на это со стороны, тоже не слышали никакого грохота…

— И как мы с тобой дойдем до твоей цели? — тут же спросила я бота. — Мы же… нас ведь может откинуть далеко назад! И мы ничего с этим не сможем поделать.

— Замечание: нас также может переместить далеко вперед.

— Тоже верно, но… сомневаюсь я, что нам так сильно повезет. Ты ведь понимаешь, что мы можем до моей старости блуждать по лесу, а нас будет все откидывать и откидывать?

— Подтверждаю.

— Каким… Как вообще работает твой компас — или что у тебя там? Как ты определяешь расстояние, которое нам нужно пройти? Наша цель тоже по идее может куда-то перепрыгнуть. После этой ночи все должно сбиться! Наверно, уже сбилось! — воскликнула я расстроенно.

— Рельеф в пределах моего сканера остается неизменным, — невозмутимо ответил бот. — Расстояние до нашей цели также на данный момент не изменилось. Маршрут может адаптироваться к особенностям рельефа, однако эти изменения являются незначительными.

— Ты так уверенно говоришь. Посмотрим, что покажут твои датчики наутро.

Мы все замолчали.

— Да, кстати, — вспомнила я. — У меня же вот, что есть… — Я достала из кармана фрукт и протянула его старику: — Извинение за то, что мы доставляем вам неудобства.

Ну и старик к тому же худой до ужаса. Я бы в любом случае отдала ему фрукт.

Старик поглядел на него так же недоверчиво и смущенно, как глядел на мою руку. Затем осторожно взял фрукт в ладони, словно хрупкое сокровище, и замер.

— Замечание: напрасная трата ресурсов.

— Заткнись, бот. Смелее, — сказала я уже старику, — он не ядовитый.

— Я и не думал, что он ядовитый, — дрожа проговорил старик. — С-спасибо. Я его попробую…

Он поднес его к губам и укусил желтыми зубами. Сок плеснул на его бороду. Он прожевал, проглотил и вдруг прошептал со слезами на глазах:

— Самое вкусное, что я ел в жизни.

Это, конечно, было великое преувеличение. Старик моментально съел фрукт и вытер рот рукой.

— Как же я соскучился по нормальной еде, — произнес он.

— У меня есть еще один. Будете?

— Оставь себе. Твой летающий куб правильно говорит. — Старик протяжно и удовлетворенно вдохнул. — Буду вспоминать этот вкус до конца своих дней…

— Он ведь безвкусный.

— Правда? — слегка удивленно сказал он. — Мне он показался немного сладковатым и в то же время кислым.

Старик пристально посмотрел на меня, через секунду будто опомнился и отвел взгляд. Затем снова посмотрел на меня, но уже как бы робко, словно чего-то опасаясь.

— Что? — спросила я.

— Ничего. Просто показалось… — ответил он и провел рукой по бороде. Он явно хотел что-то сказать или спросить, но не решался. — Ты знаешь, — все же заговорил он после небольшой паузы, — ты напоминаешь лицом мою женушку, которую я оставил на поверхности одну. Поэтому я так на тебя смотрел… Извини.