— Ну не можем же мы просто так сдаться? — сказала Оля и сразу поняла, что да, могут.

Хотя было жаль. Сама она уже столько времени потратила на то, чтобы найти виновного. Сначала Оля перелопатила всю библиотеку, потом подставила себя и Нику перед Директором, поссорилась с Крисси, помирилась с Крисси, они наседали на Малышку… И все эти жертвы, чтобы ни к чему не прийти.

Оранжевое закатное солнце раскрашивало стены заброшенного корпуса в теплые тона. Оно отражалось от уцелевших стекол и потому казалось, что за окнами тоже находятся маленькие солнышки.

Они не стали заходить в корпус, а обошли его с левой стороны, так, чтобы расположиться под последними на этой неделе лучами солнца, и чтобы видеть гладь странно-моря. Сегодня оно, как и всегда, было тихим. Нике пришлось напрячь слух, чтобы услышать, как спокойные волны бьются о крупную гальку побережья.

— Уже и год почти прошел… — сказала Ника просто так, чтобы не тянулась мрачная тишина.

Но лучше бы тишина в их разговоре затянулась. Оля ничего не ответила и только плотнее сжала губы. Ника прикусила язык. Не стоило этого говорить. Сама по себе фраза безобидная, но для Оли значит плохое. Конец года — это отъезд Миши без права вернуться обратно.

Когда наконец-то была выбрана полянка, которая всех устраивала, Оля бросилась помогать с сосисками и прочими атрибутами праздника. Она занимала себя делом и это помогало. А Нике наоборот ничего не хотелось делать. По склону, который здесь был не таким пологим, как у стоянки паромов, Ника спустилась к кромке воды. Она разулась, оставила ботинки на гальке, а сама ступила в воду. Странно-море тут же облизало нижний срез ее штанов и Ника запоздало подумала, что их надо было закатить.

Теплая, чуть ли не кипяченная вода согревала ноги. Хотя Нике не было холодно, эти ощущения оказались приятными и как будто необходимыми, чтобы прийти в себя.

Она прошлась туда-сюда, сложив руки на груди и глядя себе под ноги. А потом подошла к сборищу крупных камней и села на один из них, оставив ноги в воде.

— Будешь? — вдруг раздалось рядом.

Ника даже не испугалась. Уже пару минут она ощущала рядом чужое присутствие, будто от общения с Малышкой ей передалась часть ее сил.

— Нет, — сказала Ника.

Костя протягивал ей пачку сигарет. Когда Ника отказалась, он пожал плечами, и вытянул себе штучку. Камень, на котором он сидел, был чуть позади камня Ники, и потому она не видела, что он делает. Но вскоре соленый запах странно-моря разбавил запах табака.

— Не боишься, что Медвежонок учует и прибежит? — спросила Ника, не оборачиваясь.

Она смотрела на клубившийся над морем туман и никак не могла понять откуда он взялся. Нике уже давно хотелось зачерпнуть его рукой, казалось, что он плотный и мягкий, как вата. Но она понимала, что даже если заплывет далеко-далеко, не сможет потрогать туман и убедиться в том, что он такой же приятный к коже, как вода странно-моря.

— Нет, — просто ответил Костя. — Он боится странно-моря. Так что здесь, так близко к воде, мы в безопасности.

Когда Ника обернулась, он как раз струшивал пепел с сигареты в воду. Костя поднял взгляд и спросил:

— А ты чего тут сидишь?

— Просто так, — сказала Ника и отвернулась. — В одиночестве хочу побыть.

— Так я мешаю?

Ника хотела сказать, что вообще-то да, мешает. Но так бы она соврала, а врать ей не хотелось. Она долго не отвечала. Костя успел докурить и Ника услышала, как заплескалась вода у его ног, когда он встал, чтобы уйти.

— Постой! — зачем-то крикнула она.

Костя остановился и стал осматриваться. Затем он сказал:

— Это ты мне говоришь?

Он улыбался, а Нике захотелось закатить глаза. Но так как именно такой реакции Костя и добивался, Ника просто приняла глубоко разозленный вид, и сказала:

— Да, ты! Не ерничай… Я просто… Просто хотела сказать, что обижена на тебя!

Косте стало интересно. Он сел обратно, но теперь так, чтобы Нике не пришлось оглядываться, чтобы видеть его.

— За что же это, позволь узнать?

Нике не хотелось отвечать. Она вообще не понимала зачем начала эту тему. Это было так давно… Неужели она до сих пор злиться?

— Ну, помнишь… — начала она.

Глупо было предполагать, что Костя вспомнит, точнее телепатически поймет, о чем Ника сейчас думает. Но она выдержала несколько секунд на случай, если это все-таки произойдет, и только потом продолжила.

— Ну, на Хэллоуине…

Ника смотрела на скрытые под водой собственные ступни, не решаясь поднимать взгляда. Но когда услышала, как засмеялся Костя, тут же выровнялась.

— Ты чего ржешь? — спросила она, рассердившись по-настоящему.

Она, значит, тут душу открывает, надеясь на понимание, а он смеется.

— Не думал, что ты такая злопамятная, — сказал Костя. — Ну брось, это же так давно было.

Ника отвернулась и снова стала пытаться отыскать горизонт.

— Давно, а ты до сих пор не извинился.

Костя снова усмехнулся, но увидев, что Ника серьезна, перестал веселиться.

— Ну слушай… Если это так для тебя важно, то извини, конечно.

— Не слышу раскаяния, — сказала Ника.

Косте явно было неловко извиняться. Он пару секунд помолчал, а потом сказал:

— Извини… Правда. Я не хотел тебя обижать.

Вообще, Ника удовлетворилась и первым извинением, но второе было куда лучше.

— Ты вообще зачем тогда так вредничал? — спросила Ника.

Хэллоуин был для Ники худшей ночью и во многом благодаря Косте. Крисси, конечно, тоже не показала себя, как хорошая подруга, но ей простительно, они тогда только-только начинали общаться.

Костя снова улыбнулся и дернул плечом.

— Да как-то так получается, что я всегда вредничаю с теми, кто мне нравится…

Ника не сдержалась. Она и глаза закатила, и гнусаво застонала.

— Ну начинается! Все, давай, вали!

Она стала пихать Костю в сторону берега, даже поднялась с камня, чтобы эффективнее получалось. Костя не сопротивлялся. Ему стало смешно и вскоре Ника тоже засмеялась. Вдвоем они вышли к остальным.

У одной из стен заброшенного корпуса ребята развели костер. Шампурами оказались еле как найденные влажные, гибкие ветки. Кто-то нанизал на них сосиски и от их тяжести ветки сгибались, окуная сосиски в пепел. Какой-то умник нанизал сосиску на сухую палку и там моментально вспыхнула, от чего и палка, и сосиска канули в языках пламени.

Оля суетилась, раздавая сосиски всем, кому они еще не достались или кто лишился их по собственной глупости. А Крисси сидела чуть вдалеке ото всех, опираясь спиной о стену заброшенного корпуса. Она нормально натянула очки и почти полностью ее голова была скрыта капюшоном серой толстовки. Крисси курила, смотрела вдаль, хотя из-за очков нельзя была сказать этого наверняка, и, судя по всему, наслаждалась одиночеством.

Ника села поближе к костру. Она думала, что таким образом штанины быстрее высохнут, но вскоре Ника о них забыла. Через несколько минут рядом села Крисси и положила голову ей на плечо. Нику это удивило и теперь она не смела шевелиться, будто Крисси была котом, который убежит при малейшем шорохе.

Кто-то предложил рассказывать истории, кто-то эту идею поддержал. Ника не вслушивалась с чужие рассказы. Она погрязла в собственных мыслях, которые клубились в голове, будто густой туман.

— Не, не, я не буду, — вдруг услышала Ники голос Крисси.

Она уже подняла голову с ее плеча и теперь качала ею и махала руками. Оказалось, что рассказывали о самом грустном дне в жизни. Краем уха Ника слышала, как какая-то девочка говорила про день, когда был экзамен у Инги Анатольевны, на который она подготовила шпаргалку и спалилась. Ника содрогнулась от одного только представления о том, что может сделать Инга Анатольевна с человеком, решившим сжульничать на ее экзамене.

Крисси отказалась рассказывать о своем дне, но Ника и так знала, какой будет ответ. Она подтянула к себе ноги и опустила голову на колени. От костра плыл жар, и со странно-моря дул теплый, как и всегда, ветер. Так что Ника не понимала, почему в такой обстановке ей стало зябко. Атмосфера напоминала конец смены в лагере. По сути, так оно было.