Глаза Прядки широко распахнулись.

Прядка выложила на стол ровно две полуночных споры. Остальные дружно отпрянули, хотя для этого в капитанской каюте было не так уж много места. Подготовка к эксперименту заняла у Прядки немного времени, и Ак успел сбежать, не желая находиться в одной комнате с активными полуночными спорами.

Прядка положила на стол серебряный нож, после чего набрала полную пипетку воды.

— Полуночные споры ведут себя не так, как другие. Другие вступают с водой в моментальную, почти химическую реакцию. Но эти споры кажутся почти живыми. Будто им что-то нужно.

— И что же… что же им нужно, кэп? — спросила Энн.

— Вода.

Прядка наклонилась так, чтобы ее глаза оказались на уровне стола.

— Это что-то вроде… сделки. Я даю им воду, а они некоторое время слушаются моих приказов.

Она занесла пипетку, отчего Салай неожиданно для самой себя испуганно охнула.

— Это должно быть безопасно. Но если нет, будьте готовы рассечь мою связь со спорами этим ножом.

«Как именно рассечь?» — спросил Форт, наклоняясь вперед.

Он оказался единственным, кто не испытывал всепоглощающего ужаса при виде спор. Кое-что в этом разговоре (если вы были внимательны, то догадаетесь, что именно) его заинтересовало, и естественный страх отступил.

— Черные нити, — ответила Прядка, глянув на его дощечку. — Их нужно перерезать ножом. Но я надеюсь, на сей раз это не понадобится.

Единственная капля упала из пипетки на споры. Как и в прошлый раз, полуночные споры начали пузыриться и сливаться друг с другом, превратившись в некое подобие вздувшегося гнойника. Или (уж простите) в нарывающий нарыв.

Как и раньше, Прядка моментально почувствовала связь с полуночной сущностью. Будто что-то притягивало к себе ее разум. Она могла начать мысленное общение, предложить воду и связать себя узами. Но пока медлила.

— Я что-то чувствую, — сказала Энн. — Меня словно дергают за мозг!

— Она ищет хозяина, — объяснила Прядка. — Или… покупателя. Чудища, которые бороздят Полуночное море, это и есть творения Чародейки, с которыми она связана узами. Интересно, как ей удается подпитывать столько…

Сгусток потянулся к Форту и принял форму большой металлической кружки, самой тяжелой и крупной в коллекции Прядки. Затем полуночная кружка отрастила ноги и шагнула ближе. Форт невольно связал себя с ней узами, что стало ясно по тому, как он резко поднес руку к губам: во рту неизбежно пересохло. Между Фортом и эфиром возникла небольшая черная нить.

Прядка перехватила контроль.

Когда полуночными спорами пользовалась капитан Ворона, Прядка смогла сделать то же самое, в процессе уничтожив полуночное создание. Но на этот раз все оказалось гораздо проще. Она мысленно надавила на споры и предложила им воды. Больше воды. Взятку.

Кружка тут же двинулась к ней. Прядка находилась ближе, и это, как она решила, сыграло решающую роль. Она полностью подчинила полуночное создание и разорвала узы прежде, чем начала воспринимать окружающее через его глаза.

Полуночная кружка лопнула и растаяла дымком, исчезнув без следа.

Форт охнул и глотнул воды из красной керамической кружки, которую ему протянула Прядка.

— Что произошло? — спросила Салай, делая шаг вперед.

— Я взяла ее под контроль, — ответила Прядка. — Подкупила собственной водой, предложила сделку по собственной воле. Так воду получить проще, чем отбирать силой. Как только она согласилась, я подчинила ее себе, а потом развеяла.

— И… ты считаешь, что получится проделать то же самое с чудищами, охраняющими Полуночное море? — спросила Энн.

— Увидим. — Прядка встала. — Сколько осталось до…

В каюту постучали. Немного помедлив, Прядка кивнула. Энн открыла дверь, и они оказались лицом к лицу с Лаггартом.

Проклятье, я совсем забыл рассказать про Лаггарта. Прядка разрешила ему остаться на «Вороньей песне». Она верно рассудила, что без Вороны, на которую канонир всегда пытался произвести впечатление, он не станет выкидывать фокусы.

(Замечу: не то чтобы он и правда умел выкидывать фокусы. К фокусам Лаггарт имел примерно такое же отношение, как жидкий азот к здоровым легким.)

Озлобленный, сбитый с толку, неуверенный, последние несколько дней он расхаживал взад-вперед и вверх-вниз по кораблю.

— Капитан, мне нужно поговорить с вами наедине.

Прядка сомневалась, стоит ли это делать. Ее рука легла на ракетницу. Но потом она кивнула остальным, чтобы вышли. Лаггарт шагнул внутрь, и дверь закрылась.

Несколько секунд они молча разглядывали друг друга. Затем Лаггарт, похожий на канюка, который забыл надеть перья после утреннего бритья, собрался с силами и глянул Прядке в глаза:

— Я требую, чтобы вы меня застрелили.

— Застрелила? — переспросила она.

— За то, что я с вами сделал!

— Я уже тебе сказала: ты прощен.

— Я знаю! — Лаггарт начал расхаживать по каюте. — Капитан, я не могу смириться с ложью. Я знаю, что вы задумали. Знаю, что вы ждете, когда я успокоюсь и почувствую себя в безопасности, чтобы вышвырнуть меня за борт. Это жестоко — оттягивать убийство человека, пока он не решит, что спасен. Я был о вас лучшего мнения.

Он повернулся к Прядке.

— Я требую, чтобы меня застрелили. Покончим с этим. Будьте честны. Застрелите меня.

Прядка вздохнула и потерла лоб.

— Лаггарт, я не собираюсь в тебя стрелять.

— Но…

— Слушай, я слишком устала, чтобы притворяться, будто понимаю, что творится у тебя в голове. Никто тебя не застрелит, но если настаиваешь, я могу отправить тебя на гауптвахту или вроде того.

Он оживился и вытянул шею.

— Правда?

— Правда.

— Вы это сделаете? Посадите меня в тюрьму вместо того, чтобы убить?

— Лаггарт, я не собираюсь тебя убивать. И никогда не собиралась. Я даже Вороне сохранила жизнь.

Он попытался переварить услышанное. И еще немного. И еще. Слова Прядки оказались жилистыми.

Лаггарт не так уж умен. Да, он поучал других, и этим можно заполнить целый словарь, но его реальные знания без труда уместились бы на почтовой открытке. При всем при этом он и не откровенный идиот. Он находился между умом и глупостью, на самом верху кривой нормального распределения, и считал, что там и должен быть, ведь чем выше забираешься, тем лучше.

Но в тот момент его осенило.

Прядка была готова отправить его на гауптвахту. Но… стрелять в него не собиралась.

Как и не собиралась выбрасывать за борт. Не пыталась перехитрить. Она была предельно честна.

Она отнеслась к нему с добротой.

Это самая тяжелая мысль, которую Лаггарту довелось переварить за всю жизнь. Видите ли, он почти не знал человеческой доброты, а грустная правда такова, что люди редко выходят за рамки того, что знают. Сам он не считал себя ни грубым, ни жестоким. Он был уверен, что ведет себя совершенно нормально, ведь именно так с ним всегда обращались другие. В стране, где принято кричать, все немного туговаты на ухо.

Замечу, что некоторым удается вырваться из этого круговорота жестокости. Если встретите таких, дорожите ими. К несчастью, многие продолжают жить как Лаггарт, так и не осознав своего положения, разве что им доведется попасть в похожую ситуацию, когда Прядка отнеслась к нему с чистосердечной добротой и простила все прегрешения.

Да, Лаггарт больше не чувствовал себя сбитым с толку. Теперь он был в ужасе. В кои-то веки он осознал, что на свете есть люди, которые говорят ровно то, что думают.

В мире есть искренние люди. Для такого прожженного лицемера, как Лаггарт, это меняло все. Нетвердой походкой он дошел до двери, толчком открыл ее и сбежал из каюты.

Прядка проводила его взглядом, склонив голову набок и оставшись в блаженном неведении насчет того, что творится у него на сердце. Она не потребовала, чтобы Лаггарта отправили на гауптвахту. Если он не станет настаивать, то и она не станет. Прядка осторожно спрятала коробочку с полуночными спорами.