— Не нужно. Это довольно приятно. Скажи, где ты раздобыла эти заряды?

— Сама сделала.

Прядка копалась в своей сумке на полу трюма. Примерно там же сидел и я. Она воспользовалась шансом рассказать нам с Улаамом свой план.

Разумеется, в ответ я спросил, что она думает о моей прическе «рыбий хвост».

Пожалуйста, перестаньте это воображать. Так будет лучше и для меня, и для вас.

— Сама? — удивился Улаам.

— У меня остались схемы Уива, в которых объясняется принцип действия пушечных ядер, — пояснила Прядка. — Не так уж трудно было обобщить.

— Поразительно. Юная леди, я просто обязан заполучить твой мозг. После того как тебе он уже не понадобится, естественно. Хм-м-м-м?

— Простите, Улаам.

Прядка продолжала рыться в сумке. Куда же делся блокнот? Она хотела записать, что последний вариант лучше предыдущего: десять выстрелов, и пока ни одной осечки.

— От таких разговоров мне до сих пор делается дурно.

— Боюсь, нервы у тебя еще недостаточно крепкие для пирата.

— Знаю.

— Но я мог бы вживить несколько. Это на тридцать пять процентов безболезненная процедура!

— Нет уж, спасибо.

Прядка наконец отыскала блокнот, повернулась к доктору и подскочила от неожиданности, поскольку тот стоял рядом. На его прежнем месте лишь высилась груда зеленых лоз.

— Как? — удивилась она.

— Я их переварил в нескольких ключевых местах, — объяснил Улаам.

— Переварил?

— Он супермерзкий! — воскликнул я. — Я ему завидую.

— Так и должно быть, друг мой, — отозвался Улаам. — По определению я могу делать все, что может человек, и даже больше. Вижу, ты записываешь свои эксперименты. Любопытно, любопытно. Знаешь, я и правда мог бы…

— Мой мозг не продается, — отрезала Прядка.

— На этот раз я хотел поинтересоваться насчет твоих рук. Какой превосходный почерк. Ну надо же.

Улаам улыбнулся, продемонстрировав буквально нечеловеческое количество зубов. Он считает, что чем шире улыбка, тем людям приятнее. Я так и не понял, шутит он или нет.

— Руки не продаются, — сказала Прядка. — Как и колени. Или уши. И все остальные части моего тела, Улаам. Никогда.

— Весьма категорично. А ты стала довольно резкой, хм-м-м-м? Помнится, когда ты только появилась, то стеснялась мне отказать.

— Я все та же. Просто отчаяннее.

— Отчаяннее, чем в первые дни на корабле?

Прядка помедлила, вспомнив те жуткие дни. Да, тогда она тоже была в отчаянии. И думала, что большее отчаяние сложно даже представить.

Вероятно, это похоже на подъем тяжестей: ее потенциал к отчаянию со временем увеличивается. И для других эмоций вроде стеснения просто не остается места.

— Ладно, сменим тему, — сказал Улаам. — Пока больше никаких предложений. Что касается твоего плана насчет капитана: ты уверена, что остальные поддержат мятеж?

— Вполне. Похоже… я внушила Салай и остальным офицерам, что принадлежу к Королевским маскам…

— Вот так-так. Как тебе удалось?

— Случайно. — Прядка состроила гримасу. — Почему-то я лучше всего лгу, когда говорю правду.

— Мудрые слова, — заметил я. — Но скажи, слышала ли ты мое последнее стихотворение?

— Прошу прощения, — вмешался Улаам, — но на ближайшую пару минут я отсоединю уши.

— Что? — удивилась Прядка.

К несчастью, она была ограничена собственной анатомией и не могла отсоединить собственные уши, если, конечно, не хотела, чтобы эффект сохранился на всю жизнь.

— Хотел один фермер пристроить нарцисс, — произнес я. — Да только земли не нашел. Он с ногами уселся на вал. А после устроил скандал. Но цветок растоптал — не нашел компромисс. Конец.

О боги.

О Осколки внутри нас.

Что со мной сталось?

— Как… мило, — сказала Прядка.

Для девушки, которая, по ее же словам, не умела лгать, она справилась на отлично.

Вскоре Улаам восстановил слух.

— А! Прядка, у тебя даже не пошла кровь из ушей? Поразительно. Сегодня я тебе еще нужен?

— Наверное, нет. Но… вы уверены, что не поможете? Нашему мятежу?

— Увы. В случае необходимости я могу предложить лишь медицинскую помощь. Большее вмешательство неуместно.

— Если мы в скором времени не выберемся из Багряного моря, корабль потонет. Вас это тоже убьет.

— Допущения, допущения. — Улаам направился к трапу. — Хойд бессмертен, да и я почти. Мне, конечно, совершенно не улыбается перспектива шагать по дну моря спор, еще и с ним в таком состоянии на прицепе, пока мы не доберемся до безопасного места, но мои способности это вполне позволяют.

Я встал, чтобы пойти следом за Улаамом. Внутри меня все еще сохранялась крупица самосознания, и она толкала меня и дальше доставать его скверными стишками.

Однако возле Прядки я остановился. Она сидела с ракетницей на коленях, уставившись в пол. Споры с неизменным шорохом терлись о корпус корабля и напоминали, что мы неумолимо приближаемся к логову дракона.

По оценкам капитана Вороны, до него оставалось всего два дня.

— Я волнуюсь, — тихо сказала Прядка, подняв на меня взгляд. — Я… я в ужасе.

Я положил руку ей на плечо и даже удержался от того, чтобы вытошнить очередное стихотворение. Должно быть, она что-то различила в моих глазах — фрагмент здравого смысла, которым я все еще обладал.

— Я в ужасе, — повторила она. — И не только за всех остальных, хотя и это тоже. Я боюсь за себя. Боюсь того, что со мной сделает Ворона. Мне ее не победить. В глубине души я это знаю.

Я поднял другую руку, выставил палец.

— У тебя, — прошептал я, — есть все, что нужно, Прядка.

— Ракетный пистолет? Но что, если я не справлюсь?

— У тебя есть все, что нужно.

Я сжал ее руку и пошел за Улаамом. Но потом замедлил шаг. Что-то было не так. Помимо того, что я не начал с жаром зачитывать эпическую оду, посвященную красоте мозолей.

О, шорох спор стих. Бурление прекратилось, корабль сбавлял ход. Беспокоиться не о чем. Такое происходит постоянно и не представляет опасности.

Разве что рядом рыскает дождь.

Наверное, вы уже догадались, что произошло дальше.

Мне снятся кошмары. Мое уникальное состояние этому никак не мешает, пусть и сплю я куда меньше обычных людей.

В моем самом страшном повторяющемся кошмаре, в том, что хватает за горло и трясет, пока я не очнусь, насквозь мокрый от пота, меня не преследуют чудовища. Он не о том, как я заблудился или что меня не любят.

Нет, в моем самом страшном кошмаре я понимаю, что много лет повторяюсь, рассказывая одни и те же вымученные шутки, одни и те же истории, и что есть сил протаптываю тропинку через терпение и любовь людей, пока на ней не погибнут даже сорняки.

По этой причине я не стану повторять свои подозрения и страхи насчет дождей Багряного моря. Но если и есть доказательство, что сама Судьба поставила против «Вороньей песни», то это тот факт, что к кораблю устремились не одна, а целых две дождевых полосы.

Две сразу. При том, что корабль намертво застрял на склоне гигантской багряной горы, носом к струящемуся с разъяренной луны столпу спор.

Добравшись до верхней палубы, Прядка увидела Салай. Та твердо стояла на юте за штурвалом на случай, если бурление возобновится и у нее появится шанс увести судно в безопасное место. Но корабль, как назло, не двигался ни на дюйм. Все ее умения, вся ее страсть ничего не значили, пока корабль оставался в плену спор. Салай ничего не могла поделать.

Даги выкрикивали разные идеи, некоторые предлагали бегом убраться с пути дождя прямо по спорам. Глупость, ясное дело. Если корабль будет уничтожен, они погибнут в ту же секунду, как вернется бурление. Да, на борту есть две спасательных шлюпки, но что это даст? Медленную смерть от обезвоживания? Они в Багряном море. Корабли сюда заходят крайне редко.

И на то есть очень веская причина.