Даже если бы Прядка часто бывала на кораблях, как она притворялась, вряд ли бы ей представился шанс взяться за штурвал. Она с благоговением шагнула вперед и, удостоверившись, что Салай и правда не против, опустила ладони туда, куда ей указала рулевая.

— Отлично, — сказала Салай. — Держи крепче. Чувствуешь вибрацию? Это бурление трясет руль. Нужно действовать осторожно, чтобы не дать ему раскачать весь корабль. Держи штурвал крепко и избегай резких движений.

— А если бурление прекратится?

— Повернешь штурвал, чтобы выправить руль, иначе споры могут его сорвать. Но опять-таки осторожно. От чересчур резкого маневра матросы кубарем посыпятся с такелажа.

Прядка кивнула, подумав, что доверить ей такую важную обязанность, пожалуй, не лучшая идея. Но Салай напоминала капитана Ворону в том смысле, что была ее полной противоположностью, какой может быть лишь человек похожего склада.

Салай тоже инстинктивно считывала чужие эмоции, и от ее внимания не ускользнуло, с каким самозабвением Прядка драила палубу. Опыт подсказывал Салай, что человеку с таким отношением к труду можно доверить и более серьезные обязанности. Ведь и свою любимую флейту вы охотнее одолжите человеку, который заботится о собственной, повидавшей виды.

Прядка крепко сжимала штурвал. Беспорядочное бурление спор передавалось через древесину по штуртросам прямо в руки. За штурвалом сильнее чувствовалось единение с морем и если не власть над ним, то хотя бы способность его обуздать. Когда управляешь кораблем, чувствуешь силу. Такой свободы Прядка прежде не знала и никогда не осознавала, что нуждается в ней. Одна из величайших трагедий — понимать, как много людей в мире созданы, чтобы парить в облаках, писать картины, петь песни или управлять кораблем, только им никогда не выпадет шанс об этом узнать.

Всякий раз, как испытываешь мгновение радости, в мир проникает красота. Мы, человеческие существа, не способны создавать энергию и можем лишь ее обуздывать. Мы не умеем создавать материю, а можем лишь придавать ей форму. Мы даже не в силах создавать жизнь и можем лишь ее выращивать.

Но мы можем создавать свет. И это один из способов: почувствовать, как в тебе вскипает понимание собственной цели в жизни.

Затем Прядка увидела, как по палубе шагает капитан, и боль в животе — не только от пинка — снова дала о себе знать.

— А капитан не разозлится, если застанет меня за штурвалом?

— Возможно. Только она все равно ничего не сможет поделать. По традиции древней, как само море, только рулевой решает, кому доверить корабль. Даже Ворона не посмеет пойти против. Если бы я захотела, то могла бы не подпускать ее к штурвалу.

В доказательство своих слов Салай показала Прядке корабельный компас и карту звездного неба, хранившиеся рядом в шкафчике. Она велела Прядке скорректировать курс на несколько градусов, чтобы увести корабль к востоку от скопления крупных скал, торчащих впереди.

— В этом и заключается работа рулевого — защищать корабль, — сказала Салай с отстраненным выражением лица. — Вести его твердой рукой, прочь от опасностей. Подальше от штормов и взрывов спор. Беречь от беды…

Прядка проследила за взглядом Салай. Та пристально смотрела на капитана Ворону.

— Она вынуждает команду зайти дальше, чем им хочется. — Прядка осторожно выбирала слова.

— Мы приняли решение вместе, — возразила Салай. — Мы несем ответственность за наши поступки.

— Она безрассуднее остальных. Она…

Прядка чуть не проговорилась о том, что узнала насчет капитана и Лаггарта, но вовремя одумалась. Выдвигать подобные обвинения неблагоразумно. Она едва знала Салай, да и других членов команды.

— Ворона — человек суровый, — отозвалась Салай. — С этим не поспоришь. Но, возможно, именно этого и не хватает команде. Теперь, когда мы стали смертобежцами.

Так, по крайней мере, она сказала вслух. Однако в ее пристальном взгляде уважения к капитану сквозило куда меньше.

— Я не могу понять, зачем вы на это пошли, — тихо произнесла Прядка. — Стали теми… кем стали.

— Справедливый вопрос. Полагаю, у всех свои причины. Мне пришлось выбирать: либо это, либо попрощаться с мореходством. Может, так и следовало поступить. Просто… стоять на палубе и держать в руках штурвал, что-то в этом есть. Что-то особенное. Луны, когда я так говорю, то похожа на чокнутую. Я…

— Нет. Я понимаю.

Салай внимательно посмотрела на Прядку и кивнула.

— В общем, мне нужно кое-кого отыскать. Рано или поздно я пристану к берегу и встречу отца. Оплачу его долги, и мы вернемся домой. Наверняка это случится уже в следующем порту…

Она подняла компас и вгляделась в горизонт.

Прядку кольнуло от стыда, но причины она не поняла. Да, в голосе Салай чувствовалась тоска по человеку в беде. И решимость помочь, потому что больше некому. Но с какой стати Прядке стыдиться своего…

Штурвал в руках дернулся, и весь корабль затрясся. Прядка ухватилась крепче, испугалась, что из-за нее матросов скинет с такелажа, и выправила руль, повернув вправо. «Воронья песня» перестала дрожать и, пока Прядка пыталась совладать со штурвалом, медленно сбавила ход и замерла на месте. Бурление прекратилось.

Тяжело дыша и обливаясь потом, Прядка повернулась к Салай. Рулевая, как обычно невозмутимая, просто кивнула.

— Могло быть и хуже.

Заметив состояние Прядки, она добавила:

— Пожалуй, тебе стоит передохнуть.

Пока команда пережидала затишье, Лаггарт позвал послеполуденную вахту на ужин. Не желая лишний раз злить капитана, Прядка снова принялась отмывать палубу, пока все остальные отдыхали.

Как обычно, она проводила время в раздумьях. Я бы назвал дар глубокомыслия обоюдоострым мечом, но метафора всегда казалась мне неудачной. У подавляющего большинства мечей две кромки, и шансов порезать своего владельца у них, на мой взгляд, не больше, чем у мечей, заточенных с одной стороны. Беду несет вовсе не острота клинка, а острота ума того, кто держит его в руках.

Ум Прядки был острым, как меч, и в тот момент это явно не шло ей на пользу. Отыскав путь к свободе, она не могла не вслушаться в разговор, который вели неподалеку у мачты Энн и Лаггарт.

— Знаешь, кто наполнил мешочки для твоей пушки? — Энн ткнула большим пальцем на Прядку за спиной. — Это были не Даги. А она. Подумала, тебе стоит знать.

«Пожалуйста, не выгораживай меня, — подумала Прядка, ощутив очередной укол вины. — Пожалуйста, не напоминай, какая ты хорошая».

С наступлением ночи бурление возобновилось, и корабль снова лег на курс к берегу. Прядка попыталась развеяться, драя палубу, но чувство вины оттереть куда сложнее, чем въевшиеся споры. Вскоре к ней вразвалочку подошел я.

— У тебя красивый сюртук, — шепнул я, — но он бы выглядел еще лучше, если бы ты половину покрасила в оранжевый.

— Оранжевый? — переспросила Прядка. — По-моему… не лучшее сочетание цветов.

— Несочетание цветов сейчас в моде, поверь. А, и Форт просит тебя зайти за едой. — Я подмигнул. — Ну а мне пора погрызть пальцы на ногах. У них вкус судьбы.

Прядка решила было оставить предложение Форта без внимания, но вскоре к ней подбежал Ак.

— Эй, есть хочешь? Я вот хочу. Мы пойдем за едой или как?

Вздохнув, Прядка подставила ему плечо и устало поплелась в квартирмейстерскую каюту. При свете маленького фонаря Форт выдал ей очередную тарелку с едой. На вкус она оказалась не такой отвратной, как в прошлый раз, но, скорее всего, после первого апокалиптического завтрака большинство вкусовых сосочков Прядки попросту совершили ритуальное самоубийство.

Она сидела на табурете перед Фортом. При помощи своей невероятной дощечки тот настаивал, что вовсе не делает ей одолжение, а просто заключает сделку. Прядка видела его насквозь. Видела, как он подливает ей воды в кружку, когда та пустеет (ту же самую бронзовую кружку, из которой она пила в прошлый раз), и что он приберег для нее кусочек торта на десерт. Торт оказался засохшим и ужасным, как вся остальная еда, но сам факт, что Форт о ней подумал, что-то да значил.