Мао появился на свет 26 декабря 1893 года в крестьянской семье, в деревне Шаошань, провинция Хунань, в самом сердце Китая. Более пятисот лет жили в этой долине его предки.
Это был мир первозданной красоты. Хунань — область с умеренным, влажным климатом. Ее окутанные туманом холмы были заселены еще в эпоху неолита. В лесах росло более 300 видов деревьев, включая клен, камфорное дерево, метасеквойю и редкое дерево гинкго. Под сенью лесов скрывались тигры, леопарды и кабаны, что еще бродят по холмам (последний тигр был убит в 1957 году). Эти холмы, не пересекаемые дорогами и судоходными реками, надежно ограждали долину от внешнего мира. Даже в начале XX века весть о столь важном событии, как смерть императора, последовавшая в 1908 году, не нарушила покой долины, и Мао узнал об этом лишь два года спустя, когда покинул Шаошань.
Буддизм пришел сюда еще при династии Тан (618–906 гг. н. э.); тогда же там были возведены буддистские храмы, действовавшие и при юном Мао.
Деревня Шаошань невелика, ее размеры всего около 5 на 3,5 километра. 600 семей, живших в долине, выращивали рис, чай и бамбук, впрягали в ярмо буйволов, чтобы вспахать рисовые плантации. Вся жизнь состояла из этих древних занятий. Отец Мао, Ичан, родился в 1870 году. Когда мальчику исполнилось десять, его обручили с тринадцатилетней девочкой из деревни, расположенной в 10 километрах, за перевалом Отдыхающего Тигра, где, бывало, тигры нежились на солнце. В те годы такое расстояние между деревнями считалось огромным. Люди, проживающие в этих деревнях, говорили на разных диалектах, почти не понимая друг друга. Будучи маленькой девочкой, мать Мао не получила имени. Она была седьмой девочкой, родившейся в клане Вэнь и потому звалась просто — Седьмая Сестра Вэнь. Согласно древнему обычаю, ее ноги были особым образом изуродованы[1], чтобы их можно было назвать «трехдюймовыми золотыми лилиями», в те времена это считалось идеалом красоты.
Ее помолвка с Ичаном — отцом Мао происходила согласно ритуалам, освященным веками. Организовали помолвку родители детей, исходя из практических соображений: могила одного из дедушек девочки находилась в Шаошани, о ней нужно было заботиться, регулярно совершая положенные ритуалы, поэтому иметь там родственника было полезно. Седьмая Сестра Вэнь переехала в дом Мао после помолвки, а поженились они в 1885 году, когда ей исполнилось восемнадцать, а Ичану пятнадцать.
Вскоре после свадьбы Ичан вступил в армию, чтобы иметь возможность выплатить семейные долги. Через несколько лет ему это удалось. Китайские крестьяне были не рабами, а свободными фермерами, и поступление на военную службу по финансовым причинам было общепринятой практикой. К счастью для Ичана, ему не пришлось участвовать в военных действиях, зато он повидал мир и приобрел некоторые деловые качества. В отличие от большинства крестьян Ичан умел читать и писать, достаточно хорошо, чтобы вести счета. По возвращении в родную деревню он стал выращивать свиней и обрабатывал рис, превращая его в высококачественный продукт, который выгодно сбывал на рынке в ближайшем городе. Со временем Ичан не только выкупил землю, заложенную отцом, но и прикупил новую и превратился в одного из самых зажиточных людей деревни.
Несмотря на обеспеченность, Ичан до конца своих дней не чурался тяжелого труда и исповедовал бережливость.
Ичану с семьей было выделено шесть комнат в родительском доме с соломенной крышей. Со временем Ичан заменит солому черепицей (это было главное усовершенствование), но оставит земляной пол и стены. Окна представляли собой квадратные отверстия с деревянными решетками (стекла по тем временам были роскошью). На ночь окна закрывались деревянными щитами (температура едва ли когда-нибудь опускалась ниже нуля). Обстановка в доме была простой: деревянные кровати, деревянные столы и лавки. В одной из этих комнат, под бледно-голубым домотканым хлопковым одеялом и синей москитной сеткой родился Мао.
Мао был третьим сыном в семье, единственным, кто не умер в младенчестве. Его мать-буддистка с утра до ночи молила Будду защитить ее сына. Мао дали имя, состоящее из двух частей, — Цзэ-дун. Цзэ, означающее «сиять», было родовым именем поколений семьи Мао, как о том записано было в хронике клана, которую начали вести еще в XVIII веке. Дун означает «Восток». Следовательно, полное имя Мао означает «Сияющий на Востоке». Когда в семье родились еще два мальчика, в 1896 и 1905 годы, они получили имена Цзэминь (минь означает «люди») и Цзэтань (тань, возможно, происходит от названия города Сянтань).
Эти имена отражали древнее стремление китайских крестьян даровать своим сыновьям благополучную жизнь и ожидание того, что они оправдают чаяния родителей. Образованный человек мог достичь высокого положения, а под образованием на протяжении столетий понималось изучение конфуцианских классиков. Превосходное знание их трудов позволяло юноше из любой семьи пройти императорские экзамены и стать мандарином — начальная ступень на пути к посту премьер-министра. Пост чиновника являлся синонимом успеха, и имена, данные Мао и его братьям, выражали возлагаемые на них надежды.
Но великое имя было также тягостным бременем и потенциальным вызовом судьбе, поэтому большинство детей звали скромными уменьшительными именами. Мао звали «Мальчиком из камня» — Ши сань я-цзы. Для этого второго крещения мать привела Мао к высокой скале. Скала эта считалась чудесной, поскольку из нее бил родник. После того как Мао совершил необходимое количество поклонов, он стал считаться усыновленным скалой. Мао был в восторге от своего имени и продолжал использовать его, когда повзрослел. В 1959 году, когда он вернулся в Шаошань и в первый — а также и последний — раз встретился со своими односельчанами в качестве верховного лидера Китая, перед тем, как приступить к обеду, он с улыбкой спросил: «Что ж, все здесь, кроме моей Каменной Матери. Может, подождем ее?»
Мао любил свою родную мать так глубоко, как никого другого. Она была мягкой и терпимой женщиной, которая, как вспоминал Мао, никогда не повышала на него голос. От нее Мао унаследовал округлое лицо, чувственные губы и самообладание. На протяжении всей жизни Мао переполняли эмоции, когда он говорил о своей матери.
Следуя примеру матери, маленький Мао стал буддистом. Годы спустя он говорил своим приближенным: «Я поклонялся своей матери… Куда бы она ни пошла, я следовал за ней… в храме сжигали благовония и бумажные деньги, отбивали поклоны Будде… Оттого, что моя мать верила в Будду, верил в него и я». Однако в подростковом возрасте Мао отказался от буддизма.
Детство Мао было беззаботным. До восьми лет он жил в семье матери, у Вэнь, в их деревне, поскольку его мать предпочитала жить со своей собственной семьей. Бабушка со стороны матери души не чаяла во внуке. Два его дяди и их жены относились к Мао как к собственному сыну. Один из дядьев стал его приемным отцом (китайский эквивалент крестного отца). Мао выполнял легкую работу по хозяйству — собирал корм для свиней, пас буйволов в зарослях у пруда, под сенью бананов. Впоследствии он с нежностью вспоминал это идиллическое время. Пока его тетя пряла и шила при свете масляной лампы, Мао учился читать.
Он вернулся в Шаошань лишь весной 1902 года, когда ему исполнилось восемь лет, чтобы получить образование — обучение на дому у наставника. Конфуцианские груды, составлявшие основную часть курса обучения, были недоступны пониманию детей, и их следовало заучивать наизусть. По счастью, Мао обладал исключительной памятью и благодаря этому хорошо учился. В памяти своих соучеников он остался прилежным мальчиком, которому удавалось не только повторять наизусть вслух, но и писать по памяти эти трудные тексты. Кроме того, Мао познакомился с китайским языком и историей, обучался каллиграфии, начал учиться писать хорошую прозу и слагать стихи, поскольку писание стихов было основной слагаемой конфуцианского образования. Чтение стало его страстью. Обычно крестьяне ложились спать с закатом солнца, экономя масло для ламп, но Мао читал глубоко за полночь при свете масляной лампы, стоявшей рядом с лавкой, возле москитной сетки. Годы спустя, когда он стал верховным правителем Китая, половина его огромной кровати была завалена грудами книг — трудами китайских классиков. Он любил уснащать свои речи и произведения историческими ссылками. Но стихи его утратили своеобразие.
