Накануне своего отъезда из Чанша Мао вышел прогуляться вдоль берега реки Сян и написал стихи, в которых смотрел в будущее:

Чутье не подвело Мао. Не прошло и двух недель со дня его приезда в Кантон в сентябре 1925 года, как руководитель националистов предложил ему целый ряд ключевых постов. Мао стал заместителем Ван Цзинвэя, руководителем отдела пропаганды и редактором нового журнала националистов — «Политического еженедельника». Чтобы подчеркнуть свою значимость, Мао вошел в число пяти членов контрольного комитета и принял участие во 11 съезде Гоминьдана, состоявшемся в январе 1926 года, на котором зачитал один из главных докладов. Роль Вана в возвышении Мао усердно замалчивалась Пекином, тем более что в 1940-х годах Ван возглавлял прояпонское марионеточное правительство.

На огромную работоспособность, которой Мао отличался в Кантоне, в значительной степени повлияло то, что он как раз в тот период открыл для себя снотворное. Прежде он страдал от острой бессонницы, из-за которой постоянно пребывал в состоянии нервного истощения. Теперь он был свободен. Позже он поставил изобретателя снотворного в один ряд с Марксом.

В ноябре 1925 года, работая на националистов, Мао впервые проявил интерес к проблеме китайского крестьянства. В анкете, которую он заполнял, Мао заявил, что «постоянно уделяет самое пристальное внимание» этим десяткам миллионов. 1 декабря он опубликовал обширную статью о крестьянах в журнале националистов, а месяц спустя написал еще одну, для первого выпуска националистического журнала «Китайские крестьяне». Этот новый интерес Мао не произрастал из личной склонности; он основывался на срочном распоряжении, поступившем в октябре из Москвы. Согласно этому распоряжению националисты и коммунисты должны были сделать крестьянский вопрос приоритетным. Националисты сразу отреагировали на этот призыв.

Именно по настоянию русских КПК стала уделять внимание крестьянству. Еще в мае 1923 года Москва называла «крестьянский вопрос» «центром всей нашей политики» и приказывала китайским революционерам «организовать крестьянскую земельную революцию для свержения пережитков феодализма». Это означало разделение китайских крестьян на разные классы в зависимости от их благосостояния и разжигание вражды к состоятельным людям. В тот период Мао прохладно относился к этой инициативе, и, когда о его возражениях стало известно в Москве, он лишился одного из своих постов. Мнение Мао, как Далин писал Войтинскому в марте 1924 года, было таково: «В отношении крестьянского вопроса следует оставить классовую линию, поскольку проведение работы среди бедного крестьянства нецелесообразно, напротив, необходимо налаживать связи с землевладельцами и шеньши [мелкопоместным дворянством]…»

Но теперь Мао чутко следил за сменой ветра, хотя и имел неприятности от русских из-за идеологической фразеологии. В своих статьях Мао пытался применить коммунистический «классовый анализ» к крестьянству, относя тех, кто владел небольшими участками земли, к «мелкой буржуазии», а батраков причисляя к «пролетариату». Журнал советников Гоминьдана из СССР — «Кантон» обрушился на Мао с гневной критикой. В России журнал попал в руки самого высокопоставленного круга читателей, — первым в списке распространения журнала, который приблизительно состоял из сорока имен, значился Сталин. Критик Волин, русский эксперт по крестьянскому вопросу, обвинил Мао в том, что тот подверг анализу крестьянство так, словно крестьяне жили в капиталистическом обществе, в то время как Китай находился всего лишь на этапе феодализма: «…резко бросается в глаза одна крупнейшая ошибка. Ошибка… что китайское общество рассматривается тов. Мао Цзэдуном как общество развитого капиталистического строя». Статья Мао была названа «ненаучной», «путаной» и «чрезвычайно схематичной». Даже приведенные в статье цифры, по словам Волина, были далеки от истины: согласно Мао, численность населения в Китае составляла 400 миллионов человек, в то время как перепись 1922 года показала, что в действительности в стране проживало 463 миллиона.

К счастью для Мао, Гоминьдан не требовал придерживаться столь высоких стандартов теоретической правильности. В феврале 1926 года покровитель Мао Ван Цзинвэй выдвинул его в Комитет крестьянского движения при Гоминьдане, а также назначил руководителем Института крестьянского движения, основанного двумя годами ранее на русские средства.

Только теперь, когда ему исполнилось тридцать два года, Мао — которого до сего времени некоторые считают борцом за права беднейших крестьян — почувствовал некоторый интерес к этой проблеме. При Мао Институт крестьянского движения выпускал агитаторов, которые отправлялись в деревни, поднимали бедных на борьбу с богатыми и создавали крестьянские союзы. Особенно успешной их деятельность в провинции Хунань стала после июля, когда провинцию оккупировала армия Гоминьдана. Националисты двинулись маршем на север от Кантона (этот поход получил название Северная экспедиция), чтобы свергнуть пекинское правительство. Провинция Хунань стала первым пунктом на двухтысячекилометровом пути.

Армию Гоминьдана сопровождали русские советники. Кроме того, в Чанша только что открылось советское консульство, а центр ОГПУ, действовавший в городе, имел второй по величине бюджет среди четырнадцати центров в Китае после Шанхая. Позже, в том же году американский миссионер писал домой из Чанша: «Теперь у нас есть русский консул. Он здесь вовсе не затем, чтобы представлять интересы России… это очевидно… зачем он прибыл сюда… Китай дорого заплатит за его гениальное присутствие…» Под жестким контролем русских новые национальные руководители в Хунани благословили и профинансировали крестьянские союзы, и к концу года они появились в большинстве деревень провинции, в которой проживало около 30 миллионов человек. Социальный порядок был перевернут вверх дном.

В этот период на протяжении более десяти лет милитаристы вели войны. С того момента, когда в 1912 году страна стала республикой, в Китае сменилось более сорока правительств. Но милитаристы всегда заверяли, что социальная структура будет сохранена и для гражданского населения жизнь будет идти как раньше, если оно не попадет под перекрестный огонь. Теперь же, поскольку националисты следовали инструкциям из Москвы, нацеленным на совершение революции в советском стиле, социальный порядок был впервые нарушен.

Волна насилия ширилась, бедные крестьяне отбирали у сравнительно зажиточных пищу и деньги и мстили. Активизировались головорезы и садисты. К декабрю 1926 года в провинции Хунань царил беспредел. В качестве лидера крестьянского движения Мао был призван в свою родную провинцию для наведения порядка.

Город Чанша, куда вернулся Мао, сильно изменился. Жертвы хаоса разгуливали в шутовских колпаках (европейское изобретение), символизировавших их унижение. Дети носились по улицам, распевая «Долой [империализм] и смерть милитаристам» — гимн Национальной революции, напеваемый на мотив «Братца Жака».

20 декабря 1926 года около 300 человек пришли в театр Чанша, чтобы послушать Мао, рядом с которым на сцене стоял русский пропагандист Борис Фрейер (как чуть ли не каждый агент России в Китае, он впоследствии исчез в сталинских чистках). Мао не был оратором. Его речь продолжалась около двух часов и была скучной, однообразной, но умеренной. «Еще не время свергать землевладельцев, — говорил Мао. — Мы должны идти им на уступки». В настоящее время «нам следует лишь уменьшить арендную плату и процентные ставки, увеличив заработок наемных рабочих». Цитируя Мао, утверждавшего, что «мы не собираемся брать землю немедленно», Фрейер сказал контролирующему органу русских, Дальневосточному бюро, что речь Мао в целом была «прекрасной», но слишком сдержанной.