Пытаясь сделать для своего народа все, что в его силах, далай-лама подал прошение о вступлении в Китайскую компартию. Его просьба была отвергнута. Он пытался не раздражать Мао, а вернувшись в Лхасу, летом 1955 года прислал ему письмо с вложенным тибетским цветком. Мао ответил весьма трогательно: «Дорогой далай-лама, я был счастлив получить Ваше письмо… Я часто скучаю по тем счастливым временам, когда Вы были в Пекине. Когда я смогу увидеть Вас вновь?.. Я был так счастлив, когда увидел вложенный в конверт тибетский цветок… В свою очередь я отправляю Вам свой цветок…»
В начале 1956 года, как только две основные дороги в Тибет были построены, Мао начал требовать продовольствие, критиковать религию и принялся конфисковывать оружие в регионе Кхам, прилегающем к Тибету и населенном полумиллионом тибетцев. Народ восстал и к концу марта уже располагал войском численностью более 60 тысяч человек, на вооружении которого находилось более 50 тысяч единиц различного оружия. Волнения молниеносно охватили другие регионы, где основную часть населения составляли тибетцы. На огромных территориях внутреннего Китая шли масштабные военные действия, и Мао решил использовать тяжелую артиллерию и бомбежки с воздуха.
Многочисленность и боеспособность повстанцев продемонстрировали Мао, с какого рода сопротивлением он столкнется в самом Тибете. В сентябре он решил временно отложить свои планы сделать Тибет маоистским.
Тем не менее два года спустя, в 1958 году, масштабы продовольственных реквизиций по всей стране резко возросли, подстегнув отчаянное сопротивление в Тибете и четырех провинциях Западного Китая со значительным тибетским населением — Ганьсу, Цинхае, Юньнани и Сычуани; здесь везде прошли вооруженные восстания, в которых принимали участие многие десятки тысяч человек. Многие тибетцы умудрились сохранить огнестрельное оружие, необходимое скотоводам, чтобы заработать себе на жизнь. У них также имелись лошади, обеспечивавшие мобильность. Но самое главное — все они остро ощущали свою самобытность, свой язык и религию, что позволяло им организовывать все тайно.
В Цинхае, по площади большем, чем вся Франция, восстания распространились по всей провинции. 24 июня Мао отдал приказ немедленно подавить восстание. В то же самое время он объявил своим армейским начальникам «быть готовыми к тому, что восстание охватит весь Тибет». Вождь ясно дал понять, что хочет жесткого, силового решения проблемы. 22 января следующего года он записал: «Прежде чем вопрос решится окончательно, в Тибете наверняка будет полномасштабная, кровопролитная война. Правители Тибета… сейчас располагают десятитысячной повстанческой армией с высоким боевым духом, и они — наши опасные враги. Но это… хорошо, потому что именно это решит нашу проблему военным путем». Мао говорил: «Они дали мне предлог для развязывания войны». Месяц спустя он написал: «Чем мощнее мятеж, тем лучше».
10 марта 1959 года, когда прокатился слух о том, что китайцы хотят похитить далай-ламу, в Лхасе вспыхнул мятеж. Тысячи демонстрантов прошли по городу, скопились перед дворцом далай-ламы, скандируя: «Китайцы, убирайтесь!» На следующий день Мао прислал телеграмму с приказом позволить далай-ламе скрыться. Мао просчитал, что убийство далай-ламы всколыхнет мировое общественное мнение, особенно в буддистских странах и в Индии, которую он обхаживал. В ночь на 17-е далай-лама бежал из Лхасы и отправился в Индию. Когда информация о его побеге подтвердилась, Мао сказал своим людям: «Вы должны удержать наших врагов в Лхасе до прибытия основных сил, и тогда мы сможем окружить и стереть противника с лица земли».
Военные действия сопровождались грандиозной пропагандистской шумихой. 7 апреля Мао навел справки о тибетских традициях. Особенно его интересовало, применяет ли тибетский правящий класс пытки и действительно ли с ослушавшихся монахов заживо сдирают кожу и перерезают им сухожилия. 29-го числа, следуя указаниям вождя, началась новая волна информационной кампании, преподносящая Тибет как чудовищный край, где жестокие пытки вроде вышеупомянутых плюс выдавливание глаз применяются ежедневно. В комплекте с древними предрассудками эта пропаганда произвела нужный эффект, и Мао удалось посеять в умах людей мысль о том, что Тибет — варварская земля.
У старой тибетской теократии были свои темные стороны, но режим Мао был гораздо более жестоким и больше страданий приносил народу. Это видно из письма в 70 тысяч слов, направленного Чжоу Эньлаю вторым по рангу духовным лидером Тибета, панчен-ламой, в 1962 году. В этом письме описывались события 1959–1961 годов. Письму придает особый вес тот факт, что поначалу панчен-лама приветствовал вступление войск Мао в Тибет и даже положительно отреагировал на подавление Лхасского восстания в 1959 году. Более того, сам Чжоу признал точность изложенного в этом письме.
Мао наложил такое бремя на тибетскую экономику, какого Тибет в принципе не мог вынести. Панчен-лама отмечал, что «в прежние времена не ощущалось такой нехватки продовольствия… никто не умирал от голода». Однако в 1959 и 1960 годах «забрали слишком много зерна, конфисковали даже продукты и тсампу [ячменную муку, основную еду тибетцев] из мешков с пожертвованиями, которые люди несли в храмы». Реквизиции были вопиющими: «Конфисковали почти весь резерв мяса и масла… Не было растительного масла для ламп, даже дров… Чтобы выжить, многим скотоводам пришлось съесть большую часть своих стад». Людей сгоняли в столовые, где кормили «сорняками, даже несъедобной корой деревьев, листьями, корешками трав и семенами». Традиционная мясная еда стала редким деликатесом. Здоровье народа серьезно ухудшилось. «Самая незначительная инфекция вроде простуды… вела к массовой смертности. Огромное количество людей умерло непосредственно от истощения… Уровень смертности был ужасающим. Такого страшного голода никогда прежде не было в истории Тибета».
Это письмо панчен-лама писал, проезжая по тибетским регионам. В Цинхае он обнаружил, что у людей отняли даже миски. «В прежнем обществе даже у нищих была посуда», — отмечал панчен-лама. Даже при Чан Кайши и мусульманском военачальнике Ма Буфане тибетцы в Цинхае «не были так бедны, что не могли позволить себе мисок для еды!». Позднее в поисках пропитания люди даже пытались врываться в трудовые лагеря и тюрьмы.
Огромное число тибетцев, даже отец и семья панчен-ламы, испытали на себе практику яростных обличительных собраний. Панчен-лама записал: «Людей избивали, пока кровь не начинала хлестать из глаз, ушей, ртов, носов; им ломали руки и ноги, они теряли сознание… другие умирали на месте». Впервые в Тибете самоубийства стали обычным явлением.
Поскольку так много тибетцев примкнуло к восставшим против режима Мао, китайские войска обращались с большинством из них как с врагами, повсюду проводя облавы, оставляя только «женщин, стариков, детей и очень немного совсем юных подростков и мужчин средних лет». После смерти Мао панчен-лама рассказал то, о чем не посмел написать в том письме: ошеломляющее количество, 15–20 процентов тибетцев, пожалуй половину всех взрослых мужчин, бросили в тюрьмы, где они умерли от непосильного труда. С ними обращались хуже, чем с животными. Лама Палден Гиацо, отважный человек, осужденный на длительный срок, рассказал нам, что его вместе с другими заключенными подстегивали железными прутьями, когда они тянули на себе тяжелые плуги.
Китайские войска подавляли мятежи с чудовищной жестокостью. Уже после смерти Мао панчен-лама описывал, как в одном месте «трупы стащили с гор и закопали в большой яме, а родственников согнали к этой яме и объявили: «Мы уничтожили мятежных бандитов, и сегодня у нас праздник. Вы все будете танцевать на яме с трупами».
Зверствам сопутствовало уничтожение культуры. В рамках развернутой кампании, официально названной «Большое разрушение», жестоко уничтожался весь тибетский образ жизни за «отсталость, грязь и бесполезность». Мао стремился покончить с религией, в которой заключался смысл жизни большинства тибетцев. На встречах с далай-ламой в 1954–1955 годах Мао заявил, что в Тибете слишком много монахов и это плохо влияет на воспроизведение рабочей силы. Теперь и монахи и монахини были вынуждены нарушить данный обет безбрачия и вступить в брак. «Священные манускрипты пошли на органические удобрения, а из изображений Будды и сутр делали обувь», — писал панчен-лама. Такие разрушения «вряд ли были бы под силу даже безумцам». Большинство монастырей были разрушены и «выглядели так, словно только что подверглись бомбардировкам». По мнению панчен-ламы, их количество сократилось с 2500 в 1959 году до «всего лишь 70» в 1961 году, а количество монахов и монахинь — со 110 тысяч до 7 тысяч (около 10 тысяч бежали за границу).
