Эта цель привела Сунь Ятсена в объятия Москвы. Русские разделяли его стремление сместить пекинское правительство, сопротивлявшееся попыткам Москвы занять Внешнюю Монголию, бывшую в то время территорией Китая. КПК была пока слишком малочисленна, чтобы свалить пекинское правительство, поэтому московские посланцы, поискав среди провинциальных руководителей, обнаружили, что единственным, кто соглашался терпеть советское присутствие на своей территории, был Сунь.
Сунь обосновался в Кантоне, столице южной прибрежной провинции Гуандун. Он попросил русских помочь ему создать силу, способную завоевать Китай. В сентябре 1922 года он сказал русскому эмиссару, что хотел бы создать «военные силы, которые получали из России оружие и боеприпасы». В качестве ответной меры Сунь предложил Советской России не только занять территорию Внешней Монголии, но и занять крупную, богатую минеральными ресурсами провинцию Синьцзян на северо-западе Китая. Главный русский эмиссар, Адольф Иоффе, докладывал в ноябре, что Сунь «предлагает… чтобы одна наша дивизия заняла бы провинцию Синьцзян, в Вост[очном] Туркестане, где имеется только 4 тысячи кит[айских] солдат, и не может быть сопротивления». От своего имени он предложил русским двинуться из Синьцзяна и вторгнуться в самое сердце Китая, до Чэнду в Сычуани.
Но Суню были свойственны не только большие амбиции и никаких угрызений совести. Он руководил крупной партией, насчитывавшей тысячи членов, в его распоряжении также находилась территориальная база с главным морским портом в Кантоне. Так в начале января 1923 года Политбюро ЦК РКП(б) решило придерживаться «политики… направленной на всемерную поддержку партии Гоминьдан» денежными средствами «за счет резервного фонда Коминтерна». Решение было утверждено многообещающим деятелем — Сталиным, проявлявшим повышенный интерес к Китаю. Таким образом, как писал Иоффе Ленину, Сунь стал «наш[им] человеком]» (курсив оригинала). Сунь стоил «максимум 2 миллионов мексиканских долларов», около 2 миллионов золотых рублей. «Разве же все это не стоит каких-нибудь двух миллионов рублей», — говорил Иоффе.
Москве было известно, что Сунь руководствуется своими целями и использует Россию точно так же, как она использует его. Нужно было, чтобы непосредственно на месте кто-то, желательно КПК, следил, насколько верно Сунь следует линии, намеченной Москвой, и служит ее интересам. Вот почему Москва велела китайским коммунистам присоединиться к Гоминьдану (Национальной партии). На секретном заседании Сталин разъяснил: «Мы не можем открыто отдавать приказы отсюда, из Москвы. Мы будем делать это в конфиденциальном порядке, через Коммунистическую партию Китая и других товарищей…»
Москва хотела использовать КПК в качестве троянского коня, чтобы управлять более крупной Национальной партией, но все лидеры КПК, начиная с профессора Чэня, воспротивились слиянию с партией Суня, заявив, что тем самым отвергается коммунизм и что Сунь является очередным «лживым», «беспринципным» политиком, рвущимся к власти. Москве было заявлено, что финансирование Суня — это «бесцельная трата крови и пота России и, возможно, крови и пота мирового пролетариата».
Маринг, посланец Коминтерна, столкнулся с мятежом. Вот почему Мао был вызван в штаб-квартиру партии. Прагматичный Мао приветствовал стратегию Москвы. Он быстро присоединился к Гоминьдану. Более пламенный революционер, старый друг Мао Цай Хэсэнь сказал Коминтерну, что, когда Маринг выдвинул лозунг «Все для националистов», «единственным, кто поддержал его, был Мао».
Мао не верил в перспективы его крошечной партии, как и в распространение коммунизма. Он недвусмысленно заявил об этом на III съезде КПК в июне 1923 года. По его словам, создать коммунистический Китай можно лишь при помощи русского вторжения. Мао «был настроен так пессимистично потому, — говорил Маринг (председательствовавший на съезде), — что единственное спасение Китая, по его мнению, заключалось в русской интервенции». Мао убеждал съезд, «что революция в Китай должна прийти с севера, с русской армией». По сути, это и случилось двумя десятилетиями позже.
Поддержка московской линии выдвинула Мао в первые ряды партии, приблизив его к Марингу. Здесь он проявил себя, как никогда прежде, поскольку увидел для себя перспективы. Вильде, советский вице-консул в Шанхае, в своем докладе в Москву сказал о Мао и еще одном человеке: «бессомненно хорошие работники». Мао был назначен помощником руководителя партии профессора Чэня. Он отвечал за переписку, документы и ведение протоколов заседаний. Все письма партии должны были передаваться ему и Чэню. Подражая Чэню, Мао подписывался на английский манер: «Т.Т. Мао». Одним из первых шагов, предпринятых Мао и Чэнем, был запрос в Москву на дополнительное финансирование — «с этого момента фронт нашей работы расширяется».
Внедрив своих местных коммунистических агентов в Гоминьдан, Москва отправила в Китай высокопоставленного эмиссара, которому вменялось в обязанности контролировать КПК и националистов и координировать их действия. В августе 1923 года по рекомендации Сталина Михаил Бородин, харизматичный пропагандист, был назначен политическим советником Сунь Ятсена. Ветеран революционной борьбы в Америке, Мексике и Британии, Бородин был прекрасным оратором, обладавшим могучим голосом, энергичным организатором и проницательным стратегом (он первый рекомендовал китайским коммунистам переместиться ближе к русской границе, на северо-запад Китая, что они и сделали десятилетие спустя). Бородин, которого называли «грандиозным», излучал энергию, даже когда был болен.
Он реорганизовал националистов по русскому образу, окрестив их органы управления коммунистическими названиями, вроде отдела пропаганды. В январе 1924 года в Кантоне прошел I съезд Гоминьдана, в котором приняли участие Мао и многие другие китайские коммунисты. Крошечная КПК получила несоразмерное количество постов. Теперь Москва начала крупномасштабное финансирование националистов, но важнее было то, что русские снабжали деньгами и обучали армию и основали военную академию. Расположенная на живописном острове посреди Жемчужной реки в десяти километрах от Кантона, академия Вампу была создана по типу советских учебных заведений. Здесь работали русские советники, а также многие коммунистические преподаватели и студенты. Самолеты и артиллерия доставлялись из Советской России, и именно благодаря обученной русскими армии, поддерживаемой в полевых условиях когортами русских советников, националисты сумели существенно расширить свою базу.
Мао теперь стал одним из активистов Гоминьдана, одним из шестнадцати заместителей ее руководства, Центрального исполнительного комитета. Оставшуюся часть года он проработал в основном в отделении партии в Шанхае. С помощью Мао было образовано Хунаньское отделение Гоминьдана, ставшее одним из крупнейших.
Мао даже стал реже посещать заседания своей собственной партии. Его активная работа в пользу националистов вызвала критику со стороны его товарищей коммунистов. Его старый и более идейный друг Цай позднее жаловался Коминтерну, что в Хунани «наша организация потеряла почти все политическое значение. Все политические вопросы разрешались в провинциальном комитете Гоминьдана, а не в провинциальном комитете компартии». Другой преданный коммунистической партии трудовой организатор соглашался: «В то время Мао Цзэдун был против классового самостоятельного рабочего профдвижения».
Кроме того, Мао неожиданно столкнулся с пренебрежением со стороны московских эмиссаров, поскольку его покровитель, Маринг, в предыдущем октябре покинул Китай. Хотя Мао был в хороших отношениях с Бородиным, он пытался защититься от ревнителей идеологической чистоты. По распоряжению Москвы китайские коммунисты, внедряясь в ряды националистов, должны были сохранять свою индивидуальность и независимость, но идеологически нечуткий Мао не мог провести разделительную линию между партиями. 30 марта 1924 года один из этих идеологических эмиссаров, Сергей Далин, писал Войтинскому: «Если бы вы только слышали, что говорит секретарь ЦК [Центрального комитета] Мао (несомненно, ставленник Маринга), у вас бы волосы встали дыбом: он заявил, например, что [Национальная партия] была и остается партией пролетарской, а потому должна быть признана Коминтерном как одна из его составляющих… И эта личность представляла партию в Союзе социалистической молодежи… Я написал в ЦК партии, прося назначить другого представителя».
