Поскольку Мао готов был предоставить солдат, Сталин, безусловно, хотел войны с Западом в Корее. Когда 25 июня 1950 года Ким вторгся в Южную Корею, Совет Безопасности ООН быстро провел резолюцию, обязывающую войска ООН поддержать Юг. Посол Сталина в ООН Яков Малик бойкотировал работу Совета с января, якобы из-за того, что Тайвань занимал в нем место КНР. Все ждали, что Малик, не покинувший Нью-Йорк, вернется в зал заседаний и наложит на резолюцию вето, но этого не произошло. Малик действительно запросил разрешения вернуться в Совет Безопасности, но Сталин позвонил ему и приказал не возвращаться. Отказ СССР наложить вето на резолюцию озадачил наблюдателей, поскольку вроде бы был упущен случай заблокировать вовлечение Запада в корейскую войну. Однако если Сталин решил не пользоваться своим вето, то только по одной причине: он не хотел, чтобы западные войска остались в стороне. Он хотел видеть их в Корее, где, благодаря ошеломляющему перевесу в живой силе, Мао действительно мог бы их «перемолоть».

Теперь Сталин был заинтересован в том, чтобы подчинившийся ему Мао взял под шефство Кима, но, однако, этот случай сильно отличался от ситуации с Вьетнамом. Из-за непредсказуемых последствий схватки с США Сталину понадобилась дополнительная власть. Ему необходима была полная уверенность в том, чтобы до перехода в руки Мао Ким ясно понял: абсолютный глава — он, Сталин. Поэтому, несмотря на то что 30 января 1950 года, когда Сталин дал Киму согласие на развязывание войны, а Мао находился в Москве, Сталин ни словом не обмолвился об этом Мао и приказал Киму китайцев не информировать. Сталин вызвал Кима в Москву только в конце марта 1950 года, после отъезда Мао. Сталин детально проработал с Кимом военные планы, а на последней встрече в апреле 1950 года предупредил Кима: «Если вы получите в зубы, я и пальцем не пошевелю. Всю помощь вам придется просить у Мао». С этим дружеским напутствием Ким был передан под опеку Мао.

13 мая 1950 года русский самолет доставил Кима в Пекин. Ким сразу отправился к Мао объявить, что Сталин дал добро. В половине двенадцатого ночи Чжоу отправили к советскому послу Рощину за подтверждением. Наутро пришло высокопарное послание от Сталина: «Северная Корея может переходить к активным действиям; однако этот вопрос следует обсудить… лично с товарищем Мао». На следующий день (15 мая) Мао пообещал Киму полную поддержку: «Если американцы примут участие… [Китай] поможет Северной Корее собственными войсками». Мао изо всех сил пытался исключить участие русских войск: «Поскольку Советский Союз связан с Америкой демаркационным соглашением по 38-й параллели [разделяющей Корею], [ему] было бы «неловко» принимать участие в военных действиях, но Китай такими обязательствами не связан, а потому может оказать северянам полную поддержку». Мао предложил сразу же развернуть войска на корейской границе.

Мао одобрил план Кима — Сталина, и 16 мая 1950 года Сталин прислал телеграфом свое согласие. 25 июня 1950 года северокорейская армия перешла через 38-ю параллель. Похоже, Мао не сообщили о точной дате наступления. Ким не хотел привлекать китайские войска, пока не возникнет крайняя необходимость. Сталин тоже собирался привлечь китайцев, только когда Америка введет в бой большое количество войск, чтобы было что «истреблять».

Трумэн мгновенно отреагировал на вторжение. Через два дня, 27 июня 1950 года, он объявил, что посылает воздушные и военно-морские войска в Корею и увеличивает размеры помощи французам в Индокитае. Более того, он круто изменил политику «невмешательства» по отношению к Тайваню. Именно благодаря этим новым обязательствам США ни Мао, ни его преемники так и не смогли захватить Тайвань.

В начале августа 1950 года северные корейцы оккупировали 90 процентов Южной Кореи, но США послали хорошо вооруженные подкрепления, и 15 сентября 1950 года войска высадились в Инчхоне, чуть ниже 38-й параллели, отрезав северокорейскую армию, находившуюся в Южной Корее, и развернувшись для наступления на Северную. 29 сентября Ким послал Сталину призыв о помощи, умоляя выделить китайские «добровольческие части».

1 октября 1950 года Сталин подал Мао сигнал к активным действиям и бесстыдно снял с себя всякую ответственность за поражение: «Я нахожусь далеко от Москвы на отдыхе и несколько оторван от событий в Корее…» После этой наглой лжи он перешел к главному: «Думаю, что, если… вы сочтете возможным послать войска на помощь корейцам, вам следует выдвинуть к 38-й параллели по меньшей мере 5–6 дивизий… Их можно будет назвать добровольцами…»

Мао бросился выполнять распоряжение. В два часа ночи 2 октября он отдал приказ войскам, уже выдвинутым к корейской границе: «Быть готовыми к приказу в любой момент войти в Корею…»

Нищий, измученный Китай стоял на грани войны с США. Кажется, только сейчас, в начале октября 1950 года, Мао собрал высший орган страны, Политбюро, чтобы обсудить этот важнейший вопрос. Политбюро не было командой для принятия важных решений, а лишь служило резонатором Мао. В этом же случае он специально провоцировал различные мнения, ведь война с Америкой грозила тяжелейшими последствиями. Почти все его соратники решительно выступили против вторжения в Корею, включая и человека номер два в Китае Лю Шаоци, и номинального главнокомандующего Чжу Дэ. Красноречивее всех других оппонентов был Линь Бяо. Чжоу Эньлай занял осторожную, двусмысленную позицию. Позже Мао сказал, что вторжение в Корею было «решением полутора человек»: «один» — он сам и «половина» — Чжоу. На заседании были озвучены огромные проблемы: полное превосходство США в воздухе и превосходство в артиллерии примерно 40:1; вероятность того, что при вмешательстве Китая Америка разбомбит большие китайские города и разрушит его промышленную базу; Америка может сбросить на Китай атомные бомбы.

Сам Мао терял сон, размышляя над этими вопросами. Ему нужен был жизнеспособный Китай как база для удовлетворения его более широких амбиций. И все же он решил сделать ставку на то, что Америка не станет переносить военные действия на территорию Китая. Русские военно-воздушные силы могли защитить китайские города и промышленные районы от американских бомбардировок. А что касается атомных бомб, он нутром чуял, что международное общественное мнение этого не допустит, особенно после того, как Трумэн уже сбросил две бомбы на азиатскую страну. Правда, лично для себя Мао предпринял меры предосторожности. В период корейской войны он в основном скрывался в сверхсекретной военизированной резиденции Юйцюаньшань, оборудованной отличными бомбоубежищами.

Мао был убежден в том, что Америка не сможет победить его по одной элементарной причине — благодаря миллионам не представлявших для него ценности китайцев, включая и тех, от кого он давно стремился избавиться. В действительности война предоставляла ему отличный шанс послать в бой и обречь на уничтожение бывшие войска националистов. Эти люди на последних этапах гражданской войны сдавались целыми соединениями, и Мао осознанно решил послать их в Корею как основное ядро китайских войск. На тот случай, если войска ООН не справятся с их уничтожением, в тылу отступавших ждали специальные карательные отряды.

Мао знал, что Америка просто не в состоянии конкурировать с ним в решимости жертвовать жизнью своих солдат. Он был готов рискнуть всем, потому что схватка китайских войск с американскими была единственной возможностью выцарапать у Сталина все необходимое для того, чтобы сделать Китай военной державой мирового уровня.

2 октября 1950 года Мао лично написал текст телеграммы Сталину, принимая на себя обязательство послать китайскую армию в Корею. А составив черновик, похоже, задумался. В своем рвении вторгнуться в Корею он позабыл проинформировать Сталина о своих проблемах, обыграть их и набить себе цену. Поэтому он не стал спешить с отправкой этой телеграммы, а послал совсем другую о том, что китайское вторжение «может вызвать чрезвычайно серьезные последствия… Многие товарищи… считают необходимым соблюдать осторожность. Поэтому лучше… воздержаться от введения войск…» Однако Мао не забыл оставить щелочку: «Окончательное решение пока не принято. Мы хотим проконсультироваться с вами».