Потом, вгоду от Рождества Христова 1129, когда умер Мстислав, князь киевский, избран был и возведен на престол киевский брат его, Ярополк, [66] князь переяславский. А когда его другие князья наследные в Киеве с войсками осадили и штурмовали, то соглашения заключил с ними. Таким образом князю Андрею отдал Переяславль, а Изяславу Святославовичу владимирское княжество. Потом князья Ольговичи, взяв в помощь половцев, в русских государствах села и городки разоряли над рекой Сулой. И когда в переяславские, супонские[120] и устенские волости вторглись, выше против них Ярополк, князь киевский, с сыновьями Владимира, брата своего, и имел с ними битву, и победил войска Ольговичей и половцев, так что должны были в страны половецкие удирать.

Но когда их с войском своим Ярополк, князь киевский, далеко погнал, то построились вновь князья Ольговичи с половцами на битву, и развернувшись, встретились с победителем Ярополком. Там, победив его войска, его самого взяли в плен и племянника его, князя Василька, со множеством бояр киевских. Но Ярополк, взятый в плен, из тюрьмы выбрался, удрал в Киев, где его осадили князья Ольговичи, и он, хоть имел достаток людей рыцарских, бояр и солдат киевских, однако не хотел сопротивляться. И так на компромиссных условиях между собой порешили и заключили, что Ярополк в столице киевской останется. А они по своим каждый княжествам разъехались. [66v]

В году от Рождества Христова 1134 русские князья, съехавшись в Киев, начали новый план против поляков обдумывать. Считали тяжелым игом то, что Болеслав Кривоустый, монарх польский, часто к ним за помощью обращался против личных своих и Польши неприятелей: чехов, моравцев, пруссов и поморцев, понимая, что поляки без них никакой войны выиграть не могут.

А инициатором того был князь киевский Ярополк Владимирович, который на съезде князей русских с такой речью (как Кромер описал) ко всем обратился: «На сколь же тяжких условиях и обидных обязательствах польскому княжеству служим, о ясновельможные народа русского князья, не нужно того подробными словами излагать! Я вас бы, которые для распоряжения другими, не для службы родились, оставил бы в покое и замолчал бы, ибо обязательно большинство наших людей подданных обеспечить можем. Те хоть к службе невольной привыкли и без внешнего правления начальства жизнь свою порядочно проводить не могут, но для них это есть не лучший образ жизни и плохим пониманием службы является, сами видите. Ибо кто из нас настолько терпелив, чтобы со спокойным сердцем это терпеть мог бы: и налог тяжкий платить, и в чужой земле далеко от родины, [67] без всякой необходимости и пользы за чужое дело и по чужому приказу постоянно сражаться и очевидной опасности себя подвергать; за это другие, кто не познал тех опасностей и ранам тело не подставлял, только плоды собирают.

Но пусть эта неволя и повинность будет при предках наших, которые вредной прихотью правления и внутренним раздорами этот позор сами на нас возложили, и самое красивое царство и правление на скудную неволю поменяли. И неужели мы не будем искать никакого выхода в избавлении из этой нищеты? Я хотел бы лучше честно умереть, чем срамно служить, о, благородные князья, в чем тоже и вас понимаю! Подставили шеи свои предки наши под ярмо, более своими внутренними, чем польскими, мечами побежденными будучи, когда междоусобными войнами, братской и отцовской кровью истекая, сами себя побеждали и истребляли, а потом друг против друга, брат на брата, князь на князя, о помощи польской просили и приглашали их, и с не меньшим ущербом для себя, чем для вражеской стороны, на которую войной шли, вместо помощников в поляках, которых на спасение призывали, неприятелей узнали. А сейчас, единой мощью соединенные и дружными будучи, неужели это ярмо не сбросим? Князья, мы не лучше, чем чехи и венгры и то, как никчемные господа, наши поляки, удачно [67v] дела ведут и борются против венгров и чехов, тоже наше дело. Нашими силами они мощны, не своими, наши свежие молодцов, рыцарство первое и самые опасные походы, и насильственную мощь неприятелей Польши всегда челом задерживают. А они себе сачкуют и, начав битву, хоронятся от нее. Если бы этого никогда не было, то мы без трудности лишней к первым свободам нашим прийти и в них испытать себя могли бы.

Теперь же нам настоящее счастье пришло или скорее сам господь бог, которого мы набожней и усердней, чем они, хвалим, руку нам подал. Ибо поляки, крупнейшими двумя войнами, венгерской и чешской, стеснены и истощены. И у них ни на ту, ни на другую, не хватит сил, если мы в помощи и в подкреплении своих обычных откажем. Только не нужно нам, чтобы нашей войной и мощью держались. А я, скорее, князья, не столько к свободе, сколько к победе и к самому широкому правлению и свободным распоряжениям вас призываю. Если же мужами быть хотите, они нам пусть служат и за нас воюют, что мы издавна делали и исполняли. Если бы вы хотели – а ведь мы имеем, наверняка, на все согласную ненавистью к досадной неволе и польского имени зажженной большую часть народа земель русских нам подданных. Пусть же лишь так будет, чтобы желания, причины и дела наши к войне не угасали!».

Так окончил Ярополк, князь киевский, свою речь которую Кромер словами латинскими передал, мне показалось делом хорошим ее переписать, и так начинается: [68][68v]

Выслушав эту речь, князья русские похвалили совет Ярополка как второго Демосфена и Цицерона русского, и все тотчас же обязались публичной присягой и целованием креста (согласно греческой церемонии) на эту веру свою и солидность один другому записями подтвердил. Советовались потом о нуждах, расходах и порядке ведения войны против поляков, удалось им обдумать иутаить о том совете до времени, дабы сперва к той войне все необходимое приготовили.[69]

Когда весть об интригах русских князей дошла до Болеслава Кривоустого, в то время воинственного, и для всех соседних государств грозного монарха польского, то он разгневался очень. Особенно из-за того, что в то время с чехами и венграми войну вел, и эта третья со стороны русских князей опасность, не меньшей, но, наверняка еще большей казалось.

Созвал он тогда без промедления господ сенаторов польских на сейм, советуясь, что бы предпринять, чтобы предотвратить это нападение князей русских. Когда господа сенаторы высказывали мнения, каждый свое, вдруг Петр Влостович[121] , граф из Ксенжа, сенатор мудрый в совете, сказал, что не может быть удержан поток воды, пока источники не будут заткнуты, и, пока дерево с корнями не выроют, оно будет расти. Также распри русские и сопротивление не может быть иначе побеждено, только когда голова этой смуты то есть Ярополк, будет отнята. Этой уловкой можно больше добиться, чем явной войной, так как это не помешает, если их поругание [69v] веры предательством нами будет отмщено. И в доказательство этого сам Влостович встал и обратился к Болеславу, говоря, что из-за его хитрости вся Польша будет спать спокойно.

И, взяв с собой немного слуг и дворян верных, которым свой совет доверил, поехал на Русь к Ярополку, выдумав, что его изгнал и отобрал добро Болеслав Кривоустый, страшный тиран. Его невыносимую суровость и тиранство долгими словами описывать начал, прося князя Ярополка о ласке и набожности, о которой слышал и к которой бежал, чтобы у себя изволил принять и защищать от того жестокого тирана, который не только соседним княжеством, но и всем подданным полякам из-за безбожья омерзел, и что его думают и хотят из государства выбросить. Услышав об этом. Ярополк очень благодарно принял Влощовича, ляха, веселя его тем, что ему Господь бог дал по совету и мысли помощника и покровителя для развязывания войны против Польши. Начал сам жаловаться на Болеслава Кривоустого, открывая издалека, что также задумал со всеми князьями против него восстать.