– Отстань от девочек, старый извращенец! – огрызнулась Шарлотта. – Не будут они спать с Льюисом «для дела»! И к Агате больше не подходи, понял? Ты ей не нравишься.

– А подарки с удовольствием взяла, – ухмыльнулся Бернард, – может, больше предложить надо было?

– Хватит чушь нести! – рыкнул Рейвен, нервно расхаживая по комнате. – Нам нужно разобраться с пастором и отогнать его от Льюиса! Думайте, мать вашу!

– Я пока прихожу на все их чаепития и слушаю, о чем они говорят, – сказала Шарлотта мрачно, – ты тоже приходи, когда сможешь.

– А твой дружок-Рыцарь не может его прирезать? – спросил Бернард. – Или в темницу запереть, чтобы святоша там подох от голода?

Рейвена передернуло. Шарлотта поморщилась.

– Это как-то слишком жестоко.

– Нил на такое никогда не пойдет, – Рейвен покачал головой.

– Жаль.

– Нужно, чтобы повелитель снова презирал пастора, как Бломфилда, – заметила Шарлотта, – может, как-нибудь подставить его?

– Соври, что он на тебя напал, – предложил Бернард, – платье порви, поплачь.

– Льюис не дурак, – нахмурилась Шарлотта, – к тому же он теперь часто использует магию, заставляя Воронов говорить правду. Его не обмануть.

Рейвен покачал головой.

– Значит, поступим по старинке. Я запугаю пастора, и он сам отстанет от Льюиса. И не посмеет ничего ему в голову вкладывать.

– Хорошая идея, – одобрил Бернард, – пусть в штаны наложит, поганый моралист!

– Раз решили, тогда проваливай отсюда. Шарлотта, останешься?

– Останусь, – та поправила пеньюар, – постарайся, ладно, милый мой? Ты умеешь быть страшным, когда хочешь.

– А когда не хочу, какой я? – хмыкнул Рейвен, обнимая ее.

– Красавчик, – лукаво улыбнулась Шарлотта и погладила его по длинной черной косе.

Рейвен наклонился и поцеловал ее. Бернард покосился на него с явной завистью и вышел из комнаты.

***

В кабинете Элдрика было тихо и сумрачно. Льюис, забрав нужные книги, обустроил себе отдельный, оставив этот нетронутым, за что Рейвен был ему благодарен. Иногда его тянуло сюда, посидеть и подумать в одиночестве. Он взял в руки черного пегаса, фигурку, подаренную Элдриком, и сел в свое кресло, прикрыв глаза. В детстве он забирался в него с ногами, став старше, свешивал их через подлокотник и болтал в воздухе. Кресло стояло близко к столу, и он всегда мог наблюдать за Элдриком во время работы. Подростком он редко появлялся здесь: предпочитал тренироваться с Соресом и другими бойцами или тайком улетать к Нилу. Но иногда его накрывало какой-то смутной тоской и хотелось быть рядом с приемным отцом. Тогда он приходил пообщаться или просто молча посидеть рядом, если Элдрик работал и просил быть потише.

В тишине ему вспоминалась мама: суровая, вспыльчивая, но готовая порвать на клочки любого взрослого, что его обидит. Однажды она отлупила двух соседок, которые посмели отвесить ему подзатыльники. Это было только ее право, чужие не должны были лезть к ее семье. Рейвен… нет, тогда еще Дирк, никогда не сомневался в том, что она его любит. Папа был мягче, спокойнее и учил его своему ремеслу: печь хлеб и булки, которые мама потом продавала. Дирк был непослушным ребенком, сбегал и увиливал, как мог, чтобы не заниматься скучными делами. Его ловили, ругали, а между делом кормили булками, обнимали и гордились его ловкостью. Хотя мама ворчала, что он не ребенок, а обезьянка, а папа гудел, что он слишком тощий для сына булочника, и скоро соседи решат, что они его не кормят.

Это не помешало им обоим умереть за него.

Мама кипела от злости и кричала на двух стоящих перед ней мужчин. Одного из них Дирк знал: это был дядя его друга, недавно ставший Рыцарем. Он всегда был добр к Дирку, но сейчас глаза у него были пустые и страшные. Второй был статным воином с золотыми волосами. Его белые доспехи сияли как солнце. Только у одного человека в городе могли быть такие доспехи.

У Прекрасного Принца.

Мама рычала на них как тигрица, но в ее голосе слышалось отчаянье.

– Совести у тебя нет, мерзавец! Ты же брат Арнольда, мы принимали тебя в нашем доме! Как ты мог прийти к нам с оружием?! Не трогай моего сына!

– Твой сын мертв, Шейла. Тварь вселилась в него и убила.

– Сам ты тварь! Роджер, что ты молчишь?

Отец был совсем белый от страха.

– Может, договоримся? Я дам вам денег… все деньги, что у нас есть…

– Глупец. Мы пришли спасти вас, – холодно ответил Прекрасный Принц, – тварь сожрет вас обоих, а потом примется за других горожан.

– Это мой сын! – закричала мама. – Дирк, скажи им, что это ты!

– Я… дядя Рутгер, это же я…

Он будто бы сказал что-то не то. До того Рутгер колебался, но тут вытащил меч и шагнул к нему. А мама схватила со стола нож, подаренный Нилом, и бросилась на него, отчаявшись вымолить пощаду для проклятого сына.

Этим же ножом Рутгер ее и убил. Вывернул руку и всадил нож ей в живот.

Шейла Уайлд рухнула на пол, и мир вокруг десятилетнего Дирка застыл. Случилось что-то чудовищное, непоправимо плохое. Никто больше ничего не говорил и не делал: все молча смотрели на ее неподвижное тело.

– Мама?

Одно короткое слово запустило мир вновь: папа схватил Дирка, вытолкнул в кухонное окно и крикнул:

– Беги прочь! Не останавливайся!

Последним, что Дирк увидел, была спина, которой папа закрывал окно, раскинув руки в стороны. А потом он со всех ног побежал к черному замку, безошибочно определив, что только там и сможет спастись.

Элдрик позже рассказал, что папу тоже убили.

– За что? – ревел Дирк, захлебываясь слезами.

Он шарахался от других Воронов, кусался и царапался при попытках к нему прикоснуться, но в Элдрике было что-то успокаивающее. Взрослое и надежное. Его голос обволакивал, приглушал боль и страх маленького Ворона.

– Не «за что», а «почему», – Элдрик гладил его по голове, – потому что Рыцари и Принц – злобные, безжалостные убийцы. Им никого не жаль, даже детей вроде тебя.

– Но так нельзя… детей не трогают… они же взрослые, а я…

– Они заплатят за это. Никто не должен причинять вред детям в моем городе. Идем, малыш. Теперь я буду твоим отцом, а ты – моим сыном.

Дирк вывернулся из-под его руки. Элдрик говорил что-то глупое и неправильное.

– Я мамин и папин сын, а не твой! Женись и своего заведи!

– Но мамы и папы у тебя больше нет. Значит, ты ничей. И я могу тебя взять себе.

Дирк растерялся. Выходило, что и правда может.

– Зачем?

– Затем, что кто-то должен о тебе позаботиться. Защитить от Рыцарей. Растить. Детям нельзя быть одним, им нужен взрослый. Я буду твоим новым отцом. И убью тех, кто лишил тебя семьи. Согласен?

Дирк шмыгнул носом, соображая. Сам он Рутгера Янга и Прекрасного Принца не убьет, а Элдрик – грозный Великий Ворон. Уж он-то точно справится. Ради этого можно побыть чужим сыном. Не по-настоящему, конечно, так-то он все равно мамин и папин, а не Элдрика. Понарошку. Но вслух он об этом говорить не будет, а то на него рассердятся.

– Ладно. Только ты их обязательно убей! А я тебя буду слушаться. И хорошо себя вести. И помогу булки печь… или чего ты там делаешь.

Элдрик рассмеялся и потрепал его по волосам.

– Уж точно не булки. Но я рад, что мы договорились. Пойдем. Я научу тебя, как жить Вороном. Отныне тебе ничего не страшно. Это тебя все будут бояться.

– Почему?

– Потому, что ты станешь сильнее всех в этом городе.

Рейвен открыл глаза. Ни один из них не выполнил свою часть договора: Элдрик не смог убить Рутгера Янга и Белую Мразь, а он не был послушным ребенком. Но он точно был ребенком любимым и балованным. То, что Элдрик умер ради него, как и мама с папой, было чудовищно, но не вызывало удивления. Родители всегда любили и защищали своих детей. Детям нельзя было вредить. Это было естественно. Странно, что Бернард винил в этом священников, но рисковать жизнью Льюиса Рейвен не собирался.