– Энни, не рассказывай отцу про парк Воронов.

– Но не могу же я ему соврать, госпожа!

– Просто не говори, что мы там были.

– А потом он узнает и меня уволят! – Энни явно нервничала. – Простите, госпожа, но ваш отец главный в доме, от него зависят наши судьбы. Мы не можем плохо исполнять свои обязанности. Вот если бы вы были к нам добрее…

– Добрее? Разве я обижала тебя?

– Нет, госпожа. Я не об этом.

Ее взгляд задержался на броши, которую Сюзанна убирала в шкатулку с украшениями.

– Ты хочешь ее? Если я отдам ее тебе, ты промолчишь?

– Я очень постараюсь, госпожа, – глаза Энни сверкнули, – если не спросит прямо, то я не упомяну парк. Только к Воронам я с вами не пойду ни за какие коврижки! Хоть этот Рыцарь и говорил вам, что они – безобидные люди, а я иное слышала. И Прекрасным Принцем стал кто-то другой. Не такой добренький. Как ему Воронов бить с такой добротой?

Сюзанна улыбнулась и отдала ей брошь.

– Лучше быть добрым Рыцарем, чем злым Принцем. Думаю, господин Янг решил так же.

Энни ушла, а отец так и не наказал Сюзанну. Напротив, окружил ее заботой и сочувствием, утешая после прогулки с де Виньоном. Сюзанне показалось, что он как-то излишне переживает из-за подобной ерунды. Агата бы посмеялась и придумала де Виньону глупое прозвище. Ничего, скоро они встретятся, и Сюзанна с удовольствием расскажет ей о своих приключениях.

Теперь ей было что рассказать.

Льюис ужасно устал сидеть в своем добровольном заточении. Он хотел выйти в город, прогуляться по его улицам, навестить госпожу Солону и отправиться в библиотеку за новыми книгами по истории города. Как Элдрик ухитрился просидеть так пять лет? Это было ужасно. Даже угроза жизни пугала Льюиса все меньше с каждым днем. С переговорами дело не заладилось. Он отправил Воронов к воротам, следить за появлением Прекрасного Принца, но тот не спешил входить в город, очевидно, ожидая, когда Льюис сам выйдет. Все верно, без Великого Ворона ему было нечего здесь делать. Новый Принц явно не был глупцом: он не только сохранил свою личность в тайне, но и обеспечил себе безопасность, скрывшись за городскими стенами. Такого и охотой на Принца не возьмешь. Интересно, почему же Принц Ричард не сообразил, что можно ночевать за городом, где Вороны его не достанут? Или просто не захотел прятаться, считая это унизительным? Неважно. Теперь они были в патовой ситуации: Принц не войдет в город, пока Льюис не выйдет на бой, а Льюис ни за что не станет с ним сражаться. Трое Рыцарей – Нил Янг, Рудольф Бьернссон и кудрявый стражник Джек (его фамилию Рейвен не узнал) – периодически встречались и вели тихие беседы, но подслушать их не удавалось. Да и незачем было, но некоторые бойцы усердствовали. Причинять вред Рыцарям Льюис запретил: пока они не приближались к Воронам, то не представляли угрозы. Правда, один раз Нил Янг заявился в парк, но быстро покинул его, забрав оттуда какую-то горожанку. Льюиса это не интересовало. Пусть делает что хочет, лишь бы не лез к его подданным.

Исследование проклятья застопорилось: ему нужно было попасть в библиотеку за новыми книгами, но выходить было нельзя. Впрочем, Льюис все равно не смог бы сосредоточиться на чтении: постоянно прокручивал в голове одну и ту же мысль. Кто все-таки стал Прекрасным Принцем? Ведь не было же других кандидатов, кроме двоих! Кто-то из стражников? Из «Врагов Воронов»? Как с ним договариваться, если о нем ничего не известно? Если это очередной фанатик, то никак, но что если Принцем стал кто-то адекватный?

«Не с моим везением» – мрачно думал Льюис. – «Это, наверняка, кто-то вроде Нила Янга или Рудольфа Бьернссона».

Но сдаваться сразу он не хотел. Бездействие и без того выматывало его. Нужно было что-то придумать.

Вороны, запертые в убежище вместе с ним, тоже нервничали. Каждое его появление вызывало полную тишину: подданные ждали, что он им скажет. Но сказать Льюису было нечего. Как ни странно, всеобщую тревогу отлично снимал пастор Браун: он успокаивал людей и просил набраться терпения. Выслушивал их тревоги и подбадривал, не забывая исполнять обязанности священника. Большинство Воронов относились к нему спокойно, некоторые прониклись симпатией, забыв о былых прегрешениях. Льюис приказал Шарлотте подслушать его речи, но ничего крамольного та в них не нашла. Курт, везде сопровождавший пастора, тоже не спешил превращаться в фанатика с горящими глазами. Просто жил по совести, как Льюис ему и советовал. Пастор Браун всячески поддерживал это начинание.

С Льюисом они практически не пересекались. В отличие от Бломфилда, пастор не пытался устроиться получше и вернуть былое влияние. Хотя, однажды Льюис всерьез в этом засомневался. Уж больно интересный момент тот выбрал, чтобы попросить о беседе: Льюис весь извелся от страха и раздражения, чувствовал себя одиноко из-за ссоры с Сольвейном и постоянно пребывал не в духе. Но не стал отказывать, полагая причину обращения достаточно серьезной.

После коротких приветствий пастор Браун предложил ему исповедаться или просто поговорить с ним:

– Я вижу, что вам тяжело сейчас. У вас нет духовного наставника, и я мог бы им стать.

Льюис опешил, а затем рассмеялся ему в лицо.

– Мне не нужны советчики! А уж вас я в наставники не позову точно. Я помню, что произошло с людьми, слепо доверившимися вам: они совершили двойное убийство и были повешены. Не хотелось бы присоединиться к ним.

Пастор Браун смиренно склонил голову.

– Вы правы. Но необязательно быть безгрешным, чтобы помогать другим. На путь искупления могут встать все. Или вы примете помощь только от праведника?

Льюис устыдился. На праведника он и сам не тянул.

– Простите за резкость. Садитесь. Хотите чаю?

– Не откажусь.

Пока пастор пил чай, Льюис разглядывал его. Перед ним сидел пожилой сухощавый человек, с худым лицом и заметными морщинами. Раньше он был благообразно седым, но сейчас его волосы стали абсолютно черными, как у всех Воронов. Светлые глаза были ясны и спокойны. И не скажешь, что этот человек затеял священный поход против «зла» и чуть не развязал в городе кровавую бойню.

Впрочем, за свои грехи он уже заплатил.

Льюис нервно побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– У вас все в порядке? Никто не пытается больше бить? Рейвен не трогает?

– Нет.

– Не издеваются ли иным образом?

– Нет, сын мой. Но я рад, что в твоем сердце есть место милосердию, – пастор Браун легко перешел на «ты» и Льюис не стал поправлять его.

Если подобные мелкие привилегии его сана помогут пастору Брауну пережить проклятье, пусть пользуется. Доверять ему Льюис не собирался.

Он помрачнел. Перед ним сидел человек, чью жизнь Льюис сломал, просто потому что не нашел другого способа его остановить. Он проклял пастора Брауна и сделал это сознательно. Имел ли он право после такого наказывать Сольвейна за ошибку с Агатой Милн? Хотя, сейчас Сольвейну впору было торжествовать: Льюис отбывал ровно такое же наказание, что и он сам. Они все были заперты в убежище и не могли его покинуть.

– Сейчас нам всем непросто, – продолжил пастор Браун, – но тебе – труднее всего. Ты стоишь на распутье, и от твоего решения зависят судьбы многих людей. Вороны исполнят любой приказ, но что ты им велишь? Скажи, ты собираешься убить Прекрасного Принца?

– Нет, – ответил Льюис, не раздумывая ни секунды, – я больше не хочу никого убивать.

Перед глазами мгновенно всплыло тело Принца Ричарда и его остекленевшие глаза. Каждый раз, когда Льюису казалось, что он сумел позабыть об этом, память подсовывала ему эту картину.

– Отрадно слышать. Совершенное зло не исправить, но оставив после себя больше добра, можно сделать этот мир лучше, а не хуже. Эта мысль помогает мне жить. Быть может, она поддержит и тебя?

Льюис вздрогнул. Он вспомнил, что примерно так же утешал себя сразу после убийства Принца Ричарда. У них с пастором оказалось слишком много общего, какими бы разными людьми они ни были.