Район Сабуртало начали застраивать еще до войны. История перемен отчетливо читается на его широких улицах: от могучих колонн с завитушками до простоты, которой хотелось бы порадоваться, если бы… «Если б не однообразие и невысокое качество строительных работ, — подхватит догадливый читатель. — Знаем, вы уже об этом писали». Да, писал, невесело признаюсь я, и буду писать, поскольку считаю, что умолчание пользы не приносит, не помогает, а помочь надо бы — всем вместе подумать, что же надо сделать, чтобы преодолеть недостатки, значение которых вовсе не уменьшается от огромности размаха строительства, скорее напротив; об этом я тоже писал. Есть простые истины, которые приходится повторять, хоть они высказаны впервые очень давно.

Так рассуждал около двух тысячелетий назад Витрувий; ежели отбросить «наклон неба» (зодчий Юлия Цезаря неповинен, что родился задолго до Галилея или Коперника), то все остальное годится на долгую память каждому архитектору, в особенности тем, кто занят типовыми проектами и планировкой новых жилых массивов.

Кажется, строители Сабуртало давно не заглядывали в Витрувия. Во всяком случае, они не вняли его совету. Если не брать в расчет пристроенные к дворовым фасадам террасы (к ним еще вернемся), то можно сказать, что природные особенности Грузии и ее архитектурные традиции не очень занимали проектировщиков.

Если бы меня спросили, как я понимаю архитектурную традицию Грузии, я бы ответил: прежде всего — кровная связь с пейзажем, с природой.

Первое, что я увидел здесь из окна вагона, — это развалины какой-то крепости над станцией Ксани. Они вырастали из вершины горы как ее естественное продолжение; казалось, желтоватые стены и башни — сотворенные природой ровесники здешних гор.

Грузинская архитектура в своих лучших образцах тектонична в самом прямом, природном смысле; она живописна, как натуральная часть пейзажа.

О Сабуртало такого не скажешь. Это не очень-то похоже на Грузию, на Тбилиси.

В одних городах прежде всего воспринимаешь горизонталь — прямизну улиц, сквозную протяженность проспектов, широкий размах площадей, отчетливость плана; в других глаз поневоле тянется ввысь по фасадам зданий, чтобы воспринять высоту. Тбилиси воспринимается как бы одновременно в трех измерениях: идешь вровень с городом, а видишь его и перед собой, и над собой, и где-то внизу.

Такая одновременность восприятия придает городу привлекательность разнообразия и неожиданности. Надо вглядеться повнимательнее, чтобы увидеть за этим еще и немало всяческих неудобств.

Кажется, нет ничего живописнее старого тбилисского дворика с зигзагами наружных лестниц, с резными галереями, нависающими балконами, с какой-нибудь древней чинарой или узловатым орехом посреди. Живописно, ничего не скажешь, но разделят ли твой восторг жильцы? Есть немало домов, куда одни входят, поднявшись снизу, а другие — спустившись сверху. На узких лестницах не разминуться двоим, на горбатых улочках не развернуться машине.

Все это естественно для города, столетиями возраставшего на каменных уступах, на горных склонах над Курой. Естественно и красиво — для города старого, старинного; но никак не пригодно для новых кварталов, для современных жилых массивов, без которых городу не обойтись, не прожить.

Вполне понятно, что для первого из таких массивов, для Сабуртало, был выбран (вернее, взят, выбирать тут особенно не приходится) кусок земли спокойного рельефа, одна из немногих горизонтальных площадок без резкого перепада уровней. На этой площадке разбили прямые широкие проспекты и улицы, вдоль которых поставили одновысотные, подровненные по ранжиру дома; их оштукатурили серым цементным набрызгом (цвет пыли).

В общем, получилось нечто лишь на первый взгляд современное (под цементным набрызгом скрыт кирпич; Сабуртало строили и продолжают пока строить «по кирпичику»). Нечто, может быть, и удобное для автомобилей и пешеходов, отвечающее средним нормам (густота застройки, освещенность и проч.), но безликое, чужеродное окрестному пейзажу, не связанное с местной архитектурной традицией.

Правда, во многих домах на Сабуртало подворотни сделаны в виде вытянутых кверху, чуть ли не в три этажа, полукруглых арок, наподобие аркатуры в древних церквах. Очевидно, по замыслу это должно придавать зданиям некоторую величественность и местный колорит. Первое, что я увидел в проеме такой арки, были вывернутые наизнанку штаны с развевающимися по ветру карманами. Войдя во двор, я обнаружил множество других штанов, рубах, разноцветных платьев и прочих сохнущих предметов. Все это живописно свисало там и сям со специальных устройств, приделанных к парапетам террас, — причем устройства были на диво разнообразны: угольники стальные, чугунные, алюминиевые, стационарные и выдвижные, с замысловатой системой веревок, тросиков, блоков, фаянсовых роликов и прочего. Бездна изобретательности; что поделаешь, если некоторые человеческие потребности вроде бы неизвестны строителям. Прачечных, сушилок и всего, что входит в так называемые «блоки бытового обслуживания», на Сабуртало покуда нет, и неизвестно, скоро ли будут. Нет еще поликлиники, библиотеки, нет кинотеатра, не хватает детских садов и яслей. Словом, застройка массива, выражаясь языком специальным, ведется некомплексно.

Что до террас — единственной дани «местным условиям», то жители массива обходятся с ними по-своему: они их стеклят, каждый на свой манер, в пределах своего разумения и возможностей. При весьма экономной внутренней планировке квартир никому не хочется осенью и зимой терять десять — двенадцать квадратных метров площади. Казалось бы, отчего не запроектировать сразу остекленные рамы, раздвижные или съемные, по крайней мере единообразные, чтобы не уродовать застройку? Так ли уж это дорого, недоступно? Слово для ответа предоставим тому же Витрувию: «Все это может быть с успехом осуществлено, когда архитектор не отвергает советов ни мастеров, ни обывателей». Добавлю для ясности, что Витрувий не вкладывал в понятие «обыватель» привычного нам отрицательного смысла. Для него обыватель — это попросту человек, которому придется жить в построенном доме, растить там детей и нянчить внуков.

Примеряя давние пожелания Витрувия к сегодняшнему размаху и методам управления современным жилищным строительством, приходишь к неожиданному выводу, что речь-то, в сущности, тут идет о так называемой «обратной связи».

Кибернетика называет обратной связью свойство, позволяющее регулировать будущее поведение прошлым выполнением приказов. Норберт Винер (один из первых теоретиков «науки управлять») дал понятию обратной связи такие примерно определения:

1. Управление на основе действительного выполнения приказов, а не ожидаемого их выполнения.

2. Регулирование будущего поведения прошлым выполнением приказов.

3. Использование прошлого опыта для регулирования всей линии поведения.

Эти определения приложимы ко всем видам разумной практической деятельности. Без нормально работающей обратной связи невозможно управлять даже собственными телодвижениями, а тем более действиями других людей или же целыми отраслями производства. Ребенок, тянущийся к горящей спичке, обжигается. В дальнейшем он «использует прошлый опыт для регулирования всей линии поведения» — то есть, попросту говоря, научается не совать руку в огонь. При нарушении обратной связи даже взрослые обжигались бы ежеминутно.

Мне кажется, в управлении сложными процессами современного жилищного строительства обратная связь не налажена или, по меньшей мере, налажена недостаточно в сравнении с другими отраслями промышленного производства. При небывалом количественном размахе и энергичных темпах строительства это приобретает самое серьезное значение. Чем выше скорость, тем быстрее и точнее должен действовать сидящий за рулем, тем яснее он должен видеть дорогу и все ее повороты.