— Довольно, дон Карлос, — ответил ему вицекороль; — пойди заснуть и отдохнуть. Я твой господин и твой друг и больше знаю о твоей невинности, чем ты думаешь; и хотя бы я и сомневался в ней, я обязан быть не столь строгим, потому что ты в моем доме и из моего дома и что ты приехал сюда со мной только при обещании, что я буду тебя защищать.

Дон Карлос собрал все свое красноречие, чтобы благодарить столь любезного господина. Он пошел спать, но от нетерпения, что скоро будет оправдан, не мог заснуть. Он встал тотчас же, как только занялся день, оделся и нарядился лучше обыкновенного и пришел к своему господину в то время, когда тот вставал. Нет, я ошибаюсь: он вошел в комнату только после того, как тот оделся, потому что София, изменив свой пол, спала в своей комнате с одной Доротеей, тоже изменившей свой пол и поверенной ее превращения, которая оказывала ей всякие услуги, так как если бы их оказывал ей кто-либо другой, то могло бы обнаружиться то, что она хотела скрыть. Итак дон Карлос вошел в комнату к вице-королю, когда Доротея открыла двери для всех, и вице-король, лишь только увидел его, как стал упрекать за то, что он встал слишком рано для обвиняемого, который хочет уверить, что он невинен, и сказал ему, что тот, кто не спит, чувствует, что у него что-то есть на совести. Дон Карлос ответил ему, немного встревоженный, что его сну помешала не столько боязнь быть осужденным, сколько надежда увидеть себя скоро свободным от преследований своих недругов справедливым судом его высочества.

— Но вы очень разряжены и выглядите щеголем, — сказал ему тогда вице-король, — и я вас нахожу слишком спокойным в день, когда дело касается вашей жизни. Я не знаю, что думать о преступлении, в каком вас обвиняют. Всякий раз, когда мы разговаривали с вами о Софии, вы говорили о ней с меньшей горячностью и большим безразличием, чем я, — однако никто меня не обвиняет в том, что она меня любила и что я ее убил, как молодого Клавдио, на которого вы хотите свалить вину в ее похищении. Вы мне говорите, что ее любили, — продолжал вице-король, — но вы живете, потеряв ее, и вы не забываете заботиться об оправдании и спокойствии, — вы, кто должен бы был ненавидеть жизнь и все, что может вас заставить ее любить. О, непостоянный дон Карлос! наверно, другая любовь заставила вас забыть ту, которую вы должны бы были сохранить в потерянной Софии, если бы действительно ее любили, когда она была ваша и для вас решилась на все.

Дон Карлос, полумертвый от этих слов вицекороля, хотел отвечать, но тот не позволил.

— Молчите, — сказал он строго, — и поберегите ваше красноречие для ваших судей, потому что, что касается меня, — меня оно не удивит, и я в угоду моему слуге не внушу императору дурного мнения о моей справедливости. А между тем, — прибавил он, обратившись к начальнику охраны, — его надо взять под стражу: тот, кто бежал из тюрьмы, может легко изменить слову, которое мне дал, что не будет искать безнаказанности в побеге.

Тотчас же с дона Карлоса сняли шпагу, и он вызвал большое сострадание у всех, видевших, как его взяли под стражу и как он побледнел и растерялся, и они едва могли удержать слезы.

В то время как бедный дворянин раскаивался, что недостаточно остерегся изменчивого настроения знатных господ,[307] судьи, которые должны были его судить, вошли в комнату и заняли свои места после того, как вице-король занял свое.

Тогда появились итальянский граф, который еще находился в Валенсии, и отец и мать Софии. Они выставили своих свидетелей против обвиняемого, который так отчаивался в своем деле, что почти не имел смелости отвечать. Огласили письма, какие он когда-то писал Софии, сделали очную ставку с соседями и слугами из дома Софии и, наконец, показали письмо, которое она оставила в своей комнате в тот день, когда он хотел ее увезти. Ответчик просил допросить своих слуг, и они показали, что видели, как их господин лег спать; но он мог встать после того, как притворился, что спит. Он сильно клялся, что не увозил Софии, и представлял судьям, что он не мог увезти ее для того, чтобы расстаться с ней; но его обвиняли не менее как в том, что он убил ее и пажа, поверенного своей любви. Осталось только вынести приговор, и все хотели было единогласно осудить его, когда вице-король велел его подвести и сказал ему:

— Несчастный дон Карлос! ты мог быть вполне уверен, после всех знаков моей благосклонности к тебе, что если бы я считал тебя способным на преступление, в котором тебя обвиняют, я не взял бы тебя с собой в Валенсию. Невозможно мне не осудить тебя, если я не хочу начать исполнение своей должности несправедливостью, и ты можешь судить о моем огорчении при твоем несчастьи по слезам, какие у меня навернулись на глаза. Можно было бы попытаться примириться с твоими противниками, если бы они были менее знатны или менее озлоблены утратой. Словом, если София не явится сама оправдать тебя, ты должен готовиться к смерти.

Дон Карлос, отчаявшийся в своем спасении, бросился к ногам вице-короля и сказал:

— Вы хорошо помните, монсеньор, что я еще в Африке, с того времени, как вступил на службу к вашему высочеству, и всякий раз, когда вы заставляли меня рассказывать о моих несносных злосчастьях, — я всегда говорил о них одно и то же, и это должно вас уверить, что ни в этой стране, ни в какой другой я не стал бы уверять своего господина, который удостоил меня своей любви, в том, что я стал бы отрицать перед судьями. Я всегда говорил истину вашему высочеству, как перед богом, и скажу и сейчас, что я Софию не только любил, но и обожал.

— Скажи лучше, неблагодарный, что ты ее и сейчас ненавидишь! — прервал его вице-король, к удивлению всех.

— Я обожаю ее, — ответил дон Карлос, сильно удивленный словами вице-короля. — Я обещал на ней жениться, — продолжал он, — и уговорился с нею увезти ее в Барселону. Но если я увез ее или если я знаю, где она скрывается, пусть я умру самой жестокой смертью. Я не могу ее избегнуть, но я умру невинным, если я не заслужил смерти за то, что любил более своей жизни непостоянную и вероломную девушку.

— Но куда же она девалась с твоим пажем? — вскричал вице-король с гневным видом. — Что они, на небо вознеслись или под землю скрылись?

— Паж был волокита, — ответил ему дон Карлос, — а она красавица; он был мужчина, а она — женщина.

— О, изменник! — сказал вице-король, — как хорошо ты выражаешь свое подлое подозрение и малое почтение, какое ты имел к несчастной Софии! Будь проклята та женщина, которая вверяется мужским обещаниям и заставляет себя презирать своей легковерностью! Ни София не была женщиной посредственной добродетели, злодей, ни твой паж Клавдио не был мужчиной. София была постоянной, а твой паж — беспутной девушкой, любившей тебя и укравшей у тебя Софию предательски, как соперница. Я — София, неверный любовник, неблагодарный любовник! Я — София, которая претерпела невероятные несчастья из-за человека, недостойного любви, считавшего меня способной на последнее бесстыдство!..

София не могла говорить дальше. Отец, узнав, обнял ее; мать ее упала в обморок в одной стороне, дон Карлос — в другой. София, вырвавшись из отцовских объятий, бросилась к двум лишившимся чувств особам, которые пришли уже в себя, не решаясь, к кому из двух ей бежать. Ее мать орошала ей лицо слезами, она орошала слезами лицо матери; она обняла со всей вообразимой нежностью своего дорогого дон Карлоса, который чуть было опять не лишился чувств. Однако он поступил хорошо: не осмеливаясь еще целовать Софию, он вознаградил себя тем, что целовал ей руки одну за другой по тысяче раз. София едва могла снести все объятия и все поздравления. Итальянский граф, следуя другим, хотел ей заявить о своих правах на нее, потому что она была обещана ему отцом и матерью. Дон Карлос, услыхав это, отпустил одну из рук Софии, которую с жадностью целовал, и схватился за шпагу, которую ему возвратили, став в такую позицию, что всех напугал, и клялся так, что чуть не рухнул город Валенсия, что никакая человеческая сила не похитит у него Софии, если она сама не запретит ему думать о ней. Но она объявила, что никто другой никогда не будет ее мужем, кроме ее дорогого дона Карлоса, и заклинала отца и мать, чтобы они одобрили ее выбор или готовились видеть ее запертой в монастырь на всю жизнь. Ее родители дали ей волю выбирать себе мужа, какого она хочет, а итальянский граф в тот же день отправился на почтовых в Италию или в какую другую землю, куда хотел. София рассказала все свои приключения, и им все удивлялись. Послали гонца с известием об этом большом чуде к императору, и тот сохранил за дон Карлосом, после его женитьбы на Софии, вице-королевство Валенсийское и все жалованье, какое эта хитрая девушка заслужила под именем дона Фернандо, и дал этому счастливому любовнику княжество, которым их потомки владеют и сейчас. Город Валенсия на свои средства справил их свадьбу со всем великолепием, а Доротея, надев свое платье тогда же, когда и София, вышла замуж за одного дворянина, близкого родственника дон Карлоса.