Тем временем дон Фернандо де Рибера пришел к своей невесте и привел с собою своего кузена дона Антонио, стараясь поправить то, что испортило подложное письмо Виктории. Дон Педро нашел его со своей дочерью, и она сильно смешалась и не знала, что им отвечать, потому что, в свое оправдание, дон Фернандо требовал только, чтобы она узнала, была ли в Севилье когда-либо Лукреция де Монсальва.

Они пересказали дону Педро все, что могло служить оправданию дона Фернандо, а тот ответил, что если связь с дамой из Севильи и была ложью, какую легко опровергнуть, то он видел сейчас даму из Толедо, по имени Виктория Портокарреро, которой дон Фернандо обещал жениться на ней и которой он тем более обязан, что она великодушно помогла ему, не зная его, и что он этого отрицать не может, так как дал ей собственноручное письменное обещание, — и прибавил, что честному дворянину не следует жениться в Мадриде, если это уже сделано в Толедо. Кончив свою речь, он показал им обещание о женитьбе, написанное по всей форме. Дон Антонио узнал почерк своего кузена, а дон Фернандо сам обманулся в нем, хотя знал, что его никогда не писал, и был этим невероятно смущен. Отец и дочь ушли, поклонившись им весьма холодно. Дон Антонио ругал своего кузена, что тот пользовался им в этом деле, в то время как думал о другой.

Они сели в свою карету, где дон Антонио заставил признаться дона Фернандо в дурном поступке с Викторией, сто раз укоряя его в гнусности поведения, и представлял ему плохие последствия, какие оно могло иметь. Он ему говорил, что тот не должен более думать о женитьбе не только в Мадриде, но и во всей Испании, и что он должен быть счастлив, отделавшись женитьбою на Виктории без того, чтобы это стоило ему крови или жизни, так как брат Виктории не такой человек, чтобы удовольствоваться простым удовлетворением в деле, касающемся чести. Это заставило дона Фернандо молчать, пока его кузен делал ему упреки. Совесть достаточно его укоряла за то, что он обманул особу, которой был обязан, а обещание сводило его с ума, потому что он не мог понять, каким волшебством заставили его написать его.

Виктория вернулась к дону Педро в своем вдовьем платье и отдала письмо дона Диего Эльвире, рассказавшей ей, что оба кузена приходили оправдаться, но что теперь дона. Фернандо обвиняют в другом, чем любовь его к даме из Севильи. Потом она сообщила ей о том, о чем та знала лучше ее, но притворялась удивленной и сто раз ругала дурной поступок дона Фернандо.

В тот же день Эльвира была звана к одной своей родственнице посмотреть представление комедии. Виктория, не думая ни о чем, кроме своего дела, надеялась, что если Эльвира захочет ее послушать, эта комедия не будет бесполезной для ее замыслов. Она сказала своей госпоже, что если она хочет видеться с доном Диего, то нет ничего легче, потому что дом ее отца Сантильяны — самое удобное место для этой встречи, и что комедия не начнется раньше полуночи, а поэтому она может поехать пораньше и увидеться с доном Диего, не опоздав к своей родственнице. Эльвира, подлинно любившая дона Диего и решившаяся на брак с доном Фернандо только из почтительности к родительской воле, не протестовала против предложения Виктории. Они сели в карету тотчас же, как дон Педро лег спать, и вышли у дома, нанятого Викторией. Сантильяна, как хозяин дома, встретил их радушно вместе с Беатрисой, игравшей роль его жены и мачехи Виктории.

Эльвира написала записку дону Диего, которую тотчас же и отослали, а Виктория особо написала дону Фернандо от имени Эльвиры и сообщала ему, что только от него теперь зависит добиться руки Эльвиры, что ее на это склонили его достоинства и что она не хочет сделать себя несчастною, уступая своенравию отца. В этой записке она описала столь обстоятельно приметы, по каким он мог найти ее дом, что он едва ли бы ошибся. Эта вторая записка была послана несколько времени спустя после написанной Эльвирой к дону Диего. Виктория написала и третью, и ее Сантильяна сам отнес к Педро Сильве, а в ней она сообщала, как честная дуэнья, что его дочь, вместо того чтобы ехать в комедию, решительно приказала отвезти себя в дом ее отца и послала за доном Фернандо, чтобы обвенчаться; она же, зная хорошо, что он никогда на это не согласится, решила известить его и доказать ему, что он нисколько не обманулся в своем хорошем мнении о ней, выбирая ее в дуэньи к Эльвире. Сантильяна, кроме того, сказал дону Педро, чтобы он не приходил без алгвазила,[223] или, как мы в Париже называем, комиссара. Дон Педро, который уже спал, велел скорее давать одеваться и был в большом гневе. В то время как он будет одеваться и посылать за комиссаром, посмотрим, что происходит у Виктории.

По счастливой случайности, записки были получены обоими влюбленными. Дон Диего получил свою первым и приехал первым по вызову. Виктория встретила его и отвела их вместе с Эльвирою в особую комнату. Я не стану отвлекаться нежностями двух молодых любовников: дон Фернандо стучит уже у дверей и не дает мне для этого времени. Виктория сама открыла ему и очень хвасталась той услугой, какую ему оказала, за что влюбленный сто раз ее благодарил и обещал ей еще больше, чем дал. Она ввела его в комнату, где просила подождать Эльвиру, которая скоро придет, и заперла его, не оставив ему свечи, а сказав, что ее госпожа так хочет и что потом не замедлит ему показаться при свете, — это он должен отнести к стыдливости молодой девушки знатного происхождения, которой при столь смелом поступке трудно привыкнуть сразу смотреть на того, из любви к кому она это делает.

Сделав это, Виктория проворно, как только можно было, богато нарядилась[224] и убралась, как только позволяло время. Она вошла в комнату, где находился дон Фернандо, у которого не было ни малейшего подозрения, чтобы это не была донна Эльвира, потому что та была не менее молодой, чем она, и потому что платье ее было надушено по испанской моде,[225] а в таком и самую скверную служанку можно принять за знатную особу. Затем пришел дон Педро с комиссаром и Сантильяной.

Они вошли в комнату, где находилась Эльвира со своим возлюбленным. Молодые любовники были крайне удивлены. Дон Педро был столь ослеплен первым движением гнева, что чуть было не проколол шпагой того, кого он принял за дона Фернандо. Комиссар, узнавший дона Диего, закричал, удержав его за руку, чтоб тот поостерегся это делать и что это не Фернандо де Рибера, а дон Диего де Марадас, человек столь же знатный и богатый, как и он. Дон Педро поступил как человек умный и поднял свою дочь, бросившуюся к его ногам. Он рассудил, что Причинит горе и себе и им, если будет противиться их браку, и что не найдет ей лучшего жениха, если бы и сам выбирал. Сантильяна просил дона Педро, комиссара и всех, кто был в комнате, последовать за ним и провел их туда, где дон Фернандо заперся с Викторией. Им велели открыть именем короля. Дон Фернандо открыл и, увидев дона Педро в сопровождении комиссара, сказал им с большой уверенностью, что он здесь со своей женой Эльвирою де Сильва. Дон Педро ему ответил, что он ошибается и что его дочь выдана за другого.

— А что касается вас, — прибавил он, — то вы не можете более отказываться, что Виктория Портокарреро — ваша жена.

Тогда Виктория дала себя узнать своему неверному, и он страшно смутился. Она упрекала его за неблагодарность, и тот ничего не отвечал, а тем более комиссару, который сказал ему, что не может иначе поступить, как отвести его в тюрьму. Наконец угрызения совести, страх попасть в тюрьму, увещания дона Педро, который говорил с ним как уважаемый всеми человек, слезы Виктории, ее красота, которой она не уступала Эльвире, и более всего другого — остаток благородства, сохранившегося в душе дона Фернандо, несмотря на разгульную и полную увлечений молодость, заставили его подчиниться благоразумию и достоинствам Виктории. Он обнял ее с большой нежностью, а она чуть не лишилась чувств в его объятиях, и казалось, что поцелуи дона Фернандо не мало этому помешали. Дон Педро, дон Диего и Эльвира приняли участие в счастьи Виктории, а Сантильяна и Беатриса чуть не умерли от радости. Дон Педро сильно восхвалял дона Фернандо за то, что тот так хорошо загладил свой поступок. Обе молодые дамы обнялись с такой дружеской искренностью, как будто бы они целовали своих возлюбленных. Дон Диего де Марадас стократно уверял, что он послушен своему тестю и, по крайней мере, хочет таким немедленно стать. Дон Педро, прежде чем вернуться с дочерью домой, просил всех к себе на завтра на обед; он хотел, чтобы празднество продолжалось, две недели и можно "было забыть беспокойства, какие они претерпели. Комиссара также настоятельно просили, и он обещал быть. Дон Педро повел его к себе, а дон Фернандо остался с Викторией, имевшей причины столь же радоваться, сколь она прежде огорчалась.