— Что касается твоего батюшки, — продолжил Людвиг. — Ты же не хуже меня понимаешь, что не виноват в его смерти. Твой отец сам загнал себя в гроб, будучи слишком слабым, чтобы принять удар судьбы. Ибо крепка, как смерть, любовь. Она — величайшее счастье, но она же может принести величайшую боль.

— Да ты прав, брат, я и сам об этом думал. — Фриц приложил пальцы ко лбу. — Но одно дело понимать разумом, а другое — сердцем.

Людвиг мягко улыбнулся.

— Хорошо, что ты хотя бы согласился с моими доводами. Постарайся повторять себе эти мысли почаще, как молитву.

— Постараюсь. Спасибо, что выслушал, — с искренней благодарностью произнес Фриц.

Он ощущал себя так, будто чисто вымылся после долгой дороги через пустыню, когда к телу прилип песок и грязь.

— Не за что, ведь для этого я и здесь, — обронил Людвиг. — И теперь я понимаю, что ты пришел в монастырь вовсе не по глупости, вроде отказа девушки. Твое место действительно здесь. Вот только… Если примешь мой совет, я бы рекомендовал тебе посетить бордель.

— Чего-о-о? — У Фрица глаза на лоб полезли от такого заявления.

Людвиг хохотнул.

— Да, понимаю, звучит странно. Однако в твоем возрасте очень опасно подавлять желания тела. Тебе нужно куда-то сбрасывать избытки сил, но тренировок с оружием и работы в мастерской для этого недостаточно. Некоторым помогают ночные бдения в храме да молитвы, но это явно не твой случай. Прости, что прибегаю к низкой лексике, но… тебе надо просто перебеситься, прежде чем погрузиться в монашескую жизнь. Когда ты познаешь других женщин, то образ твоей возлюбленной, засевший в сознании и мучающий тебя, постепенно развеется. Конечно, по-хорошему такое надо делать до пострига, но назад уже не повернуть и придется разбираться с тем, что есть. Уверен, ты не погрузишься в пучину разврата и всегда будешь уважительно вести себя даже с падшими женщинами, поэтому даю тебе такой совет. Вижу, что тебе, в отличие от многих братьев, ласка дам на самом деле требуется. Но, конечно, решать тебе, я могу лишь высказать свое мнение.

— Я подумаю, — с расстановкой ответил Фриц.

— Вот и отлично. Тогда подумай еще вот над чем: что, по-твоему, лучше — делить ложе с женщиной, к которой ты относишься со всем почтением, или подавлять в себе влечение, выставляя женщину сосудом греха? Господь не зря создал Иво и Эву. Если бы Он желал, чтобы люди оставались девственными, то в мире обитали бы одни мужчины. Или одни женщины.

Фриц невольно улыбнулся.

— Если бы тебя услышал брат Дитрих, то сразу потащил бы на костер.

Людвиг хитро прищурился.

— Но ты ведь меня не выдашь.

Он потрепал Фрица по плечу, в этот миг до боли напомнив Пауля. Тот бы на излияния Фрица, наверное, тоже ответил бы советом, вроде «бабу себе найди». Только вложил бы в это совершенно другой смысл.

Простившись с Людвигом, Фриц отправился прямо в спальню послушников, где сейчас, в свободное время, никого не было: молодежь разбежалась кто куда. Он заглянул под свою узкую койку, где хранил в мешочке немногие пожитки. Там, тщательно завернутый в одежду, покоился серебряный браслет.

Фриц сам толком не понимал, почему сберег подарок Эсфирь, предназначенный для Солы. Сперва собирался продать его, прибавить вырученные деньги к тем, что получил от Дидье, и все это использовать для вступительного взноса в монастырь. Но в последний момент Фриц передумал, подчиняясь какому-то неясному предчувствию, что браслет еще пригодится. Хотя зачем? Ведь невесты, которой можно преподнести дар девушки из далекой Аласакхины, у Фрица уже никогда не будет.

В итоге он решил, что браслет станет этаким запасом на черный день: серебряную вещицу с полудрагоценными камнями всегда можно продать в случае нужды в деньгах. Пока же Фриц не только не бедствовал, но и умудрялся откладывать из денег, которые обитель выделяла каждому монаху для «раздачи милостыни». На деле, конечно же, эти монеты шли куда угодно, но только не нищим. Лучшее вино, деликатесы, одежда из тонкого сукна, которую можно носить под рясой. Куртизанки.

В пику прочей братии Фриц сначала щедро раздавал милостыню, пока не понял, что в толпе калек, точно стервятники слетающихся на сердобольного монаха, нет ни одного настоящего страдальца. Тогда Фриц стал тщательнее подходить к благотворительности: собирал в городе слухи, бродил по бедным окраинам и, найдя дома действительно нуждающихся, обычно ночью подкидывал им на порог завернутые в тряпицу монеты. В праздники раздавал всем встречным детишкам сладости. В Йоханштадте Фрица даже стали узнавать, не без злорадства обзывая «святошей Николасом». Не обошлось и без неприятностей: несколько раз любители легкой наживы пытались обчистить «монашка» на темной улочке — вот когда пригодились нещадные тренировки Вальтера. Фриц, носивший под рясой короткий меч, дал отпор и как следует проучил бандитов. Правда, в одной из потасовок ему здорово досталось и потом Дитрих битый час разорялся на собрании капитула, обличающе указывая на фингал под глазом Фрица. Дитриху даже удалось выбить из утомленного разбирательством настоятеля разрешение на суровую епитимью для «буяна». Фрица ждало страшное-престрашное наказание, которого монахи и послушники боялись даже больше заключения в монастырской темнице — неделя работы в больнице для прокаженных. Фриц, не раз бывавший там по собственной воле, воспринял кару спокойно, но для вида состроил испуганную мину — не стоило лишний раз дразнить Дитриха, пусть позлорадствует всласть.

В общем, деньги на крайний случай у Фрица водились, можно было бы прибавить к ним монеты, вырученные за браслет. Но что-то всегда удерживало Фрица, хотя пару раз он даже направлялся с украшением в ломбард.

Теперь Фриц лежал на койке, закинув одну руку за голову, а в другой вертя безделушку. Вид браслета как всегда причинил сладко-терпкую боль. Фриц представлял, как прохладный серебряный обруч обнимает тонкое запястье Солы. Синие с зелеными прожилками камни чудесно подошли бы под цвет ее глаз.

Интересно, как она? Стоило прислушаться к сплетням, узнать, может быть, герцог Сфорца таки помер от излишнего усердия в постели. И что тогда? Прибежать к Соле и снова пасть к ее ногам?

Вот уж нет!

Фриц сжал браслет так, что камни больно впились в кожу.

Стоит взять да и презентовать украшение какой-нибудь шлюхе. Получится эффектный жест. Правда, никто, кроме самого Фрица, не сможет оценить иронию. Ну и плевать.

В этот миг он окончательно решил, что последует совету Людвига и пойдет в бордель.

— Что это у тебя такое, братец-крестоносец, никак подарок Прекрасной Дамы? — раздался рядом издевательский голосок.

Задумавшись, Фриц не заметил, как в спальне появились другие послушники, тут же бросившиеся зубоскалить насчет «крестоносца».

Поступая в монастырь, Фриц предпочел не распространяться о прошлом. Однако один из послушников был при дворе Заксенштойфе в роковой день отбытия юных рыцарей, и, вспомнив Фрица, конечно же, растрезвонил на всю обитель. После бесславного окончания похода многие считали чуть ли не долгом посмеяться над бывшими героями, которых раньше приветствовали цветами. После начавшейся на севере войны бывших крестоносцев невзлюбили еще больше, обвиняя в участившихся нападениях язычников.

Другие послушники иногда пытались приставать к Фрицу, но его их насмешки не задевали, вызывая лишь брезгливое недоумение. Заняться нечем, что ли? Среди послушников, даже тех, что был старше на год, два или три, он ощущал себя глубоким стариком, окруженным шаловливыми и глупыми внуками.

Сейчас он тоже не обиделся на хихикающих мальчишек.

— Да, вы раскрыли мой секрет, — скучным тоном произнес Фриц, садясь.

Затем скорчил зверскую рожу.

— Теперь придется вас убить, чтобы вы унесли тайну с собой в могилу.

Дурачки приняли угрозу за чистую монету, побледнели, один пацан тонко пискнул:

— Не посмеешь, мой отец граф…

-… ничего не узнает, — невозмутимо закончил Фриц. — Расчленю ваши трупы да оставлю на съедение диким зверям.