Однако тот не ответил, вообще никак не отреагировал.

— Не трогай его пока, — посоветовал Пауль.

Тут из палатки выглянул лекарь и поманил Фрица внутрь. Пришлось снять сюрко, кольчугу, стеганую куртку и даже рубаху. Кровь на плече уже запеклась и одежда прилипла к телу, отдирая ее Фриц призвал на помощь всю силу воли для подавления крика.

Фрица задели копьем, и он отстранено удивился, как не заметил этого во время боя. Промыв рану, лекарь смазал ее каким-то убийственно пахнущим составом и перевязал. Помощи священника для такой «пустяковой царапины» не полагалась, у наделенных даром святых отцов было полно дел поважнее.

Лекарь быстро выпроводил Фрица, дав с собой маленький горшочек с мазью и объяснив, как ей пользоваться.

— Приходи, если станет хуже, — бросил на прощание лекарь, погружаясь в заботы о новом пациенте.

Убедившись, что с подопечными, по крайней мере, с их телами, все в порядке, Пауль повел обоих к палатке, где лежали все их вещи. Только увидев мешки, Фриц наконец-то сообразил, что подспудно беспокоило его все это время. Какая мысль вертелась на краю сознания и не давала себя ухватить.

— Где Эрнест?

Навязанный Рудольфу оруженосец не нравился ни его господину, ни Фрицу. Эрнест большую часть времени проводил в компании оруженосцев других рыцарей, где пил вино и сплетничал. Он постоянно пытался свалить свои обязанности по чистке оружия и заботе о коне Рудольфа на Фрица, в итоге все закончилось обычной дракой с шишками, фингалами и намятыми боками. Фриц отстоял свое право на свободу, и с тех пор Эрнест с ним вообще не разговаривал.

Но пусть они друг друга недолюбливали, Фрицу все же стало неловко от того, что он забыл о товарище.

Вместо Пауля ответил Рудольф, произнеся с момента встречи у лазарета первое слово.

— Погиб.

Встав на колени, Рудольф схватился за голову и принялся раскачиваться из стороны в сторону.

— Погиб. Все погибли. Я их убил… столько людей…

Пауль поспешно впихнул ему в руки бутыль, от которой разило крепким самогоном, а вовсе не обычным вином.

— Пей.

Вторую бутыль получил Фриц, огорошенный известием. Пусть он не собирался оплакивать Эрнеста, но все же осознание, что человек, которого ты всего несколько часов назад видел улыбающимся, теперь лежит где-то бездыханный… Это осознание пугало, напоминая о близости смерти, от которой только милостью Бога удалось сегодня сбежать.

Фриц приложился к бутылке, хотя от одного запаха уже начинало мутить. Рудольф тоже выпил большой глоток, и его почти сразу же начало тошнить. Долго выворачивало наизнанку, будто он избавлялся не только от выпивки и пищи, но и от скопившейся внутри боли.

Пауль крепко держал Рудольфа за плечи, следя, чтобы тот не ударился и приговаривал, что все наладится. Пройдет и забудется.

Отмучившись, Рудольф еще долго оставался на коленях и беззвучно молился. Фриц же почему-то не мог обратиться к Господу. Казалось неправильным говорить с Ним, замарав сегодня руки в крови.

Фрицу оставалось лишь пить, но самогон, обжигающей лавой прокатываясь по горлу, оставался тяжестью в желудке и не приносил ожидаемого очищения пусть и через муку. Когда-то, наблюдая за отцом, Фриц поклялся себе не брать в рот даже сидра, однако сейчас опорожнил всю бутылку. И только тогда его накрыл благословенный мрак забытья.

На следующий день, едва проснувшись, Рудольф прочитал товарищам стихи о прошедшей битве. Они так выворачивали душу наизнанку, что Фриц, всегда запоминавший творения друга, на сей раз не стал их учить и под конец, не удержавшись, заткнул уши. Однако потом все же передумал — вызубрил строчки назубок.

Потому что теперь это было его долгом: помнить о случившемся до конца дней.

Крестоносцы с почестями погребли своих мертвецов, и Рудольф с Фрицем бросили по горсти земли на могилу Эрнеста.

Тела аласакхинцев же оставили падальщикам.

Марта так и не вернулась к хозяину и проехавшийся по окрестностям поля брани Пауль ее не нашел. Зато поймал оставшегося без всадника черного жеребца с хорошей сбруей, которого и преподнес Фрицу как подарок в честь боевого крещения. Хотя такой конь был, безусловно, лучше старой пугливой кобылы, Фриц все равно тосковал по Марте.

Она, словно тонкая ниточка, связывала его с домом. Теперь же, пусть рядом был Рудольф, Фриц почувствовал себя совершенно одиноким на чужбине.

Оставалось надеяться, что Марту нашел какой-нибудь крестьянин и ей больше не придется нестись в атаку, рискуя быть убитой.

Армия крестоносцев же двинулась дальше и осадила крупный город Нур-Эйар.

Фрицу совсем не хотелось снова видеть бойню, и, можно сказать, ему повезло: в первые же минуты штурма он упал с лестницы, опрокинутой защитниками города, и сломал ногу. Хорошо не шею.

На сей раз, пока еще не было наплыва раненых, Фрица изволил осмотреть священник. От прикосновения светящейся золотом руки боль тут же прошла, а прорвавшая плоть белая кость медленно встала на место.

— Денька через три бегать будете, — заверил Фрица святой отец. — Однако сейчас нужен покой, завтра снова полечимся.

Рудольф тоже поспешил покинуть сражение под предлогом помощи другу, да и вообще подрастерял боевой пыл. Фриц тоже не горел желанием драться, но куда было деваться?

Поэтому на следующий день они оба с радостью встретили известие о том, что послы Его Величества Родриго уговорили гарнизон Нур-Эйара сдаться, пообещав от имени короля сохранить всем воинам жизнь.

Крестоносцы тут же устремились в город, Пауль пошел вместе со всеми, но своим подопечным посоветовал остаться в лагере. Рудольф и не хотел смотреть на разграбление. Фриц же не мог бы побежать при всем желании.

Конечно, стоило бы уже начинать набивать пустые дорожные мешки. За проявленную в недавней битве «храбрость» Фриц получил от короля золотое запястье, и больше похвастаться было нечем. Главное, он не знал, сможет ли заставить себя просто войти в какой-то аласакхинский дом и схватить первую попавшуюся на глаза ценную вещь. Или начать вскрывать сундуки, словно какой-то грабитель.

Однако если отбросить притворство, разве не богатство главная цель? После боевого крещения Фриц понял, что подвиги рыцарей выглядят красиво только в песнях миннезингеров. Что же до освобождения Святого града из-под власти язычников…

Такое не то чтобы вслух, даже мысленно произносить не стоило, но Фриц понимал: его мало заботят горячие призывы священников к борьбе за веру. Для него Альмадинт представлялся чем-то эфемерным, волшебной мечтой, а притесняемые там единобожники — сказочными существами. Все это было таким далеким от жизни в Ауэрбахе и насущных проблем Фрица.

Вот и получалось, что для него важным оставалось лишь одно: брак с Солой. Для которого требовались деньги.

«Мне же не обязательно разбойничать, как другие, — убеждал себя Фриц. — Его Величество будет щедро награждать своих воинов, а уж когда захватим Альмадинт — осыплет всех золотом. Ну и если я вдруг наткнусь на брошенные аласакхинцами сокровища, то не пройду мимо. В этом ведь нет ничего дурного».

Подобным образом он рассуждал, сидя в тени палатки и вытянув перебинтованную ногу. Стояла невыносимая жара, которая, по словам расположившегося рядом Пауля, здесь, в Аласакхине считалась далеко не сильной. Так, приятный прохладный денек.

— Привыкнешь. — Теперь Фриц слышал от Пауля это слово постоянно.

Привыкнешь к жаре. Привыкнешь к ослепительному солнцу. Привыкнешь к грабежам.

Привыкнешь убивать.

Чтобы как-то отвлечься от скверных мыслей и убить время, Фриц предложил Паулю сыграть в кости. Без денежных ставок, просто на щелбаны.

Повезло Рудольфу, он, когда грабежи закончились, все же пошел взглянуть на Нур-Эйар. Прельстился россказнями о великолепном дворце эмира с роскошными садами.

Пауль и Фриц заканчивали уже седьмую партию — у последнего ныл побитый лоб. Все же кому везет в любви, тому не везет в азартных играх.