— Да хватит вам о плохом, — вмешался Рудольф. — Смотрите лучше, какая красота! Наверное, дворец?

Кавалькада выехала на площадь, где перед новоприбывшими предстало прекрасное здание. Четыре тонких высоких башни с бирюзовыми крышами стояли, словно часовые вокруг строения с большим куполом такого же небесно-голубого оттенка. Белоснежные стены ярко контрастировали с цветом крыш, от чего казалось, что те просто парят в воздухе.

— Нет, здесь раньше был манзилзоар — языческий храм, — охотно объяснил Пауль. — Решили не сносить такую красоту, освятив церковь в честь святого Иоанна.

Фрица покоробила мысль, что в месте, где когда-то возносили хвалу ложному богу, теперь поют гимны Сыну. Как-то это… подленько? Неужто клирикане не могут построить храм получше, чем украденный у язычников?

Все здесь, в сияющем Сент-Иоанне, было ненастоящим, лживым. Даже название города.

На холме за еще одной крепостной стеной находился дворец, такой же воздушный и белый, как манзилзоар. Легко было вообразить, как по галереям скользят, точно бабочки, восточные женщины.

Окна покоев, куда поселили Фрица, Рудольфа и Эрнеста (который так и не пришел в себя даже после того, как его не слишком аккуратно бросили на тюфяк) выходили на море. Солнечные зайчики играли в догонялки на лазурных волнах, Фриц подумал, что, пожалуй, море люди точно не смогут друг у друга отобрать — оно принадлежит самому себе. И еще Всевышнему.

Входная дверь вела на галерею, откуда открывался вид на один из внутренних двориков, где раскинулся сад и журчал фонтан. Но если приглядеться получше, становилось заметно, что от мраморного цветка отбито несколько лепестков. А в тени стены вместо деревьев торчали лишь пеньки. Следы былых схваток нашлись и в самой комнате. Развешанные по стенам гобелены скрывали отбитую штукатурку. В одном месте на полу Фриц, приподняв ковер, увидел здоровое кирпично-красное пятно — след некогда пролитой крови, который так и не смогли оттереть.

— Надеюсь, здесь не живет призрак. — Рудольф зябко повел плечами и нервно осмотрелся.

— Пристало ли тем, кто скоро скрестит клинки с язычниками, бояться духов? — Фриц растянул губы в улыбке, хотя у него поджилки тряслись.

— Верно, не о чем беспокоиться, ведь нас защищает крест. — Рудольф прикоснулся к символу на своем сюрко.

Когда друг успокоился, Фриц тоже заставил себя забыть о пятне. Это же просто грязь. Нечего сопли распускать, да еще в присутствии товарищей. Вон, Эрнест все же изволил продрать глаза и теперь пялится вокруг. Еще подслушает, о чем они с Рудольфом тут говорят, и потом проходу не даст насмешками.

Однако молитвы не помогли Фрицу заснуть в первую ночь. Он убеждал себя, что все дело в неудобном тюфяке — кровать была только у Рудольфа, который предложил спать на ней по очереди, но остальные отвергли такую щедрость.

Еще виноваты новые впечатления и волнение. К тому же жара к ночи вовсе не спала, а только усилилась. В комнате было душно, в окно не проникало ни ветерка. Да и дурак Эрнест храпел, точно боров.

В этом все дело.

Но иногда Фрицу казалось, что сочащийся в окно лунный свет обрисовывает на стене темный силуэт то человека в тюрбане, то женщины с тяжелыми серьгами.

Хвала Господу, скоро крестоносцы выступили в поход.

Альмадинт ждал своих освободителей.

Нетерпеливо всхрапывающие скакуны переступали с ноги на ногу, позвякивали кольчуги и слышался шепот, возносивший молитвы.

Выстроившиеся в три ряда рыцари готовились к атаке — далеко впереди черной массой вытянулись отряды аласакхинцев.

У Фрица взмокли ладони под обшитыми кольчужными кольцами рукавицами, пот стекал со лба, капая на глаза. И дело было не только в жаре — Фриц просто боялся.

Впереди ждал не тренировочный бой, не полупотешная драка с пиратами, а настоящее сражение. Придется вонзать меч в человеческую плоть, а не соломенное чучело. Прерывать чью-то жизнь. И враги без колебаний сами убьют Фрица, если он зазевается.

Только теперь он в полной мере осознал, что может погибнуть. Быстро и просто. Вот только что был Фридрих-Вильгельм фон Ауэрбах, дышал, разговаривал, мечтал. А вот его уже нет. И пусть его по заверениям священников ждет Рай, Фриц предпочел бы пока задержаться на грешной земле.

Но отступать некуда.

Рядом Рудольф таращился прямо перед собой полным ужаса взглядом, и Фрица, чего греха таить, немного успокаивало осознание: друг тоже трусит. Зато державшийся рядом Эрнест, поймав взгляд Фрица, улыбнулся презрительно и развязно, мол «фу, жалкий плебей, лишенный титула, уже наложил в штаны». Фриц в ответ принял высокомерный вид, надеясь, что Эрнест не заметит, как дергается у него глаз.

— Не геройствуйте, держитесь в задних рядах, — напутствовал их Пауль. — Помните: аласакхинцы хорошие лучники, но слабы в ближнем бою. Сокращайте дистанцию.

Он говорил это уже не раз. Сокращать дистанцию, ха! Это еще надо успеть, пока тебя не нашпиговали стрелами.

Фрицу в голову лезли образы собственной жуткой смерти и, чтобы хоть как-то отвлечься, он начал твердить молитвы, толком не понимая, что шепчет, путаясь в словах. Хотя общий молебен воинов перед битвой уже закончился: церковники как раз увозили золотой с рубинами Крест Алексея — священную реликвию, которую удалось сохранить в Сент-Иоанне. По легенде это был первый символ веры, выкованный одним из Учеников Сына. Исцеляющий раны, воскрешающий умерших.

Однако даже благословение Креста не могло унять беспокойство Фрица. Совсем не хотелось проверять силу реликвии на себе, ой как не хотелось.

Горн протрубил призыв к боевой готовности. Последний раз переглянувшись с Рудольфом, Фриц опустил забрало шлема и взял закрепленное у седла копье. Ладонь вспотела так, что, казалось, сейчас выскользнет из рукавицы и оружие упадет на землю.

— Да хранит вас Господь, — шепнул Пауль и тоже опустил забрало.

Горн протрубил во второй раз.

— С нами Бог! — взревели крестоносцы.

Фриц бы с радостью вплел свой голос в общий боевой клич, но горло пересохло и получилось лишь сипение.

Опустив копья и подняв щиты, первый ряд рыцарей тронулся. Затем второй. Следом двинулись соседи Фрица, он же замешкался: Марта ни в какую не желала идти вперед, топталась на месте и даже пробовала пятиться задом, будто предчувствовала дурное.

Остальные рыцари были все дальше, набирая скорость. Мимо Фрица уже пробегали пешие ратники, некоторые оборачивались и показывали неприличные жесты, потешаясь над слабостью знатного господина.

Зато подкатившая ярость помогла бороться с волнением. Фриц с силой всадил пятки в бока Марты, когда это не помогло, он перекинул щит за спину, обернулся и шлепнул лошадь по крупу свободной рукой. Заржав, Марта устремилась за остальными лошадьми.

Ряды аласакхинцев тоже двинулись вперед. Все ближе и ближе. Уже можно было различить в до этого безликой массе отдельных людей. Смуглые лица и черные бороды. Шлемы странной формы с острыми наконечниками. Пестрые тюрбаны и стеганые куртки, заменявшие большинству воинов кольчуги.

Аласакхинцы оглашали воздух пронзительными криками, среди которых можно было разобрать имя их ложного бога. В ответ рыцари тоже заорали. Эти звуки, сливаясь с грохотом копыт, будили в душе странное волнение. Кровь быстрее бежала по жилам, разопревшую кожу покрывали холодные мурашки.

Фриц сам не заметил, как стал вопить вместе со всеми, даже не боевой клич, а просто одно протяжное «А-а-а-а!». Теперь он стал единым целым с шеренгой рыцарей и лошадьми — все они превратились в один огромный наконечник копья.

Аласакхинцы начали стрелять, нарушая мерзким свистом слаженную красоту крика рыцарей. Несколько наконечников вонзились в щит Фрица, еще один отскочил от шлема. Но вот скакавший впереди воин странно выгнулся и неожиданно упал с коня. Фриц едва успел натянуть поводья, объезжая его. И погнал дальше.

Все ближе, ближе, ближе…

Сшибка!

Грохнуло так, что у Фрица заложило уши.