При упоминании столь интимных подробностей у Фрица заалели щеки. Эсфирь тоже покраснела до корней волос, но явно не от смущения.

— Зная, как ты одурманен ей, я готов поверить, что кровь на самом деле лилась из твоего тела, дабы скрыть позор падшей женщины! — выпалил Дергун.

Это был уже перебор.

— Советую тебе следить за тем, что говоришь, Джахан ибн Юсуф, — опасно мягко произнес Фархан, точно горный барс, прячущий в мягких лапах когти. — Иначе в моем шатре еще раз прольется кровь. Вот только вовсе не по радостному поводу.

Эсфирь оскалилась и едва не шипела рассерженной кошкой.

— Ах, подлые шакалы! Дети дэвов! Ядовитые гадюки!

Еще парочку использованных ей эпитетов Фриц не смог перевести, но не сомневался, что Эсфирь кроет стариков на чем свет стоит.

Фриц ожидал, что она вот-вот бросится к занавесу и приготовился вмешаться, правда, не представлял, как именно.

— Сейчас речь идет только о неверном, — весомо произнес Сладкоголосый. — Не позволяйте ему, даже не присутствуя, рассорить нас.

— Кто затевает ссору, так это почтенный Джахан ибн Юсуф, — бросил Фархан.

— Приношу свои извинения, — обронил Дергун через минуту, явно под давлением осуждающих взглядов своих приятелей.

— И ты прости меня, если был слишком резок. — По тону Фархана было яснее-ясного, что он не собирается ничего забывать и прощать.

Снова взял слово Сладкоголосый.

— Что ж, если ты настаиваешь на том, что неверный твой брат, мы не можем тебя переубедить. Но уже решено: послезавтра племя покидает оазис. Рядом бродят разбойники, недалеко — армия мамлеев. Оставаться здесь дальше опасно. Сможет ли неверный ехать на верблюде? Если нет, никто не будет его ждать. Это наше последнее слово.

— Последнее, последнее, — вторили ему остальные двое.

— Я понял и благодарю за предупреждение, — сухо произнес Фархан. — Но я воспользуюсь правом свободного человека и пока останусь со своим стадом здесь. Догоню племя позже.

Он холодно распрощался с гостями, прошел за занавеску, и, сразу же шагнув к Эсфирь, зашептал ей успокаивающие слова.

— Я вполне могу держаться в седле, — робко заговорил Фриц. — Если вы дадите мне в дорогу провизии и расскажите, как добраться до ближайшей крепости рыцарей, то…

— Когда ты сядешь в седло, решать мне, а не тебе! — раздался вдруг каркающий голос.

Алия так тихо и неподвижно сидела в своем углу, что Фриц о ней забыл, принимая за одну из многочисленных подушек. Теперь же бабка удивительно ловко для ее возраста вскочила и, подойдя вразвалочку к Эсфирь, ткнула кулачком в бок.

— Не слушай старых ворчунов, дочка. Им лишь бы перемыть кому-то кости — сплетничают почище старух!

Повернувшись к Фархану, добавила значительно:

— Мудрость старости надо уважать. Но если все время смотреть только назад, не сможешь идти вперед.

— Ты такая хорошая, бабушка Алия! — растроганно произнесла Эсфирь и украдкой протерла глаза краем платка.

— Поживешь с мое, тоже будешь очень хорошей, — буркнула та.

Фриц все же не сдавался:

— Я, правда, смогу ехать верхом. Не хочу, чтобы вы пострадали из-за меня.

— Щас я тебе дам, верхом! — Взъярившись, Алия гаркнула:

— Ну-ка живо перевернулся, примочку будем менять, раз ты такой прыткий!

Фархан поспешил уйти и, уже подняв занавеску, сказал:

— Ничего страшного не случилось, брат. Любой из племени может откочевать, куда хочет, и потом вернуться. Ничего особенного.

— На вас с Эсфирь будут косо смотреть. — Фриц предпринял последнюю попытку убеждения.

Фархан только отмахнулся.

— Посудачат и успокоятся. Люди могут болтать разное, гораздо важнее сохранить свою честь не перед ними, а перед Зоаром.

Как и обещали старейшины, племя отбыло: Фриц понял все по шуму на улице и без дополнительных объяснений. Резко кричали верблюды, заливались лаем собаки, надрывно мекали козы и галдели люди.

Когда через пару дней Фриц впервые вышел из шатра, поддерживаемый с двух сторон Эсфирь и Алией, то перед ним предстал пустой оазис.

У озера, покоившегося как драгоценный сапфир на ладонях невысоких холмов, толпились верблюды и козы из стада Фархана. Животные шумно пили воду, то и дело оглашая воздух заунывными криками, которые бередили душу не меньше протяжных призывов к молитвам, доносившимся из зоарских храмов осажденных крестоносцами городов.

Садившееся солнце резко очерчивало силуэты пальм, кажущихся плоскими — точно вырезанными из черной древесины умелым мастером.

На небе развернулось буйство красок, многим из которых Фриц не мог дать названия. Бордовый плавно переходил в красный, дальше оранжевый, желтый и, наконец, блекло-голубой оттенок, предвестник грядущей ночи.

Такой прекрасный вид почти причинял боль. Фриц почувствовал то странное нетерпение и даже беспокойство, какое вызывает слишком сильная красота. Зато теперь он окончательно осознал, что избежал загребущих лап Смерти.

«Как все-таки хорошо быть живым», — подумал он и вознес благодарственную молитву.

Рядом стояли на коленях женщины, но их призывы к Зоару не вызвали отторжения, наоборот, Фриц ощутил какое-то непривычное единство. Будто они втроем и в самом деле молились одному Богу…

Однажды вернувшийся с длившейся несколько дней охоты Фархан принес добрые, по крайней мере, для Фрица, вести.

Повстречавшись с караванщиками, Фархан узнал, что осаждавшие Сент-Иоанн мамлеи рассорились со своими басарскими союзниками и на некоторое время оставили город в покое. Сейчас был лучший шанс добраться туда, ведь, понимая, что крестоносцев скоро окончательно изгонят, в Сент-Иоанн стекалось много беженцев-клирикан, желающих перебраться в Срединные земли.

Окрыленный новостями Фриц не без труда, но смог забраться в седло на спине самой смирной из верблюдиц Фархана, вызвавшей воспоминания о старой-доброй Марте.

Алия, поворчав, дала добро на отбытие.

— Не успела тебе шрам убрать, теперь останется. Шрамы они, вестимо, украшают мужчину, но мешаются и зудят.

— Я попрошу лекарей в Сент-Иоанне помочь, — заверил ее Фриц, который на самом деле собирался оставить шрам на спине как напоминание о собственном позоре и чудесном избавлении. — Спасибо тебе, что заботилась обо мне все это время.

— Мне твое «спасибо» без надобности, — в привычной желчной манере ответила Алия. — Главное, себя береги. Лучшая награда для лекаря, когда спасенный человек дорожит дарованной ему жизнью. Но вы же все одинаковые, штопаешь вас, штопаешь, а вы опять в самое пекло лезете и потом едва живые приползаете.

— Не волнуйтесь, бабушка, я собираюсь вернуться домой: женюсь и больше никогда не буду обнажать меч, разве что в защиту дорогих мне людей. — Фриц не покривил душой, именно так он и собирался поступить.

Пусть он не добыл богатства, но разве это так уж важно, пока они с Солой любят друг друга? Отец наверняка обрадуется возвращению сына и даст согласие на любой брак, лишь бы наследник больше не шлялся в чужих землях за морями.

Имея много времени на обдумывание своего положения, Фриц решил, что благодаря умению читать и писать найдет хорошую работу. В конце концов, можно переступить через гордость и попросить о помощи Заксенштойфе.

Фриц с наслаждением предавался мечтам о будущей жизни с Солой: скромной, но честной. Фантазии помогали забыть о пережитых ужасах и не гадать о судьбе товарищей.

В день отбытия Фриц сам приторочил к седлу верблюдицы сумку с немногочисленными пожитками — там, кроме запаса еды, лежала лишь кольчуга. Шлем, щит и меч остались на поле боя, наверняка уже давно перекочевав в руки мародеров. Фриц не особо печалился по потерянному оружию, желая, чтобы больше никогда не пришлось им пользоваться. Однако принял от Фархана легкий лук и старую саблю да самозащиты в случае чего.

Фриц тепло простился с Алией и Эсфирь, понимая, что будет скучать не только по своей бойкой названной сестрице, но даже по вечно брюзжащей старушенции.