Жестом ладони отказавшись от дара, Фриц указал на могилу, затем прижал палец к губам, намекая, что стоит соблюдать тишину.

Аласакхинец что-то с придыханием произнес на своем языке, потом спохватился и сказал отчетливо:

— Да хранит вас Господь.

Получив разрешение, женщины устремились к могиле, едва не расталкивая друг друга.

Фриц опасался, что могут возникнуть проблемы с монахом, но тот спокойной уступил место родственницам убитых. Потом заговорил с несколькими и Фриц заметил, что женщины крестятся. Неужели среди казненных оказались единобожники? Не стоило ли удивляться. Даже в Срединной земле единоверцы уничтожали друг друга, так почему в Аласакхине они должны вести себя иначе?

Женщины белыми призраками бродили возле могилы, то и дело слышались слабые вскрики и стоны. Одна аласакхинка все же не выдержала: бросилась на тело дорогого человека, завыла громко и надрывно. У Фрица по коже побежали ледяные мурашки — почему-то вдруг вспомнился последний крик матери. С сердца будто ножом стали соскребать застывшую корку, обнажая застарелую боль.

Слуги, только теперь заметившие женщин, побежали от дальнего края ямы, потрясая кулаками и сыпля угрозами.

— Занимайтесь своим делом, — срезал их Рудольф. — Мы разрешили дамам проститься с умершими.

Спорить с рыцарями никто не решился, но Фриц разобрал в ворчании уходящих слуг предположение, что господа «получили на лапу» и «не хотят делиться». Рудольф, видимо, тоже все понял и передал недовольным несколько монет из своего кошеля. В благодарность «за труды». А еще для того, чтобы держали рот на замке.

Так страшно кричавшая женщина теперь просто молча раскачивалась из стороны в сторону. Потом ее, взяв под руки, увели другие.

Двое друзей не давали слугам закапывать могилу, пока все аласакхинки не простились с усопшими, что стоило еще нескольких монет. Наверное, прошло не меньше двух часов прежде, чем женщины ушли. На прощание все тот же мужчина попытался снова дать Фрицу мешочек с деньгами, но получил твердый отказ. Тогда низко поклонился и снова призвал благословение Бога на добрых людей. В этот миг Фрицу впервые пришла в голову мысль, от смелости которой стало до трепета страшно и одновременно неожиданно хорошо: может быть, Он на самом деле один и люди лишь по неразумности дают Ему разные имена?

Пока Фриц и Рудольф смотрели вслед уходящим женщинам, рядом появился монах.

— Вы поступили, как подобает истинно верующим, дети мои.

— Вы тоже, отче, — ответил Фриц.

Пусть то, что они с Рудольфом сделали сегодня, не исправит совершенное злодейство. Пусть это лишь капля доброты в море жестокости… Фриц все же почувствовал облегчение от исправления хотя бы малого несовершенства в мире.

Слуги уже собрались закапывать могилу, когда свет лампы упал на лицо одного из покойников. Красивый юноша не старше Фрица и Рудольфа смотрел в вечность широко раскрытыми глазами.

Они опустили ему веки.

Короли — помазанники божьи — могут судить, казнить и миловать. Они будут держать ответ лишь перед Господом. Но погибшие сегодня вовсе не были преступниками. Свершилось не правосудие, а убийство. Гораздо более подлое и жестокое, чем в сражениях. Там противники сходятся в честном бою, ставя на кон свои жизни. И судьей выступает лишь Бог.

Тогда почему же Фрица, отнявшего десяток жизней врагов в схватке лицом к лицу, до сих пор терзало чувство вины, в то время как король спокойно отправил на смерть сотни невинных?..

Святой град Альмадинт проступил из золотистой утренней дымки, словно мираж в пустыне.

Парившие над землей стройные тонкие башни и купола казались сотканными из света. Они будто были частью иного мира, далекого от страны песка, зноя и крови, по которой пробирались крестоносцы. Подъедешь ближе — и все исчезнет, растворится в рассветном мареве, как дивный сон.

Когда конь Фрица взобрался на пригорок, над стенами взлетела стая белоснежных птиц, и сначала почудилось, что это ангелы парят над Святым городом.

Фриц знал, что Альмадинт уже близко, за холмом. От поднявшихся раньше рыцарей по задним рядам армии распространялись восторженные шепотки. Но пусть Фриц и был готов, облик города все равно поразил его в самое сердце. Нестерпимо захотелось остановить коня и, опустившись на колени, поцеловать обетованную землю. Некоторые рыцари так и делали, мешая проезжать другим: опускались в дорожную пыль, простирали к Святому городу руки и громко распевали псалмы.

От Альмадинта в этот миг тоже понеслось странное пение на разные голоса. Заунывное, на одной протяжной ноте — оно вовсе не было красивым, но трогало какие-то струны в душе. Фриц ощущал дрожь, будто все его существо резонировало с незнакомым ритмом.

Рудольф, двигаясь так, словно его телом управлял кто-то другой, остановил коня и неловко плюхнулся в песок. Чуть приоткрыв рот, застывшим взглядом уставился на город. Фриц потянулся следом, но его удержал окрик Пауля.

— Ну хоть в сторону отъедьте. Вас же задние ряды сомнут!

— Не дергай мальчишек, Пауль, — весело крикнул какой-то рыцарь. — Они же впервые видят Альмадинт. Вспомни, как сам башкой о камни бился перед стенами Святого града.

— Ничего подобного!

Шутливая перебранка охладила Фрица лучше нравоучений Пауля. Да, Альмадинт прекрасен. Но скоро его девственно-чистые стены окрасятся кровью.

В очередной раз в разум закралась предательская мысль о бегстве, которая часто посещала Фрица со дня казни пленных из Нур-Эйара.

Когда друзья вернулись с дежурства, Рудольф надтреснутым голосом сказал:

— Давай бросим все это и вернемся домой.

Услышь Фриц такое от друга несколько дней назад, обозвал бы того трусом и поднял на смех. Но теперь молчал, проглатывая рвущееся с губ «давай». С какой бы радостью он отправился назад к скуке промозглого Ауэрбаха! К Соле.

Которая не примет опозоренного жениха.

Фриц понимал, что слава о рыцарях, сбежавших из Святого воинства, далеко разнесется по Срединной земле. От молвы можно скрыться разве что в далекой глуши Инеместы и Кальтонии или на худой конец у язычников Тантланда. Но захочет ли Сола отправиться с Фрицем в изгнание? Может быть, из любви к нему и пойдет на такую жертву, вот только счастлива точно не будет. Меньше всего он хотел, чтобы она страдала. Уж лучше мучиться самому!

«И заставлять страдать других, да?» — едко спрашивал внутренний голос.

Фрицу все же удалось убедить себя, что остаться в рядах крестоносцев для него даже лучше. Пока они с Рудольфом здесь, то смогут пусть чуть-чуть, но выправить уродливые искажения в мире, которые оставляли другие рыцари. Если не предотвратить грядущие трагедии, то хотя бы спасти какую-то одну жизнь. Две, три. Все лучше, чем ничего.

Да, это были слова Кройцбергера, однако как ни крути, благодаря собранной им группе, триста человек остались в живых. Подумав спокойно, Фриц осознал, что стоит ценить даже маленькие победы.

Поэтому он сказал Рудольфу:

— Прости, друг, я остаюсь. Ты же, если больше не в силах это выносить, возвращайся. Я тебя прикрою. Можно даже попробовать разыграть твою смерть, чтобы сохранить репутацию.

— Да к черту репутацию! — запальчиво воскликнул Рудольф. — Тебя я не брошу… Это ведь из-за Соланж ты все терпишь, да? Разве ее любовь померкнет от того, что ты покинул армию разбойников и убийц?

Фриц уже ни в чем не был уверен, но сказал твердо, цепляясь за чувства к Соле, которые дарили утешение:

— Я хочу, чтобы она была женой уважаемого дворянина, а не парии.

Больше они к этому разговору не возвращались. И вот теперь Рудольф, забыв о побеге, восторженно приветствовал Альмадинт, тогда как Фриц не мог пробудить в душе положенной по случаю радости.

Впавшего в экстаз Рудольфа едва не затоптали копыта здоровенного скакуна такого же черного, как его всадник. Фриц, соскочив на землю, оттащил друга и тот более-менее пришел в себя.

Пока рыцари спускались с холма, лавиной растекаясь по лежащей внизу равнине, от башен города в небо все так же летела протяжная песня.