Фриц медленно кивнул.

— Благодарю за наставление, Ваше Преосвященство. Я принял ваши слова к сведению: буду честным, обещать следовать им не могу, но обдумаю и решу, как быть.

Тут он не лукавил, мысли Филиппа были далеки от обычной демагогии церковников вроде Уве. Он на самом деле заботился о благе Фрица, а через него — о благе жителей баронства. Речи Филиппа показались Фрицу очень разумными. Спокойные взвешенные слова. Размеренный голос. Честный взгляд. Все вызывало доверие и желание прислушаться.

— Вот и славно. — Филипп даже отечески потрепал Фрица по плечу, хотя раньше не позволял себе такие фамильярности. — Можешь не волноваться насчет всяких доносов. Кстати, жалобы на тебя приходят не только от священнослужителей, не решившихся подписаться, но и от некоторых богатых жителей баронства, которых не устраивает, что ты лечишь всех, невзирая на ранг. Да еще смеешь ставить крепостных на один уровень с купцами и уважаемыми мастеровыми. Ах, какой стыд!

Филипп иронично усмехнулся.

— Я поставлю на место этих возомнивших о себе невесть что господ. Пусть знают: Церковь не позволит клеветать на своих верных сынов.

— Спасибо, Ваше Преосвященство. — Несмотря на всю нелюбовь к этому ритуалу сейчас Фриц охотно поцеловал перстень на протянутой руке Филиппа.

Как же было хорошо, что в насквозь прогнившей Церкви, где каждый думает лишь о своей выгоде да продвижении по иерархии, еще остались такие клирики! Осознание того, что он в кои-то веки не один в своей борьбе с жадностью, властолюбием и жестокостью, согревало Фрица. С таким сильным союзником можно на самом деле многое изменить!

— Жаль, что тот любитель доносов не подписался, — с досадой сказал Фриц.

— Увы. — Филипп развел руками. — Мой секретарь покажет тебе послание, возможно, ты узнаешь подчерк.

— У меня имеется один подозреваемый, хранитель креста из моего прихода. Не поможете мне его заменить? — Фриц с надеждой воззрился на Филиппа.

Тот покачал головой.

— Без весомых доказательств избавиться от него будет довольно сложно. Если я просто так прикажу сместить человека, преданно служившего Церкви десятилетиями, пойдут слухи о моем самоуправстве и потворствовании любимчикам. А для успеха нашего общего дела моя репутация должна оставаться безупречной.

Что ж, вполне ожидаемый ответ, тогда придется самому провести расследование и добыть доказательства.

Вечер последнего месяца лета с грозой и ливнем самое то для того, чтобы сесть у растопленного камина и проверить храмовую казну.

Высыпав монеты на стол, Фриц начал раскладывать их в аккуратные стопки. Вот ведь старый скупердяй Швайнер, мог бы дать и больше! Видать недостаточно Фриц его запугал историями о насланном завистниками проклятии. Надо еще поднажать.

Было тут и несколько маленьких мешочков с медяками от благодарных за лечение простолюдинов. Фриц, следуя совету Филиппа, все же стал брать их подношения. На лицах людей, чей дар приняли, появлялась такая искренняя радость, что даже неловко становилось. Все-таки в чем-то Фриц еще не научился понимать человеческие души, пусть и считал себя бывалым парнем.

Фриц только начал пересчитывать «дар храму» и прикидывать, как сможет ловко вернуть самым бедным из жертвователей часть денег, когда от входной двери донесся громкий тревожный стук. Служанка, выполнившая свою работу, давным-давно ушла домой, так что открывать было некому.

Стук повторился еще настойчивее, казалось, поздний визитер пытается проломить дерево. Пришлось самому тащиться открывать. Пока Фриц шел, из-за двери послышалась возня и приглушенные голоса.

— Нечего беспокоить святого отца на ночь глядя!

— Моя сестра умирает, а ты о беспокойстве трындишь?!

— Все с ней будет в порядке, рожали же бабы до нее и живы.

Фриц распахнул дверь как раз тогда, когда крепкий парень в намокшем плаще схватил вцепившегося ему в руки Уве за грудки.

— Что тут происходит?

Мгновенно забыв об Уве, парень набросился на Фрица.

— Отче, помогите, на вас вся надежда! Сестрица с утра мучается, никак не может разрешиться от бремени. Повитуха говорит, без божьей помощи и мать, и дитя помрут.

— Вот и молитесь Господу, а святого отца в грозу гонять по оврагам нечего, — пробухтел Уве и через плечо парня виновато взглянул на Фрица. — Он ведь сперва в мой домик ломился, уж я его выпроваживал, но уперся, стервец.

Фриц едва ли понимал и пяток слов, будто наяву видя озаряемые вспышками молний стены замка Ауэрбах и слыша раскаты грома.

Сорвав с крючка у двери плащ, Фриц уже собрался выскочить на улицу. Но вовремя вспомнил об оставленных деньгах: быстро подбежал к столу, запихал монеты в мешочек и убрал все под замок в сундук, в спешке даже не притворив входную дверь, через которую ледяной ветер приносил брызги дождя.

Проделав все за несколько секунд, Фриц вылетел на крыльцо, едва не столкнув парня и Уве.

— Едем сейчас же! Нельзя медлить!

Парень жил у старшей сестры и ее мужа на дальнем хуторе, куда и при сухой солнечной погоде дорога занимала не меньше часа, а уж по грязи да в полутьме Фриц с сопровождающим добирались все два или даже три. Струи дождя хлестали кнутами, плащ быстро промок и необычный для августовской ночи холод пробирал до костей. Один раз мул, испугавшись молнии, едва не сбросил Фрица, поводьями ему расцарапало ладони. Но они успели.

Измученная роженица уже едва дышала, еще несколько минут и ее бы уже ничто не спасло. Чтобы поддержать жизнь, Фриц влил в нее святой силы, но даже так женщина слишком ослабла, чтобы тужиться. Пришлось вытаскивать ребенка магией, он уже задохнулся, и Фриц прокачивал ему легкие, пока маленькое сердечко вновь не забилось.

В итоге мать и ребенок были спасены, однако благодарностей счастливого отца и прочих домочадцев Фриц уже не слышал — от переутомления он потерял сознание…

Он очнулся, но одновременно будто бы и нет. Мир вокруг накрыла полупрозрачная вуаль, придав предметам странные очертания. Вон там, например, нечто на четырех лапах это стол или все же корова? Хе-хе-хе, забавно. Фриц бы рассмеялся, но почему-то в теле совсем не осталось сил на движения, даже дыхание давалось с трудом.

А еще было очень жарко. Неудивительно, в Аласакхине летом на солнце можно заживо зажариться. Он ведь в Аласакхине, да? Конечно! Где еще быть крестоносцу. Немного полежит и встанет, чтобы выпнуть лентяя-Рудольфа на утреннюю тренировку.

Из зыбкой мути внезапно выплыло бородатое лицо. Пауль? Однако голос прозвучал незнакомо и как-то глухо, будто доносился сквозь слой мешков с песком.

— Святой Годфрид, да он весь горит!

Больше Фриц ничего не услышал, полностью погружаясь в волны белого тумана, мягко качавшие его, как в колыбели.

Потом в приятный мир сладкой истомы вторгся резкий шепот, точно порыв холодного ветра.

— Сие божья кара за гордыню, коли вмешаемся, пойдем против Его замысла.

— Но как же… Фридрих-Вильгельм ведь наш пастырь… Я все же поеду к отцу Берту…

— Ха, ну попробуй, тот и пальцем не пошевелит ради этого высокомерного мальчишки…

Кто это говорит? Казалось очень важным вспомнить имена спорщиков. Фриц силился напрячь разум и получал лишь тупую боль в висках. Мысли растворились, а глаза закрылись сами собой.

Он смутно ощутил, что его тормошат, льют в пересохшее горло горячую влагу. Как же муторно. Просто не мешайте спокойно лежать. И дайте чего-нибудь холодного, а не это обжигающее дерьмо, которое щиплет нутро и вызывает новый прилив жара.

Вдруг явилась дева с золотыми локонами, опутавшими руки и ноги, не дававшими пошевелиться.

— Теперь мы всегда будем вместе, дорогой, — пропела она.

Черт, он ведь решил, что больше не позволит ни одной женщине называть себя «дорогой». Только она могла… кто «она»? Как ее звали? Он не мог припомнить ее черты, и у златовласой женщины на месте лица зияла белая пустота, как у недоделанной снежной бабы. Ха-ха, вот ведь чушь! В такую жару точно не получится слепить крутобокую тетку…