У самого Фрица времени на интрижки не оставалось: он мотался по окружающим городок деревенькам и хуторам, писал проповеди, проводил службы.

Забавно, в пятнадцать лет, рисуя в фантазиях картины будущего, он никогда не представлял себя на духовном поприще. Такое даже в голову не приходило. И вот, поди ж ты, теперь Фриц не просто священник, но получает искреннее наслаждение от такого труда. Как переменчива судьба…

Занудствование Уве прервало появление сапожника, которому Фриц лечил язву желудка. Дальше заявилась старушенция Беата, чье единственное развлечение состояло в выдумывании себе новых недугов. Сегодня она жаловалась на прострелы в левом ухе. Фриц осмотрел ее и заверил, что все в порядке, однако назойливая старуха не унималась да еще принялась строить глазки. Насилу Фриц ее выпроводил, расточая игривые любезности, от которых Уве бы покраснел, если бы не сбежал, едва завидел Беату.

Затем Фриц оседлал одного из трех обитающих в храмовой конюшне мулов и отправился проверять больных на дому.

По возвращении Фрица у крыльца встретил Ульрих, на пухлом лице которого появилось необычное для него обеспокоенное выражение.

— Приезжал посыльный от Его Преосвященства. Тебя вызывают, отче.

В приглашении от Филиппа не было ничего пугающего или необычного. Конечно, Фриц не мог бы назвать столь высокую особу другом, однако Филипп не упускал из виду своего протеже. Они обменивались письмами, и в целом Фриц считал их отношения вполне доброжелательными. С чего бы Ульриху так волноваться, будто пришел вызов на судилище?

Фрицу не потребовалось спрашивать, Ульрих сам все объяснил. Наклонился вперед, насколько позволяло объемистое пузо, и, прикрыв рот ладонью, шепнул:

— Трухлявая поганка как услышал о вызове от епископа, такую довольную рожу скорчил, меня чуть не вырвало. Зуб даю, настучал мухомор вонючий на вас.

Фриц нахмурился: вот это уже скверно. Хотя Филипп бы вряд ли стал вызвать к себе лишь из-за какой-то кляузы. Разве что Уве выдумал действительно тяжелое, а главное, правдоподобное обвинение.

Не стоило сбрасывать со счетов и то, что Уве вообще ни при чем, а за всем стоит ведущий свою, пока непонятную игру, Ульрих.

Как же осточертели эти интриги! Фриц тяжко вздохнул: почему его не могут оставить в покое, позволив делать свое дело?

Пришлось отправляться в дорогу. Путь до резиденции епископа занимал три дня — сколько полезного можно было бы сделать за это время! Фриц пообещал себе, что, когда вернется, обязательно найдет стукача, и если это Уве, то выдворит его из храма, используя любые, даже нечестные методы.

По прибытии в резиденцию, Фрица накормили, дали время отдохнуть и только затем проводили в сад.

Разведение роз было единственной слабостью, которую позволял себе Филипп. Он сам копался в земле, подрезал кусты, обрабатывал от паразитов и поливал. Даже вывел несколько новых сортов, чем ужасно гордился.

Сад встретил Фрица сладким благоуханием и пестротой красок. Каких только роз здесь не было! Традиционные алые и белые. Желтые всех оттенков. Нежно розовые и бордовые, как терпкое вино. Центральную клумбу занимало главное детище Филиппа — розы «Дар Матери» необычного фиолетового цвета с синей кромкой на лепестках.

Сам Филипп стоял рядом, заложив руки за спину и любуясь.

— Добрый день, Ваше Преосвященство, — приветствовал Фриц.

— Рад тебя видеть, Фридрих-Вильгельм, мой мальчик. — Филипп улыбнулся.

Судя по его благостному настрою никакой выволочки не предвиделось, однако Фриц не расслаблялся. Вряд ли Филипп стал бы вызвать его сюда лишь ради приятной беседы.

Медленно прогуливаясь по дорожкам сада, они поговорили о розах, о делах спанхеймского прихода. Филипп пожаловался на проблемы с разбойниками в графстве.

— Представляешь, когда поймали одну из шаек, выяснилось, что ими командовал барон фон Эльхинген! До чего докатилась благородная аристократия — грабеж на дорогах!

Фриц мог бы сказать, что дворяне испокон веку промышляли разбоем, только называли это по-другому. Но смолчал — годы все-таки научили его держать язык за зубами.

— Он попытался откупиться от наказания, использовал связи, — с искренним возмущением говорил Филипп. — Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы барон получил по заслугам. Я добился того, чтобы его казнили не мечом, как дворянина, а вздернули вместе со всеми бандитами.

— Ого! — Фриц не смог сдержать восхищенного восклицания.

Не дать аристократу уйти от ответственности, да еще заменить отсечение головы позорной смертью в петле — большая победа.

— Как вам удалось?

— Если постараться, можно многого достичь, — скромно ответил Филипп. — Церковь — большая сила. Она объединяет вокруг себя людей разных сословий, дает им надежду на справедливость. Не позволяет феодалам передраться, выжигая землю и мучая народ в погоне за властью.

Похоже, наконец-то, начался серьезный разговор. Вот только пока не понятно, куда клонит Филипп.

— Церковь должны почитать и немного бояться, — продолжил он, размерено шагая вдоль благоухающих зарослей диких роз. — Человек устроен так, что не может уважать того, кто хотя бы чуть-чуть не внушает страх. Если сказать «не делайте так, люди, это неправильно, аморально», многие не послушаются, но если сказать «не делайте так, или вас ждет немедленное наказание», большинство будет соблюдать закон.

— Я все понимаю, Ваше Преосвященство, — осторожно заметил Фриц. — К чему вы это говорите?

Остановившись, Филипп провел самыми кончиками пальцев по нежному лепестку розы.

— К тому, что если Церковь будет помогать народу просто так, ее перестанут уважать. Люди мало ценят то, что досталось даром — такова человеческая природа. Постепенно они начнут требовать все больше и больше, я не хочу, чтобы однажды они сели тебе на шею.

— Вы же не верите всяким лживым доносам? — с тщательно выверенным возмущением спросил Фриц, воспользовавшись паузой в речи Филиппа.

Тот покачал головой.

— Конечно, меня не интересуют кляузы, которые строчат глупые завистники. Но я уже достаточно хорошо тебя изучил, мальчик мой, чтобы понять — в благородном стремлении помочь другим ты не щадишь себя и можешь стать жертвой собственной добродетели. А вместе с тобой пострадает репутация Церкви. Что будут делать прихожане, осознав — они всегда могут получить помощь от храма, не заплатив ничего? Я сейчас говорю не только о материальной плате, хотя она тоже важна. Например, представим, что у тебя в приходе имеется пьяница, страдающий от болезни печени. Ты безвозмездно излечиваешь его, и он понимает — можно снова прикладываться к бутылке, ведь в случае чего всегда получится обратиться к безотказному священнику. И не придется тратить ни копейки, а сбереженные деньги пойдут на самогон.

— Я бы все же не стал постоянно латать такого идиота, — буркнул Фриц.

Филипп небрежно отмахнулся от него.

— Это был лишь грубый пример, полагаю, ты понял суть. Наверняка у тебя в приходе уже появилось много людей, идущих к тебе с любыми, даже самыми простыми хворями, с которыми справится и деревенская знахарка.

Тут Филипп попал прямо в центр мишени: действительно, прослышав о доброте и отзывчивости нового главного священника Спанхейма, к Фрицу потянулись бесконечной вереницей больные не только со всей округи, но и из соседних баронств. У каждого был самый что ни на есть тяжелейший недуг, обычно оборачивавшийся простым несварением желудка или хроническим насморком. А богатые господа, узнав, что Фриц не берет платы с бедняков, придумали рядиться в лохмотья и выдавать душещипательные истории о голодающих детях. К своему стыду, несколько раз Фриц повелся на обман. С тех пор он стал осторожнее, старался проверить человека прежде, чем лечить. Всех легких больных отправлял к знахарям, за что не раз получал недовольные взгляды. И Ульрих потом доносил распространяемые обиженными просителями злые сплетни. Благо добрая молва их перекрывала.

Филипп усмехнулся.

— Вижу, что ты понимаешь, о чем речь. Безусловно, вера учит нас, подобно Сыну, бескорыстно помогать людям. Однако наш мир и человечество несовершенны — приходится это учитывать. Церковь сможет по-настоящему помогать людям лишь, когда ее уважают. Если они получат все, что захотят, просто так, пропадет уважение. Я не предлагаю тебе вытягивать из бедняков деньги, Боже упаси! Но каждый, даже нищий, может послужить храму. Почистить подсвечники. Помыть полы. Поработать на церковной земле. Конечно, заставлять недужного трудиться — жестокость за гранью моего понимания, но исцеленный человек, как мне кажется, будет только рад проявить в работе вернувшиеся силы. К тому же, для многих людей в радость наградить кого-то за помощь и, отвергая дар, преподнесенный от чистого сердца, ты их обижаешь… Собственно это я и хотел тебе сказать.