Людей это, конечно же, не успокоило, скорее встревожило сильнее. Но Фриц не собирался им лгать, убаюкивая ложными надеждами.

— Вам следует вести себя осторожно, по крайней мере, пока я не пробью у епископа ограничения для блюстителей. И не пропускайте больше служб. Я подлечу вас всех так, чтобы вы смогли приходить в церковь. А насчет тех, кто работает, что ж, вам придется трудиться в неурочное время. Но в связи с пережитыми вами сегодня испытаниями я разрешаю не приходить к службе завтра. Это мой наказ как вашего пастыря.

Фриц понимал, что несмотря на все его распоряжения, если блюстители опять вздумают угрожать, то практически каждый им подчинится. Потому что в душах людей поселился страх, который уже не изгнать так просто.

Вздохнув, одна пожилая женщина подвела печальный итог:

— Слишком много власти эти блюстители взяли. Вестимо, их стараниями можно теперича на улицу хоть глухой ночью выйти, ничего с тобой не случится. Вот только, коли так сделаешь, сами блюстители тебя Бог весть в чем начнут подозревать.

Не убавишь, не прибавишь.

Фриц осмотрел всех недужных, выправляя вред, нанесенный пребыванием на холоде. Особо долго пришлось повозиться с Вереной, которая опять начала покашливать.

Те, кто отличался крепким здоровьем, уже отогрелись и, еще раз рассыпавшись в благодарностях, пошли домой, а Фриц все трудился. К сочувствию и негодованию в душе примешивалась и банальная обида: его многодневную работу по лечению свели на нет за какие-то полчаса. И ради чего? Ради того, чтобы внушить людям страх и преподать урок?

Фриц всегда ненавидел религиозных фанатиков и начал подозревать, что все больше увязает как раз среди таких.

Когда прихожане, получив свою порцию лечения, покинули церковь, на Фрица набросился Вольфганг. Хотя «набросился» слишком сильно сказано. Просто решительно заступил дорогу, давя понять, что разговора не избежать. А Фриц и не собирался.

— Отче, эти люди были осуждены на покаяние главой блюстителей морали, мне жаль, но вы не имели права вмешиваться, — начал обличительную речь Вольфганг, сохраняя, тем не менее, почтительный тон.

— Как руководитель прихода, я как раз таки имею право определять покаяние, — спокойно возразил Фриц и даже позволил себе улыбнуться, показывая уверенность. — Я заменяю этим людям позорное стояние у крыльца на ношение свечей во время крестного хода вокруг церкви.

Покаяние было одним из самых легких, Фриц мог бы вообще настоять на том, чтобы пострадавшие сегодня не каялись, а наоборот, получили извинения. Но решил не идти на открытое противостояние.

Вольфганг все равно недовольно поджал губы, ужасно напомнив Фрицу в этот миг Уве и его особую мину «Отец Виктор этого бы не одобрил».

— Вы же прекрасно помните, отче, что указ Его Преосвященства наделил блюстителей правом определять наказания.

— Верно. А мое право определять наказания прописано в церковном уставе, который не отменяется указом епископа. Мое решение о покаянии может отменить только воля вышестоящего, например, Его Преосвященства. Но я что-то не вижу у тебя документа, заверенного его печатью и подписью. — Фриц не удержался и демонстративно приложил ладонь козырьком ко лбу.

Тут Вольфгангу крыть было нечем и, помолчав, он сказал нехотя:

— Что ж, полагаю, придется побеспокоить Его Преосвященство и написать о нашей проблеме. Жаль, отвлекать столь занятого человека по пустякам.

— Раз мы не можем решить все между собой, то другого выхода я не вижу. — Фриц предпочел проигнорировать скрытый укор и сам намекнул, что если бы кое-кто пошел на мировую, то все разрешилось бы без привлечения высших инстанций. — Вот только зачем же писать, уж лучше сразу съездить, дабы наше дело рассмотрели побыстрее. Я готов посетить епископа лично, и если ты мне не доверяешь, можешь отправить со мной нескольких блюстителей.

— О недоверии не может идти и речи! — делано возмутился Вольфганг. — Я отправлю с вами своего человека исключительно для того, чтобы Его Преосвященство видел: обе стороны хотят разобраться в возникшей ситуации.

«И таким образом великодушно уберегу вас от подозрения в клевете», — прозвучала невысказанная, но вполне понятная шпилька.

Фрицу было, чем ответить.

— Договорились. И я хочу попросить тебя поклясться на кресте, что в мое отсутствие блюстители не буду выносить никаких приговоров жителям Спанфурта. Меня не будет самое большее — неделю. Сомневаюсь, что за такое время накопится много заслуживающих кары проступков.

— О-о-о, за неделю горожане нагрешат так, что вам по возвращении придется долго расхлебывать. — Вольфганг смягчил фразу улыбкой. — Конечно, я лишь шучу и дам вам любую клятву, если вас это успокоит.

На том они и порешили.

Не затягивая, Фриц отправил Филиппу письмо с голубиной почтой. На следующий день оставил Ульриху указания насчет службы, затем исповедовал и помазал глубоких стариков, которые могли отправиться в иной мир в любой момент. Завершив все дела еще до полудня, он отправился в путь вместе с немногословным хмурым блюстителем.

Дорога прошла благополучно, хотя еще недавно на тракте Фрицу попадались бандиты, не испытывавшие особой почтительности к рясе и по дурости считавшие, что у священника всегда есть, чем поживиться. Парочка поджаренных огненным шаром задниц быстро успокаивала любителей легкой наживы.

Однако сейчас Фрицу и его попутчику не встретилось даже самого завалящего разбойника. Следовало скрепя сердце признать, что за такую мирную идиллию следует поблагодарить отряды блюстителей.

В резиденции епископа Фрица ждало разочарование. Он уже успел привыкнуть к тому, что Филипп всегда готов к беседе. Теперь же секретарь не терпящим возражений тоном заявил, что Его Преосвященство чрезвычайно занят и не принимает просителей. Даже если это его протеже.

Фриц и блюститель проторчали в резиденции епископа трое суток, и на все просьбы о встрече непреклонный секретарь талдычил одно «Его Преосвященство занят, очень занят». Пару раз они мельком видели самого Филиппа, и тот даже дружески приветствовал Фрица, однако при попытке заговорить о деле быстро ушел, ссылаясь все на те же дела.

— На плечах Его Преосвященства лежат заботы обо всем графстве, он не обязан по первому зову бежать разбирать наше дело, — не без ехидства рассуждал блюститель. — Мы можем прождать и неделю, и даже месяц. Так и должно быть.

И ведь не поспоришь. На самом деле церковная бюрократия отличалась неповоротливостью, и стремительность Филиппа в принятии решений Фрица слишком разбаловала. Или, может быть, раньше просто везло попасться Филиппу с теми предложениями, которые тому требовались для каких-то своих целей?

В любом случае, Фриц не мог позволить себе долгое ожидание. Пусть Вольфганг и дал торжественную клятву, на душе скребли кошки. Нельзя бросать блюстителей морали без присмотра надолго, ой нельзя.

В итоге Фрицу пришлось оставить спутника в одиночестве дожидаться, когда освободиться Филипп. Это тоже было рискованно, человек Вольфганга мог воспользоваться возможностью представить дело в выгодном для своего начальства свете и даже оболгать Фрица. Тут оставалось полагаться на уже проверенную разумность Филиппа, который не купится на простые наветы, тем более на человека, которого хорошо знал и в чьей порядочности смог убедиться на деле.

Предчувствия Фрица не обманули, по возвращении в Спанфурт его ждали прескверные новости.

Ульриха с Гертрудой уличили в греховной связи и взяли под стражу.

Возможно, кто-то все-таки настучал на них или Вольфганг всегда знал о влюбленных, но приберег их нарочно до того момента, когда нужно будет нанести удар по Фрицу.

— Ты поклялся на кресте, — не преминул попенять тот, пусть это уже и не имело никакого значения.

На губах Вольфганга всего на краткий миг промелькнула самодовольная ухмылка, но потом на лицо вернулось обычное сдержанное выражение.

— Я поклялся, что не буду выносить приговоров, и слово сдержал. Мы лишь задержали преступников и проводили следствие, чтобы подготовить к вашему возвращению доклад.