— Юрий Лукич, неужели не могли предупредить меня? Я же обещал парням... Скажут: забыл командир, обрадовался, что надел погоны.
Свиридов только что прилетел из Парижа от генерала Драгуна, который возглавлял там советскую военную миссию.
— Меня же не было, — устало ответил полковник. — А Ивакин не в курсе, да и торопился. Твоим ребятам повезло: в Остенде зашел наш пароход.
— Так-то оно так...
— А коли так, то перетакивать не будем... — Свиридов похлопал Антона по плечу. — Завидуешь, лейтенант? А что я говорил?
Зазвонил телефон. Полковник взял трубку.
— Немедленно заявите от моего имени протест! — крикнул он. — Вы слышите? Что хотите, то и делайте, хоть на рельсы ложитесь, а эшелон задержите до моего прибытия. Все!
Свиридов бросил трубку.
— Обедал?
— Не успел. А что случилось?
— Потом. Тут напротив бакалейка, возьми что-нибудь погрызть в дороге.
...Остроглазый сержант с цепкими шоферскими руками, видимо, хорошо знал маршрут. «Виллис» обогнул Нижний город, проскочил несколько виадуков слева от Южного вокзала, чугунный мост через канал Шарлеруа и взял курс на запад от столицы. По этому шоссе вдоль железной дороги Щербак сегодня утром возвращался из Ангена и теперь терялся в догадках, что могло произойти в тихом провинциальном городке за последние несколько часов. Но Анген, а затем и Ат проехали, не останавливаясь.
— Куда мы, Юрий Лукич, все же едем?
В ответ полковник разразился бранью...
Щербак с трудом разобрал, что торопятся они в Турне, точнее, на пограничную станцию за этим городом, откуда позвонил капитан Ивакин. Там стоит готовый к отправке в Гавр эшелон с советскими военнопленными, прибывший вчера из Германии.
— Четыреста человек в Канаду! Союзная администрация уверяет, что едут добровольно.
— Не верю! — твердо сказал Щербак. — Чтобы наши люди по собственной воле на чужбину? Провокация!
— Вот я и хочу разобраться, кто там баламутит воду, — уже успокоившись, пробормотал полковник.
Поезд стоял перед открытым семафором. Толпа людей окружила капитана Ивакина, который выполнил приказ полковника в буквальном смысле: лег на рельсы перед паровозом, уцепившись обеими руками за костыль.
— Довольно с ним валандаться! — орал какой-то бородач. — В морду — и айда!
Его оттолкнули.
— Ну-ну, размахался клешнями... А вдруг человек дело говорит?
Свиридов выскочил из машины на щебенку, стройный, солидный, в полковничьей папахе, надвинутой до самых бровей. Козырнул.
— Здравствуйте, товарищи! Начальник советской военной миссии полковник Свиридов... В чем дело? Что тут происходит? Капитан Ивакин, объясните!
Ивакин поднялся, серый, как помятая шинель, и стал нервно обтряхивать полы. От таможни, пустовавшей уже пятый год, быстрым шагом подошел американский майор с франтоватыми усиками на моложавом лице.
— Наконец-то! — воскликнул он, приветливо улыбаясь. — Как хорошо, что вы приехали, господин полковник! Ваш офицер явно превысил свои права, я не хотел вмешиваться, но...
— С кем имею честь?
— Майор Ройс из службы ШЭЙФ[58] по репатриации!
— Поздравляю вас с повышением в звании, — вмешался Щербак.
— О, и вы здесь! — в глазах Ройса сверкнули злые огоньки. — А вас, выходит, разжаловали? Насколько я помню, в Комбле-о-Поне у вас был более высокий чин!
— После этого многое изменилось. Вы, майор, тогда делали вид, будто не знаете русского языка.
— Я вижу, вы старые знакомые, — сдерживая улыбку, сказал Свиридов. — Но перейдем к главному. Так в чем дело? Кто хочет сказать?
— Разрешите все-таки мне. — Ройс галантно склонил голову. — Эти люди пожелали уехать в Канаду. Добровольно. Они вам об этом сейчас скажут. А ваш офицер связи...
— Минуточку. Товарищи, это правда? А почему не домой? Вас ждут матери, жены, дети, родная земля, Родина, а вы в Канаду? Не понимаю...
— А что здесь непонятно? — выкрикнул кто-то от вагона. — Мы в Сибирь не желаем! Живой думает о жизни.
Свиридов бросил взгляд на Щербака.
— А кто вам сказал, что вас пошлют в Сибирь? Даю слово, что это неправда. Наш закон преследует только изменников. Я не знаю ни одного случая, когда солдата отправили в суд только за то, что он попал в плен. Перед вами лейтенант Щербак. Он тоже был в плену, а сейчас, как видите, офицер советской военной миссии.
Щербак сделал шаг вперед.
— Товарищи, я действительно был в плену, прошел через концлагеря. Сбежал, партизанил в Арденнах. Я был не один — Егор Довбыш, Андрей Савдунин, Иван Мишустин — почти шестьдесят человек. Недавно все они отправились на Родину, а я остался служить... Меня тоже пугали, еще прошлой осенью. Господин Ройс говорил: отсюда вам одна дорога — в Сибирь! Разве не так, господин майор?
Ройс отвел взгляд. Но молчать он, видимо, тоже не собирался.
— Говорил, ну и что? Ходили такие слухи, я решил проинформировать вас. Искренне.
— Вот-вот, искренне. А теперь давайте выясним, кто пустил этот слух среди вас.
— Не хотите ли вы сказать, что это сделал я? — взорвался Ройс. — Господин полковник, я протестую! Это оскорбительно!
Свиридов жестом руки остановил американца:
— Разберемся. Вы не против, товарищи, чтобы еще раз подумать? На миру, всем вместе.
Он почувствовал на себе взволнованные взгляды. В них не было вражды, наоборот — была надежда, что он и в самом деле разберется в их беде и возвратит веру в будущее, которую не мудрено было и потерять за годы рабства в фашистском плену.
Толпа заколыхалась, негодуя, и вытолкнула вперед бородатого мужчину в засаленном плаще, того самого, что накинулся с угрозами на капитана Ивакина.
— Говори, Семенов.
— Что говорить? Кому нужно, я все сказал. — Бородач рванул воротник сорочки, обнажая волосатую, в синих прожилках шею. — Не верите — пропадайте на Колыме, а с меня довольно! Я уже побывал там однажды! Руку покалечили, гады! Чуть жизни не лишили!
«Где я его видел? Эти прямоугольные плечи, круглые, маслянистые глаза, — лихорадочно напрягая память, думал тем временем Щербак. — Семенов... Семенов... В моей роте был Семенов, дружил с Забаштанским, но тот был худой и выше ростом».
— Вы в каком концлагере были? — спросил Щербак.
«И все-таки где-то я видел его.., Может... тогда он ходил без бороды?»
— Спросите лучше, где я не был. — Семенов сплюнул сквозь зубы. — Бросала меня судьба из огня да в полымя.
И тут Щербак вспомнил.
— Сохатый! — крикнул он.
Бородач вздрогнул.
— Никакой ты не Семенов! Ты — Сохатый! Житомир помнишь?
— Какой Житомир? При чем тут Житомир? Я не позволю...
— Не позволишь?.. Товарищ полковник! Товарищи! — Антона била лихорадка. — Кому вы поверили? В сорок втором в житомирском пересыльном лагере этот провокатор подбил меня и еще троих пленных на побег, а затем выдал охране! Мы чудом спаслись от расстрела! А рука уже тогда была на подвеске. Но ты же говорил нам, что ранен на фронте...
— Неправда! Я не знаю никакого Житомира и тебя впервой вижу! Братцы, придумал этот лейтенант все! Он из ентих... из энкавэдэшников, верьте мне!
— Ах ты, сволочь! Да у тебя и борода в крови!
— Сколько заплатили долларами? Признавайся!
— Бей продажную шкуру!
— Господин майор! Что же это такое? Вы же обещали...
Голос Сохатого потонул в реве негодующих людей.
— Тихо! — крикнул Свиридов. — Прекратите, товарищи! Предателя будет судить наш советский суд. Господин майор, от имени моего правительства я требую немедленной выдачи военного преступника Сохатого в руки правосудия!
Свиридов круто обернулся к американцу, однако Ройса уже не было. Никто не заметил, как он исчез за зданием таможни.
Полковник понимающе кивнул головой и приказал Ивакину выстроить людей. Связанный Сохатый катался по земле и грязно матерился.
