— Полномочия? Какие именно?

— На право реквизиции.

Щербак вопросительно посмотрел на начальника штаба.

— Марше в какой-то мере прав, — рассудил Балю. Продукты питания фермеры дают охотно, была бы расписка. Эти расписки в случае необходимости они предъявляют в свое оправдание немцам. Но вот излишка одежды у крестьян не бывает. Здесь придется потрусить лавочников.

— Ну что ж, — сказал Щербак, немного подумав. — У лавочников есть возможность доказать свой патриотизм. Подготовьте необходимые документы.

Когда Марше, взбодренный наличием предписания штаба, залихватски щелкнул каблуками и вышел, Щербак спросил Балю:

— Как вы думаете, Франсуа, я не слишком круто обошелся с ним? Парень он вообще-то находчивый — термосы раздобыл...

Они вышли из командирского барака. Тусклый, едва различимый в тучах кружок солнца был похож на золотой перстень. На опушке, в кустах вечнозеленого багульника, низко пригнувшись, перебегали партизаны. Это Довбыш проводил тактические занятия. Бойцы второй роты стремглав выскакивали из бараков по тревоге и выстраивались в шеренги. Збигнев Ксешинский переступал длинными, как у цапли, ногами и недовольно смотрел на часы.

— Другой раз просто не верится, что Ксешинский вчерашний парикмахер, — сказал Балю. — Сквозь эту его кожанку проглядывает мундир офицера.

— Кажется, раньше вы не очень ладили с ним? — не утерпел Щербак.

Балю прислушался к командам Довбыша на опушке, измерил взглядом расстояние.

— Да-а, боцманский басок, — сказал он. — Хоть на побудку, хоть на страшный суд... Что же касается Збышека, то он настаивал на активных действиях, а я... Я был тогда под влиянием капитана Гро.

— Гро?.. Вы знаете капитана Гро?

— Еще бы, — сказал Балю. — Он был моим комбатом.

Щербак не сразу собрался с мыслями.

— Почему же тогда вы не пошли с ним? — спросил он. — Разве Гро не предлагал?

— Предлагал. И очень даже настойчиво... — На квадратном лбу начальника штаба собрались морщины. — Гро — честный служака. Он привык точно выполнять распоряжения старших. В иных обстоятельствах это могло бы характеризовать его только с положительной стороны. Он не выполнил лишь один, зато очень важный приказ — приказ короля о капитуляции. Мы разошлись с ним во взглядах на будущее Бельгии...

— Интересно, — сказал Щербак.

— Интересно? — переспросил Балю. — Не думаю, чтобы это что-нибудь значило для вас.

— Почему, Франсуа?

— Рано или поздно война закончится. И вы вернетесь домой, в Советский Союз, разве не так?

— Если останусь жив.

— Все мы ходим под богом, говорила моя матушка, ревностная католичка. Вы вернетесь домой и обо всем забудете...

— Обо всем? И о том, как вместе воевали? Хоронили Жана, Жозефа?.. Что с вами, Франсуа?

— Возможно, я не совсем правильно выразился. Этого вы, конечно, не забудете. И я не забуду. Но настанет новая жизнь, у вас появятся иные заботы. А нам оставаться здесь, с глазу на глаз с нынешними врагами. Нет, давайте лучше поговорим об этом как-нибудь потом.

Начальник штаба козырнул и направился к Ксешинскому, оставив Щербака в смутных размышлениях.

Значит, лейтенант Балю и капитан Гро товарищи по службе. А не кроется ли за этим какая-либо опасность для отряда? Может, он поспешил с назначением Балю на должность начальника штаба?..

— Дезаре!

— Антуан!

А, черт! Жизнь иногда умеет преподносить и приятные сюрпризы.

— «Мы кузнецы, и дух наш молод...»

Улыбка Дезаре была красноречивей любых слов. В широких плечах, во всей его массивной фигуре чувствовалась неистраченная сила.

Это был он, мой названый брат. С его строгих, будто резцом очерченных губ тихо, еле слышно, слетали слова песни, которая давно стала паролем нашей дружбы и еще чем-то бо́льшим, значительно бо́льшим, что подвластно скорее чувству, а не разуму.

— Дезаре...

Наверное, со стороны смешно было видеть, как двое мужчин топчутся друг перед другом, словно боксеры, волтузятся, дергают за полы одежды, хохочут. Давно уже подмечено, что в радости взрослые люди похожи на детей.

...Я приказал адъютанту созвать командиров и набросился на Дезаре с расспросами:

— Скорее же, говори что-нибудь!

— О чем?

— Да обо всем! Мы так давно не виделись. С лесничеством небось покончено?

Дезаре улыбнулся:

— Лальман наконец-то сдался. Отныне я на нелегальном положении. Офицер штаба по особо важным поручениям.

— Ого! Поздравляю! Сюда добрался без приключений?

— У меня, друг, надежные документы. Подписанные самим начальником брюссельского СД. Действуют безотказно.

— Ты, кажется, знал Дюрера?

Дезаре склонил голову.

— Жозефа знала вся партия, — заявил он после небольшой паузы. — Лальман, услышав о его гибели, плакал, а к Диспи нельзя было подступиться... Такая потеря!

Начали сходиться командиры. Последним пришел Савдунин.

— Привет уважаемому товариществу! — весело с порога прокричал он, едва прикрыв двери, но, увидев за столом незнакомого человека, умолк и смущенно отступил за широкую спину Довбыша.

— Все, — сказал я. — Можно начинать.

Дезаре поднялся.

— Ами, — произнес он, отвинчивая каблук от ботинка. — Позвольте представиться. Мое имя Рошар. Я привез приказ главкома Диспи. Вот мои полномочия, а вот приказ. Командиром полка назначен лейтенант Щербак.

— Полка? Вы не ошиблись? — переспросил я. Мне показалось, что в присутствии всех как-то неудобно обращаться к представителю Центра на «ты».

— Нет, не ошибся. Штаб проводит реорганизацию вооруженных сил. Армия поделена на корпусы и полки. Отныне вы — 4‑й полк Льежского корпуса.

Командиры зашумели.

— Но у нас людей едва хватит на батальон! — воскликнул Балю. — О каком полке может идти речь?

Дезаре успокаивающе покачал рукой:

— Штаб формирует полки с расчетом на перспективу. К вам будет присоединен отряд Герсона, действующий на левобережье в районе Аукс-Тура. Кроме того, есть разрешение пополняться за счет рефрактеров, которых немало скрывается в окрестных лесах. Подпольным организациям на шахтах дано указание организовывать побеги военнопленных. А это готовые бойцы, закаленные, обученные и полные ненависти к врагу. Им только дай оружие...

— С оружием у нас не густо, — бросил Балю. — Что в бою добыли, тем и пользуемся.

— К сожалению, других источников нет, — сказал Дезаре. — До сих пор нас выручал завод в Герштале. Но сейчас там провал за провалом, видимо, в подполье пробрался вражеский лазутчик. Принимаем меры...

Дезаре говорил долго. О сложной обстановке в стране, о пассивной позиции «Арме Секрет», которая выполняет задания эмигрантского правительства Пьерло в Лондоне.

Я смотрел на своих товарищей по оружию, они жадно ловили каждое слово Рошара. Балю хмурился, большие, навыкате, глаза Егора Довбыша светились интересом, Марше ерзал на лавке, будто никак не мог усесться поудобней, на тонких губах Ксешинского застыла ироническая усмешка, он то и дело шептал что-то на ухо Фернану, начальник караульной службы Денелон растирал пальцами виски — после ранения в Ремуштане ему не давали покоя головные боли, а Савдунин выглядывал из-за спины Довбыша так, будто порывался, но никак не осмеливался о чем-то спросить Дезаре.

Я тоже не мог до конца понять всевозможные нюансы и тайные пружины запутанной политической обстановки в Бельгии, однако утешал себя мыслью, что Лальман, Диспи, Терф, Балиган не дадут себя обвести вокруг пальца различным псевдопатриотам. Я никогда не видел их, но был уверен, что это опытные сведущие политики, а главное — стойкие коммунисты, смысл жизни их — непримиримая борьба за освобождение народа.

— Советская Армия продолжает успешно наступать, — говорил тем временем Дезаре. — Освобождены Запорожье, Днепропетровск, Киев...