Вереница подвод тем временем переползла через покинутый хутор на краю пади. Берег здесь был крутым, на склонах взыграли заросли репейника. Дорога то убегала от него, то снова с опаской прижималась к ощетинившемуся обрыву. Снизу отдавало сыростью, квакали лягушки.

Фалько покосился на солнце, взглянул на другую сторону болота, вздохнул. «Страшно, Пилип? — спросил сам себя. — Страшно, еще и как страшно...»

Чтобы не передумать, поскорее завернул коней к берегу.

— Э-ге-гей, мужики!

Обоз остановился.

Напрямик, через желтый косяк сурепки, бежали погонщики.

— Ты что надумал, Пилип? За такое дело сразу под ноготь...

— Блоха и та из-под ногтя выпрыгивает, а у нас с вами хоть и плохонькие, а все же головы на плечах... У меня сын, Андрюха, а у тебя, Семенович, брат в Красной Армии. Что им скажем? Глаза у дворняги взаймы попросим?

— Эх, не умерли в пеленках, так и в рядне не сгинем!

— Заворачивай, пока никто не наскочил!

Один за другим опрокидывали над обрывом шарабаны. Откуда и силы взялись! Расплавленной бронзой полилась пшеница в болото. Сцепили зубы деды, боялись впустить в сердце сомнение. А когда все закончилось, засосало под ложечкой.

— Столько хлеба! Жаль...

— Пусть его лягушки едят, чем враги наши.

— Пожалел Фома веревку и связал себе петлю! Загоняй в самую воду! — командовал Фалько. — Да коней, коней выпряги, очумел?

Он потерял картуз, рыжие волосы вздыбились, будто иголки у ежа, глаза полыхали давно забытым блеском.

— Вяжите друг друга вожжами! Ну, кому говорю! Ты, Семенович, беги в село и кричи: «Партизаны!» Стой! Сперва меня свяжи... А теперь, мужики, запомните: жизнь наша на кончике языка. Давай, Семенович, дуй в село... Наскочили, связали... ну, сам знаешь...

— Котлы будут?.. Не слышу вас! — кричал комендант в телефонную трубку. — Когда получать?.. Через неделю? Хорошо, хорошо... Почаще напоминайте о себе, я вами доволен.

Альсен швырнул трубку. Что дороги, что связь в этой стране — ни к черту!

Кононенко докладывал из Мелитополя, что котлы занаряжены, остались формальности, через неделю отгрузят на ближнюю станцию. Теперь думай, как их оттуда доставить... Столько событий за последние дни — голова идет кругом.

За окном синели сумерки. В вечерней тишине было слышно, как где-то на краю улицы зашелся криком ребенок, женский голос ласково утешал: «Ну-ну, маленькая, не плачь, сейчас тебя мама накормит, не плачь...»

Гауптман шагнул к окну, чтобы закрыть плотнее, однако новые звуки, народившиеся где-то в другой стороне села, заставили его насторожиться.

Так он и стоял, наполовину высунувшись в окно, когда к воротам усадьбы в сопровождении двух вооруженных пулеметами мотоциклов подкатил черный «мерседес». Из него вышел приземистый упитанный офицер, которого Альсен узнал бы и в потемках. При других обстоятельствах знакомство с оберштурмбанфюрером СС Гуго Эрлихом могло бы польстить его самолюбию, но сейчас этот визит не предвещал ничего хорошего. Эрлих был влиятельной особой в сферах так называемой «новой волны» офицерства. Поговаривали, что карьеру он начинал вместе с всесильным Кальтенбруннером.

Комендант поспешил обрядиться в мундир, пальцы тказывались застегивать пуговицы.

Эрлих вошел без стука, отстранив Ганса, который замешкался доложить шефу о прибытии высокого гостя.

— Хайль Гитлер!

— Хайль!.. Рад вас видеть, герр оберштурмбанфюрер, у себя в гостях. Давненько... Проходите, садитесь. Вы верны своей привычке появляться неожиданно, об этом уже ходят легенды...

Эрлих поморщился.

— Как настроение? — сухо спросил он. — Пошел ли в рост ваш сад? Слышал, что вы большой любитель цветов.

— Благодарю вас, — Альсен расплылся в улыбке. Осведомленность гостя и льстила ему, и настораживала. — Я и в самом деле обожаю цветы, охотно уделяю им свободное время.

— Не чувствуете ли вы избыток свободного времени, господин комендант?

Эрлих ходил по комнате, заложив руки за спину.

— Смею заверить, герр оберштурмбанфюрер, дела в моем районе идут неплохо. Уборочную заканчиваю, хлеб ежедневно вывозится на элеватор.

Эрлих подошел вплотную к Альсену, слегка склонив перед ним голову, будто собираясь поблагодарить за хорошую службу.

— А сегодня куда вы его вывезли? В болото?

Альсен побледнел.

— Я вас не понимаю.

— Надо быть идиотом, чтобы отправить на станцию десять тонн зерна, не снабдив ценный эшелон охраной! — оберштурмбанфюрер взорвался руганью. — Редкий случай беспечности! Я удивляюсь тому, что они вас лично, господин Альсен, не затолкали в мешок, чтобы свалить в болото. Полагаю, это было бы им совсем нетрудно.

— Но... позвольте возразить: партизан во вверенной мне округе нет!

— Полно вам, господин капитан! — проворчал Эрлих, опускаясь в кресло. — Вы слишком самонадеянны! Мои люди только что развязали фурманов. Займетесь ими после. Да и я помогу... Прикажите зажечь свет. Между прочим, нет ли у вас чем прочистить горло? В дороге такая пылища...

Альсен позвал денщика.

— Могу, господин оберштурмбанфюрер, предложить коктейль собственного приготовления. Чего-то более приличного в этой глуши, как говорят, днем с огнем...

Выпили.

— Оригинальный букет, — похвалил Эрлих. — Запишите мне рецепт...

Пока гость плескался в сенях под рукомойником, Альсен лихорадочно обдумывал, как себя вести дальше. Первое: осторожно выведать, зачем он приехал. Второе: что он знает о событиях в районе, кроме злополучных подвод с хлебом? Третье: чем объяснить свою просьбу перевести в другой район? Впрочем, это необязательно. Такой вопрос не в его компетенции.

Ганс проворно накрыл на стол.

«Неужели гроза миновала?» — подумал Бруно Альсен, подсовывая гостю шкатулку с сигарами.

— Помните Литке? — продолжал тем временем Эрлих. — Вы докладывали о нем прошлой осенью. Немец, потомок бывших колонистов, коммунист. Пойман наконец. В Азовске.

— Так близко? А знаете, я хотел его на свою сторону перетянуть.

— Задумано было неплохо.

— И что вы с ним сделали?

Оберштурмбанфюрер захохотал.

— Что сделали? Не советую вам когда-нибудь оказаться на его месте. Упрямым оказался.

Глаза Эрлиха гневно блеснули, и Альсен почувствовал, как побежали по спине мурашки.

— Удивляюсь, господин оберштурмбанфюрер, вашей осведомленности. Буквально поражен! — сказал он, желая польстить собеседнику. — Откуда вам известны такие подробности о моем районе?

— Не будьте наивным, гауптман, — Эрлих пыхнул дымом сигары. Круглое лицо его не скрывало самодовольства. — Конечно же я не провидец. Кругом свои люди. Все просто, не правда ли?

— Просто, — согласился Альсен, вяло двигая вилкой и ножом. — Хотя люди эти иногда не очень-то и скрывают связи с вами. Я, например, знаю одного. Не он ли информирует вас? Его, правда, давно что-то не видно, но, возможно, так и полагается?

Эрлих вопросительно поднял брови.

— Бугров, Гнат Петрович Бугров... Разве вам это имя ни о чем не говорит? Но он представился с пропуском от вашего имени. Вас что-то удивляет в моих словах?

Оберштурмбанфюрер задумался. Бугров? Из прямых осведомителей человека с таким именем он не помнил. Впрочем, агентурой занимается его заместитель.

— Где вы встречались с этим Бугровым? Когда?

Это уже было похоже на допрос, однако Альсен торжествовал. Он охотно рассказал о своей встрече с Бугровым, о беседе, которая произошла между ними.

Оберштурмбанфюрер выкатился из кресла, будто обожженный догадкой.

— Вы сделали мне важную услугу, гауптман, а я умею быть благодарным, смею заверить. Быть может, этот Бугров и есть та самая крупная птица, присутствие которой в Таврии я в последнее время замечаю на каждом шагу! Вполне возможно, что и взрыв на элеваторе — дело его рук. Так, так. Интересно, очень интересно... А теперь займемся, господин комендант, нашими возчиками зерна.