Противник трубил повсюду, что мы уничтожены, но бригада жила и боролась. Жил и воевал батальон Халачева, батальон Тодора Дачева.

Не давал покоя врагу и сводный батальон, командиром которого стал Ленко.

7 мая, спустя четыре дня после сражения под Мургашем, батальон Ленко провел операцию в селе Априлово. 21 мая было занято село Згледница, 22-го — село Гайтанево, 24-го — Мечко, 25-го — Бырдо, 27-го — Байлово, 28-го — деревушка Равна в Етропольских горах.

В своем докладе 29 мая начальник околийского управления сообщил, что во время совместных действий с армией по «очистке территории от нелегальных обнаружена база партизан, напавших на село Байлово. Все данные говорят о том, что они отошли в лесной массив возле сел Згледница и Гайтанево».

В это время батальон уже подходил к Етропольским горам. Здесь в деревне Равна он встретился с частью бойцов батальона имени Христо Ботева. С ними был и один из руководителей партизанского движения в Болгарии Благой Иванов.

На совместном совещании было решено одну чету направить в Црна-Траву за оружием.

3 июня батальон встретился с Янко в районе Драгуны, и на следующий день часть батальона под командованием Свилена отправилась в Югославию.

За прошедший месяц батальоны Ленко, Халачева и Тодора Дачева провели около двадцати операций в невероятно тяжелых условиях. Ни на секунду бригада не прекращала борьбы, и вскоре благодаря смелым действиям партизан население перестало бояться угроз властей.

Неделю спустя после первой операции в Лопяне Тодор Дачев решил еще раз занять это село.

На этот раз никто не оказал сопротивления, а крестьяне сразу же заполнили площадь, с готовностью предоставили партизанам продукты.

Мы взяли за правило во время операции сразу же отключать телефоны, чтобы неприятель не мог узнать о нападении. После операции в селе Лопян Тодор Дачев приказал сообщить полиции в Етрополе, что партизаны заняли село. Было решено устроить засаду, и батальон шестнадцать часов ждал прибытия полицейских отрядов. Но жандармы не торопились и вошли в село, когда партизаны сняли засаду.

Все чаще были случаи отказа солдат воевать против партизан, и 14 июня совет министров принял решение для борьбы с партизанами использовать только полицейские силы и жандармерию. Официально это объяснялось так: жандармерия, мол, и сама обладает необходимой ударной силой. В действительности же причина состояла в том, что армия перестала быть послушным орудием в руках властей. Не раз случалось, что солдаты, заметив партизан, шли в другом направлении, стреляли в воздух, отказывались выполнять распоряжения офицеров.

Это была новая наша большая победа.

Десять дней мы не встречали никого из бригады.

13 мая напрасно прождали целую ночь возле камарской сторожки. Решили пойти в Свештиплаз.

Утро 6 июня застало нас возле буновских загонов. В этот день в горы выгнали много отар овец. Миле и Колка пошли, чтобы встретиться с овчарами и попросить у них еды. Не прошло и часа, как оба вернулись. Миле издалека размахивал руками:

— Ла-а-зар! Второй фронт!

— Тише! Не кричи! — обрезал его бай Недялко.

— Ничего не тише! Теперь, если нас и увидят, ничего с нами не сделают!

Война вступила уже в свою последнюю фазу. Победы Советской Армии заставили англичан и американцев открыть давно обещанный второй фронт.

Начали комментировать это событие. У каждого оказалась своя точка зрения на дальнейшую стратегию войны, но всех нас объединяло одно горячее желание: как можно скорее покончить с фашистскими армиями.

Около пяти часов вечера с нижней окраины леса послышалась стрельба.

— Вот тебе, Миле, и второй фронт! — проворчал бай Недялко, хватаясь за винтовку.

Решено было не рисковать, и мы направились к вершине Бабы. Вскоре стрельба стихла, но затем разгорелась еще сильнее. Тучи, окутавшие вершину, опустились, и начался дождь. Он перешел в сильнейшую грозу. Ветер валил нас с ног. Мы сбились в кучу, легли на землю, дожидаясь конца грозы.

В сотне шагов от нас молния ударила в огромное дерево и расщепила его до самого корня.

Часа через два буря утихла, и мы вошли в лес. Надо было развести под каким-нибудь деревом костер, чтобы обсушиться. Здесь мы могли чувствовать себя в безопасности. Лес был густой и темный, да и едва ли кто-нибудь после такого ливня решился бы идти искать партизан.

На следующий день мы отправились к Свештиплазу. Пришли на условленное место и стали ждать. Простояли там несколько дней, выходили и на контрольные места явок, но никто так и не явился.

После долгих раздумий решили, что Миле и я отправимся в мои родные края, чтобы там залечить раны, а Колка с бай Недялко пойдут к камарской сторожке, чтобы связаться с батальоном. Если же туда никто не придет, оба товарища направятся в Софию и оттуда попытаются установить связь с бригадой.

Кроме встреч возле камарской сторожки и у Свештиплаза мы договорились также о постоянных встречах каждого пятнадцатого и тридцатого числа в районе Балабаница возле пруда.

30 июля вечером мы были у Балабаницы возле села Столник. Живы ли наши бай Недялко и Колка, придут ли на встречу? Эти вопросы не давали мне покоя, и я каждую минуту поднимал голову и прислушивался, не идет ли кто.

Я заметил его еще издали. Он шел слегка ссутулившись и озираясь, держа руку в кармане.

— Бай Недялко!

Он бросился ко мне и долго хлопал меня по спине:

— Хорошо, что вы пришли. Янко поручил мне проводить вас до Софии. Будет какое-то важное совещание.

— Где Колка?

— Жив и здоров.

— А бригада?

— Об этом долго рассказывать. Дай передохнуть…

Он присел, и мы долго слушали его рассказ о жизни нашей бригады за прошедшие дни. Уже не было в живых помощника командира бригады Димитра Киркова — Педро, смелого партизана и командира, талантливого скульптора. Не стало Сашко и Ленко, Димитра Тошкова — Захария, Петрунки, бай Найдена, Страхила, Марийки и Димитра Гылубова — бай Димо.

Бай Димо стал ятаком с первых же дней создания нашей боевой группы. В горы он шел вместе с шестнадцатилетним сыном Панко.

После сражения 3 мая бай Димо с группой партизан подошел к своему родному селу Врачеш. Надо было, чтобы кто-нибудь вошел в село и связался с партийной организацией. Крайние дома уже были за его спиной, когда защелкали затворы винтовок и со всех сторон послышались громкие голоса:

— Стой! Руки вверх!

Димо бросился назад, перескочил через один плетень, через другой, и шаги преследователей стали затихать. Вдруг впереди забор — какой-то крестьянин огородил свой сад колючей проволокой. Партизан остановился на миг, чтобы перевести дыхание, осмотреться. Снова послышался стук кованых сапог.

— Сюда, сюда, вот он!

Бай Димо попытался перепрыгнуть через проволоку, но зацепился. Это его и погубило. Преследователи навалились на него. Схватили. Начали допрашивать. Бай Димо упорно молчал. Его долго били.

— Ладно, расскажу, — простонал бай Димо.

В селе Врачеш жил отъявленный фашист. Бай Димо и решил назвать его как главного помощника партизан. А вдруг не поверят? Он открыл было рот, но не сказал ни слова.

— Говори же! — заревел один из агентов.

— Главный помощник партизан… — Бай Димо назвал имя фашиста. Шпики попались на его удочку.

— Хорошо. А кто еще?

— Других не было. Только двое — я и он. Когда я ушел в партизаны, главным связным в селе остался он. И сегодня я шел к нему.

Полицейские не могли и подумать, что после таких пыток человек может их дурачить.

— А теперь покажи, где лагерь отряда!

— А вы меня помилуете?

— Покажешь — все тебе простим.

— И дом оставите?

— И дом и овец. Только помоги поймать бандитов.

Всю ночь бродили жандармы по каменистым оврагам, там, где никогда и не ступала нога партизана. Наутро начальник понял, что его водят за нос. Вернулись в село.