— Давай, да поскорее.

Она вышла в соседнюю комнату, прижала к груди детей, и слезы полились из глаз. Полицейский, наблюдавший эту сцену, отвернулся. Женщина как будто только этого и ждала. Она шагнула к полке и в миг скрыла за пазухой острый нож. Этого не видели ни дети, ни полицейский.

— Ну пошли! — обернулся он к ней.

Мать стиснула в последнем объятии детей и пошла. За ней следовали сыщик и полицейские, а на пороге стояли плачущие дети.

Женщина остановилась. Десять каменных ступенек вели во двор, а оттуда путь был один — в полицию.

— Иди! — прикрикнул шпик.

— Сейчас, — ответила женщина, — сейчас…

Она сделала шаг в сторону, согнулась, и никто не заметил, как в руке появился нож, который она вонзила себе в грудь. Увидели только, как она медленно опустилась на пол. Губы ее шептали какие-то предсмертные слова. Какие? Их никто не расслышал.

Странная вещь человеческая судьба! Пройдет человек через крутые овраги, пересечет бурные потоки и вдруг оступится на ровном месте и упадет.

Одним из лучших наших ятаков был Тодор Мельник. Десятки раз мы побывали у него. Тридцать дней провел наш помощник в полицейском застенке в мае 1944 года, все выдержал, не сказал ни слова и вернулся домой.

И вот в начале 1949 года в Новачене началась организация кооперативного хозяйства. Первым его председателем стал Тодор Мельник. Он был хорошим хозяином и верным коммунистом.

Однако во времена коллективизации болгарское село нельзя было назвать «ровным местом».

В один из весенних дней в Ботевграде должна была состояться районная партийная конференция. Открытие было назначено на вторую половину дня.

Новачене недалеко от Ботевграда. Закусив наскоро, бай Тодор послал за сестрой — она тоже была делегатом на конференции — и решил забежать в канцелярию хозяйства.

Там его ждали несколько человек. Он поговорил о одним, с другим, потом занялся документами. И никто не заметил, как все произошло. Послышался только сдавленный стон, председатель выпрямился, схватился за спину, а когда развел руки, они были в крови. Он медленно сполз на пол.

— Убили меня!

Сзади председателя с окровавленным ножом в руке стоял старик с мутным безумным взором.

— Убили меня!.. — снова простонал бай Тодор и закрыл глаза.

Все бросились к бай Тодору, пытались остановить кровь, а она лилась ручьем.

Повозка для делегатов превратилась в больничную линейку.

Ботевградские врачи остановили кровотечение, но заявили, что человек в тяжелом состоянии, неизвестно, выживет ли, надо делать переливание крови.

Люди тут же начали предлагать свою кровь. Сделали переливание. Ненадолго удалось задержать жизнь, быстро бегущую к концу.

Приехал хирург из Софии. Самый лучший, какого можно было найти. Но и он ничего не смог сделать — слишком опасной была рана.

Так ушел от нас бай Тодор Мельник в годы, когда уже не было ни полиции, ни жандармерии, когда мы были у власти, но когда еще надо было бороться с невежеством людей, которым мы хотели дать счастье…

Первый день 1943 года.

В доме нас двое — я и Аксиния. Она спит в люльке и время от времени ножонками сбрасывает с себя пеленки.

По случаю праздника я надела на нее новую красную рубашечку с белыми цветочками, белые чулочки, а на голову нацепила большой белый бант.

Вот уже много дней от Добри нет вестей. Хоть бы одно словечко передал оттуда — сверху! Но у партизанской почты нет расписания. Весть может прийти сегодня, может через месяц, а может…

Кто-то легонько стучит в дверь. Открываю — Илия Дойчинов, товарищ Добри по военной службе.

— С Новым годом, Лена!

— И тебя также, Илия. Входи, садись…

— Я на минутку.

Не раздеваясь, Илия присаживается на стул. Потом подходит к люльке. Аксиния продолжает спать.

— Все от вас взяла. Похожа на обоих.

— Больше на отца.

— Да, на него больше, — соглашается Илия.

Он снова сел и подал мне сверток:

— Вот все, что смог уделить. Передай это.

Илия встал, посмотрел еще раз на ребенка и пошел к двери:

— Я еще загляну.

Ушел, не сказав ни слова о Добри.

Я раскрыла пакет. Все принесенное надо разложить ко разным местам. Неизвестно, когда в дом может нагрянуть полиция, и тогда объясняй, кто принес да зачем.

Встав на колени перед кушеткой, вынимаю содержимое. И не могу сдвинуться с места. Не в силах спрятать шерстяные чулки, сигареты, сахар, кусок соленого сала. Глаза заволакивают слезы.

Стук, стук, стук! Три удара в дверь, нажимают на щеколду. «Полиция! Илия!» Эта мысль вдруг заслоняет все остальные, я вмиг схватила раскрытый сверток и запихнула его под кушетку. Быстро поднявшись, посмотрела на открывающуюся дверь.

— Гостей с поздравлениями принимаете?

Тошко, наш Тошко!

Я подошла, чтобы его обнять и сказать: «Таких, как ты, всегда», а в это время дверь снова отворилась и на пороге показался Добри. Он постоял секунду, окинул взглядом комнату и нетвердым шагом, словно пьяный, направился к люльке. Подняв Аксинию, прижал ее к лицу и стал целовать долго, долго.

Я схватилась за руку Тошки. Боялась, что упаду.

Аксиния проснулась. Сейчас заплачет, подумала я, но она раскрыла глазки и молча смотрела на незнакомое лицо с черными усами, которые кололи ее в нос и в щеки.

Добри вытянул руки вперед, посмотрел на дочь и начал снова целовать.

Тошко вышел на улицу. Когда — я не видела. А Добри приблизился ко мне, его руки впились в мои:

— Лена, я извещу тебя, когда теперь встретимся…

Добри отпустил меня и пошел к двери.

— Добри!

Казалось, нет силы, которая бы оторвала меня от него…

— Надо идти, Лена. Жди, я тебя извещу.

Не помню, поцеловал ли он меня. Знаю только, что я сама отпустила его, сама открыла дверь. Его шаги давно смолкли, а я все стояла перед раскрытой дверью.

Плач Аксинии привел меня в чувство. Я взяла дочь на руки и сильно прижала ее к груди:

— Это же твой отец приходил, доченька!

Наступил сочельник. Целый день мы с мамой стряпаем — готовимся к празднику. Добри передал: ждите вечером.

Когда смерилось, пришел Нанко.

— Одевайтесь, отведу вас к тетке Райне.

Спустя немного, нагруженные узлом и корзинкой, мы вышли на улицу. Сначала Нанко, за ним я с Аксинией на руках, затем мама, а последним Стефан.

Прошли мимо рабочей больницы и свернули на тропинку к переезду через линию. Каждый, кто нас встретил бы, мог подумать только одно: семья идет в гости встречать сочельник.

— Куда, Нанко? — спросила мать.

— Увидишь.

Неожиданно перед Нанко появился какой-то мужчина. Откуда он взялся, я не могла понять. Всмотрелась — Тошко.

Я обернулась назад. Стефан отстал на несколько шагов, а вместо него за бабушкой теперь шел Добри. Рука Стефана — в кармане, рука Нанко — тоже. Я знаю, что их руки греют холодную сталь заряженных пистолетов. Вот Добри обогнал маму и пошел рядом со мной.

Страх сжал мое сердце. А Добри, словно поняв мои мысли, усмехнулся:

— Не бойся, видишь, как нас охраняют!

Впереди и позади нас идут Стефан, Тошко, Нанко. Надежные, верные товарищи.

— Ну рассказывай. Как там наши ребята?

Борис Нованский сидит в кухне тетки Райны на лавке и испытующе смотрит на меня.

Это было 4 января 1943 года. Три дня потребовалось Стефчо, чтобы найти Нованского и организовать эту встречу.

Я начал было докладывать, что мы сделали за семь месяцев, но Борис прервал меня:

— Ты немного похудел, но вид у тебя здоровый.

Я снова вернулся к своему докладу. Он не был написан на бумаге, но я точно и быстро перечислял: столько-то и столько ятаков у нас, столько-то винтовок и патронов. Между прочим, упомянул, что мы поселились у бай Марина. Борис снова прервал меня: