— Господин майор, вы не имеете права нас оскорблять.

— Молчать, идиот! — крикнул майор и, схватившись за саблю, быстро приблизился ко мне.

В военном уставе ясно сказано, что часовой, а также дежурный по роте или полку неприкосновенны. В случае же нападения или опасности они не только могут, но и обязаны применить оружие.

— Стойте, господин майор! — крикнул я и взялся за рукоятку висевшего у пояса ножа.

Все солдаты, находившиеся в помещении, собрались около нас.

Майор остановился с перекошенным от ярости лицом.

— Прошу, господин майор, не нарушать устав, или я буду действовать в соответствии с его требованиями.

Сыбчев в растерянности огляделся и увидел разгневанные лица солдат. Он понял, что, если дело дойдет до суда, все будут свидетельствовать против него. А я продолжал держать руку на рукоятке ножа. Офицер не сомневался, что я непременно воспользуюсь им, если хоть пальцем тронет меня. Он повернулся и быстро вышел из казармы.

Его проводили громким улюлюканьем, которое потом еще долго не затихало. И чтобы восстановить порядок, пришлось употребить власть, которая дана мне была как дежурному. Ребята умолкли и вскоре разошлись.

В то время я был зачислен в отделение при штабе батальона. По штату значился трубачом.

Командира батальона майора Стоянова только недавно назначили, и во время первого смотра он останавливался перед солдатами, узнавал их имена, должности, расспрашивал о семьях. Наконец остановился передо мной:

— Как твое имя?

— Добри Маринов Добрев.

— Два раза Добри. Браво. А службу несешь добре?

— Так точно, господин майор.

Моя подтянутость, наверное, ему понравилась, и он продолжал расспросы:

— Какую должность исполняешь?

— Трубач без трубы, господин майор.

По лицу его пробежала тень недовольства, и он пошел дальше, ничего мне больше не сказав. Потом, видимо, расспросил обо мне командира взвода и на следующее утро, проходя вдоль строя, снова остановился передо мной:

— Что ты хмурый, трубач? Как туча черная…

Накануне нам сделали противохолерные уколы, и я действительно чувствовал себя паршиво.

— Не может же человек всегда быть веселым!

— Душа у тебя черная, Добри. И чтобы она посветлела, тебя надо почаще ставить под ружье на солнце. Если это лекарство не подействует, тогда пропишем еще порцию.

Унтер-офицер и несколько солдат хихикнули, а Стоянов, довольный своим остроумием, пошел дальше.

6 июня. С утра были на реке, купались и стирали. Настроение у всех хорошее. Агентство «Портянка» передало «достоверную новость», что до пятнадцатого июня нас демобилизуют. Аминь!

8 июня. Сделали третий противохолерный укол. «Портянка» внесла поправку в позавчерашнее сообщение. Увольнение будет не до пятнадцатого, а с двадцать второго июня. Разламывается голова, чувствую, что свалюсь. Половина роты слегла. Все от уколов.

9 июня. От Лены пришло две посылки сразу. Созвал всех приятелей, и устроили царский пир.

14 июня. Валентина Гризодубова совершила беспосадочный перелет на расстояние 14 048 километров. Отец ее работает механиком на стройке. Самолет отечественного производства. Браво, Валя!

21 июня. Суббота. Я дневальный. Ничего не случилось.

22 июня 1941 года. Утром как смерч пронеслась весть: Германия напала на Советский Союз.

Что нам готовит будущее? Жизнь полна неожиданностей.

— Добри, война!

Сникший Илия Спиров стоял передо мной. А был всегда шустрый, бодрый парень.

— Какая война?

— Гитлер напал на Советский Союз.

Известие меня ошеломило. В первое мгновение я поддался испугу, охватившему большинство людей, но вскоре мною завладела одна мысль: вот «наш последний и решительный бой».

Все, что мы делали до сих пор в комсомольских и партийных ячейках — выпуск листовок и газет, вывешивание лозунгов на стенах, маевки на Витоше и Люлине, — было только подготовкой к этому моменту, когда каждый должен показать, чем он может помочь первому в мире пролетарскому отечеству.

— Передай активу, что сразу же после завтрака соберемся во дворе, — сказал я Илии Спирову.

— Слушаюсь, Добри.

Я взглянул на Илию. Он стоял по стойке «смирно»; растерянность исчезла.

После завтрака все высыпали во двор и горячо обсуждали события, спорили, волновались, так что наша группа ничем не выделялась. В тесном кругу стояли Борис Шаренволов, Стоян Хаджипенчев, Никола Желявский, Иван Соколов, Илия Спиров, Васил Пигов, Иван Цачев, Бочо Атанасов и я.

— Считаю, что мы должны создать в полку боевую организацию, — начал я.

— А разве у нас ее нет? — прервал меня Желявский.

Вопрос был законным. У нас действительно была организация, но теперь требуется что-то другое. Нужна строго законспирированная военная организация, которая сможет по первому сигналу выполнить любое указание, любой приказ партии. По правде говоря, мы пока не получали какой-либо партийной директивы о создании такой организации, но мне казалось, нам самим следует трезво оценить момент и принять такое решение. У меня на этот счет сомнений нет. А что скажут мои товарищи?

— Правильно, нужно это сделать! — отозвалось несколько человек одновременно. Остальные в знак согласия закивали головой.

— В таком случае, можно считать, что сегодня, двадцать второго июня сорок первого года, в двадцать пятом полку создана организация Болгарской коммунистической партии. Предлагаю следующую структуру: полковое руководство, батальонное и ротное. Ротные секретари войдут в батальонное руководство, а батальонные секретари — в полковое. Члены партийных групп будут знать только своего секретаря и связываться только с ним. Прием новых членов в организацию должен быть очень тщательным и строго индивидуальным. Надо утвердить полковое руководство. Что скажете?

Заговорил Соколов:

— Среди нас — представители всех батальонов и отдельных рот. Предлагаю тех, кто присутствует на этом собрании, ввести в состав полкового руководства. А если нужно будет, привлечем и других товарищей. Секретарем предлагаю тебя.

Не помню точно, сказал Соколов «секретарем» или «ответственным», но, в сущности, это означало одно и то же.

— Во-первых, — начал я, — надо в ближайшие два-три дня завершить оформление организации. Срок — неделя. Во-вторых, необходимо собрать как можно больше оружия и переправить его с отпускниками в Софию. Для этого нужно хорошенько осмотреть все укрепления линии Метаксаса, там найдется немало пистолетов, винтовок, патронов. Важно действовать осторожно, чтобы не напороться на провокатора. И в-третьих, мы должны неустанно разъяснять солдатам авантюристическую агрессивную политику Гитлера и антинародные действия болгарского правительства. Нашим лозунгом теперь станет: «Ни одной болгарской винтовки, ни одного болгарского солдата на восточный фронт!» Вот пока и все. Надо разобраться, что происходит на фронте, как развиваются события, и обстановка подскажет нам дальнейшие действия.

Все вопросы были решены, и мы разошлись по своим ротам и батальонам.

После обеда пришел Аргир. Я расспросил его о последних новостях, и мы условились в дальнейшем встречаться ежедневно, по возможности днем и вечером, чтобы получать информацию о событиях в мире.

Трудный, тяжелый это был день. Непрерывно гремело радио, оповещавшее о молниеносном продвижении механизированных немецких соединений, сбитых советских самолетах, уничтоженных орудиях и танках. Офицеры, видимо по приказу начальства, стали приходить в подразделения, славословить «немецких рыцарей» и обливать грязью Советский Союз. Как трудно было сдерживаться и сохранять спокойствие, чтобы не вскочить и не бросить таким офицерам в лицо: «Врешь, гад! На кого клевещешь?!»

26 июня. Получил письма от Лены, дяди, Нади и Григора.

27 июня. Переместились на новые квартиры, в бывшую греческую школу. Комнаты светлые и чистые.