Пришлось вновь и вновь втолковывать, что восстание в полку можно начать только по сигналу свыше и лишь после того, как заручимся поддержкой остальных частей дивизии, или если произойдет провал организации и потребуется вызволить арестованных товарищей.

А потом началась та будничная организационная работа, без которой немыслимо ни одно большое дело. Надо было привлечь к работе как можно больше людей, в том числе и командиров. Мне удалось установить связь с одним офицером из резервистов. Родом он был из села Петерч и состоял там в комсомольской организации. Кроме того, я несколько раз беседовал с командиром нашего взвода. Этот честный и смелый человек откровенно говорил, что считает нападение Гитлера на Советский Союз авантюрой, которая дорого обойдется не только немцам, но и нашему народу.

Хотя мы покинули Ксанти, все же сумели опять связаться с Аргиром, а через него с бывшим рыбаком из города Дедеагача Барбой Ламбо, который в то время занимался продажей арбузов.

Связь с Барбой Ламбо поддерживал Иван Соколов. Когда ему удавалось побывать в Дедеагаче, он обязательно заглядывал на городской базар, где среди наваленных арбузов восседал продавец, расхваливавший свой товар. Стоило показаться Соколову, как Барба Ламбо громко провозглашал:

— Сладкие, медовые! Только у Барбы Ламбо! — И тут же предлагал: — Давай, солдат, выбирай. Тебе отдам по дешевке.

Соколов начинал перебирать арбузы, выстукивая и тиская их, пока продавец не «терял терпение».

— Подожди, я сам выберу. И если окажется несладким, в следующий раз не возьму с тебя денег.

Доставал арбузы из тех, которые были припрятаны у него под рогожкой, выстукивал один, другой и уверенно заявлял:

— Вот этот самый сладкий.

Возвратившись в казарму, Соколов в укромном уголке начинал разрезать арбуз. В нижней его части всегда имелось треугольное, тщательно замаскированное небольшое отверстие. А в нем — завернутый в пергаментную бумагу густо исписанный листок. Так Барба Ламбо сообщал нам последние новости.

Комитет специальным решением обязал всех членов организации самым добросовестным образом исполнять свой воинский долг, чтобы не было никаких недоразумений с офицерами и никто не оказался под арестом из-за какой-нибудь глупости или мелочи. Ведь арест товарища мог быть понят как сигнал к восстанию.

Мы готовы были начать действовать в любой момент. Но команды сверху не поступало.

Очевидно, военный центр не находил целесообразным начинать в тот момент восстание на побережье Эгейского моря. Однако он дал указание всячески укреплять организацию и быть в постоянной боевой готовности.

Снова пошли слухи о скорой демобилизации резервистов. В связи с этим в середине ноября состоялось заседание полкового комитета, обсуждался вопрос об изменении его состава.

Дело в том, что все без исключения члены комитета были резервистами. Да и среди рядовых членов организации самыми активными также были коммунисты, призванные на службу из резерва. Поэтому и было решено создать новый полковой комитет, назначить его представителей в батальоны и роты, чтобы в случае объявления демобилизации обеспечить бесперебойную работу партийной организации в полку.

Прошло еще две недели. Из смелых и преданных товарищей быстро создали комитет, образовали и новые партийные группы. Слухи о скорой демобилизации в первые дни декабря стали особенно упорными. Даже наши ротные командиры говорили о предстоящем расставании.

13 декабря после обеда ко мне прибежал товарищ, работавший в штабе полка. Задыхаясь, он сообщил:

— Отправляемся… завтра утром… в шесть часов.

— Это точно?

— Абсолютно… Сам читал… приказ…

В нашем распоряжении оставалось несколько часов. За это время надо было встретиться с товарищами из нового полкового комитета, переговорить с ними и, наконец, просто попрощаться. А затем собраться в дорогу.

У нас уже заранее многое было решено, обдумана каждая мелочь. Мы еще раз условились о паролях для связи, пожелали друг другу доброго пути, обменялись последними рукопожатиями и расстались.

Для некоторых это рукопожатие оказалось действительно последним. Такова уж логика борьбы. Говоришь «до свидания», назначаешь встречу, а она не может состояться: на пути встает смерть.

В первые дни января встретился с Петром Станевым. Он сообщил, что я переведен на работу по военной линии.

— Тебе надо ликвидировать все связи с районом и ограничить круг людей, навещающих твой дом.

Я молча кивнул.

Военный центр поручил мне поддерживать связь с партийной организацией, созданной в 25-м полку. Из этого полка мы получали оружие и боеприпасы. Кроме того, мне дали задание отыскать всех коммунистов, уволенных из армии в запас, наладить с ними связь, проинструктировать, как они должны будут действовать, если их опять призовут. Наконец, всех прошедших службу товарищей следовало ввести в создавшиеся в городах и районах партийные ячейки запасников.

Я часто думаю, как несправедлива судьба к биографии партийного работника в подполье. Что он делал в течение недель, месяцев, а иногда и целых лет? Встречи, собрания, явки… А еще? Кажется, ничего больше не было. Но сколько времени, энергии и сил тратилось на то, чтобы найти только одного человека, провести только одну встречу и при этом не вызвать подозрения полиции и окружающих!

Однажды меня вызвал Емил Марков:

— Собирайся в дорогу!

Я вопросительно посмотрел на него.

— Поедешь в Плевен. Встретишься с товарищами, которые демобилизовались из двадцать пятого полка, и поставишь перед ними задачу начать работу в четвертом пехотном полку. Там не хватает людей, а в Сливенском — более чем достаточно… Наши связи с Плевенским гарнизоном очень слабые. Все ясно?

— Ясно.

— Деньги на дорогу есть?

— Есть.

«Командировочные» тогда давали самые мизерные, и только в случае если человек не имел собственных денег, чтобы купить билет. Суточных и гостиничных не было. Предполагалось, что по прибытии на место товарищи не оставят тебя спать на улице и ты будешь есть то же самое, что и они.

В Плевене жил мой брат Миле, и я остановился у него. Вечером он неожиданно вошел в комнату и заметил, как я клал под подушку пистолет. Он пришел, видимо, о чем-то меня спросить, но слова у него застряли в горле. Указывая на пистолет, произнес:

— Не опасно ли?

— Не бойтесь. Он поставлен на предохранитель.

— Нет, я спрашиваю о другом. Тебя ищут?

Что можно было ответить на этот вопрос? В тот момент никакой опасности я не замечал, но меня предупредили, чтобы в Плевене я ни в коем случае не попадался на глаза полиции. При малейшей опасности нужно было хорошо укрыться, и поэтому следовало заранее подумать о надежных нелегальных квартирах.

Одной из таких квартир, по крайней мере в тот день, была квартира Миле.

— Тебя ищут? — повторил Миле свой вопрос, и в голосе его прозвучала тревога.

— Нет, но накрытое молоко кошки не вылакают.

— И для этого у тебя пистолет?

— Давайте спать.

— Разве вы не знаете, какое сейчас время?!

О «времени» тогда все были одинакового мнения.

На другой день вечером я устроил собрание в одном доме, на окраине города. Привел меня туда секретарь окружного комитета комсомола Васил Топалов. Там нас ожидало несколько молодых парней. Увидев нас, они тут же все встали.

— Знакомьтесь. Товарищ прибыл «свыше» по военной линии…

Суть дела я изложил коротко. Затем заговорили о войне.

Сейчас, может быть, кому-нибудь покажутся банальными слова: «Товарищи, исход войны зависит и от нас, от наших действий». А могут и сказать, что Советская Армия и без поджогов складов, разрушения телефонной связи, без наших партизанских отрядов и боевых групп разгромила бы гитлеровцев и освободила нашу родину. В таких рассуждениях есть и правда, и огромная ошибка. Если бы во всей Европе, во всех оккупированных областях не поднимался на борьбу народ, если бы десятки немецких дивизий и соединений стран-сателлитов не были заняты введением «нового порядка», какие крупные силы были бы брошены против Советской Армии!