Мы подошли к дому тетки Елизаветы. Я сказал Огняну, чтобы он шел позади меня, а сам быстро взбежал по каменным ступенькам. Через щель в двери проникал свет. Я открыл дверь без стука и вошел внутрь. Бабушка, Марианти и Стефан лежали, а Лена склонилась над Аксинией.

Я сделал два шага навстречу ей и тихо прошептал:

— Здравствуй, Лена.

Ее словно током пронзило. Она обернулась и бросилась ко мне, обняла:

— Добри!

Она вся трепетала, а в ее голосе слились и радость и страх. Бабушка и Марианти приподнялись:

— Здравствуй, Добри…

— Как у вас тут?..

На пасху в Осоицы прикатило несколько грузовиков с жандармами. Они привезли пленного партизана. И вскоре расстреляли его. Кто он, Лена не знала. Позже я выяснил, что это был единственный партизан, схваченный полицией живым, из шестнадцати наших новых товарищей, остальные пятнадцать были убиты у села Белопопцы.

Жандармы прочесали сосновую рощу и обнаружили там «палатку», а в ней продукты, перенесенные туда Леной, одеяла и глиняный кувшин с бузой, приготовленной тетей Магдой. После этого они пришли прямо в дом, арестовали Лену и Стефана, а потом все-таки отпустили их.

— Что делать, Добри?

Разумеется, оставаться в Осоицах нельзя было ни часа.

— Вы сейчас же пойдете со мной.

— А мама и Аксиния?

— Они останутся здесь.

— Нельзя, Добри. Если их схватят, полиция обязательно их убьет.

Лена была права. Если майор Стоянов узнает, что у него в руках дочь Лазара, командира «Чавдара», расправа будет короткой. Однако и брать дочь с собой в горы сейчас было невозможно. Ведь мы постоянно находились в движении, в любой момент могли вступить в бой.

— Теферич, завтра утром пойдешь в Софию и сообщишь, что на осоицком маршруте провал. Вернешься сразу же. Вечером все будьте здесь. Я приду и заберу вас.

— А дочку, Добри?

— Придумаем что-нибудь. Больше никого не арестовали?

— Никого.

— Если кто-нибудь из наших станет искать связь, посылай его вечером на кладбище.

Огнян, стоявший позади меня, легонько кашлянул. Пора было трогаться в путь.

Анче вошла во двор, а мы с Огняном притаились у ограды. За селом нас ожидали бай Марин и Страхил. Эту ночь все хотели провести в отряде, а утром бабушку и Аксинию мы собирались отправить в Софию. Сейчас там было безопаснее всего.

Двери скрипнули, и кто-то спустился по ступенькам. Через мгновение показалась Анче, а за ней — Теферич. Не глядя в нашу сторону, они направились к памятнику. Они действовали точно так, как я им говорил. Но где же остальные?

Сердце у меня сжалось от мучительного предчувствия.

Мы с Огняном догнали их. Они не сказали ни слова. Не спрашивал ни о чем и я. Когда мы вышли в поле, Теферич остановился.

— Арестовали их, Лазар…

— И Лену?

— И маму с Аксинией, и Марианти.

— Когда?

— Утром. Когда я был в Софии…

Я сел на землю и закурил. Остальные стояли рядом. Огонек папиросы то вспыхивал, то угасал, я смотрел на него и никак не мог собраться с мыслями.

Что меня могут убить, я знал. Что могут убить и Лену, тоже знал. Но в чем виноват ребенок? И почему я не взял их вчера вечером с собой? Почему? Почему? Почему?

Я поднялся:

— Стефан, ты возвращайся в Софию. Здесь для связи останется один Стефан Сырцанов. Скажи товарищам, пусть уходят в подполье и свяжутся с нами. Встречи на кладбище… контрольные… Сюда не возвращайся, потому что арестуют и тебя. Если сможешь, узнай, что стало с нашими… Если Аксиния останется жива… позаботься о ней… Ну иди.

Когда мы подошли к сосновой роще, навстречу нам вышел бай Марин:

— Вы что это одни?

Анче прошептала:

— Схватили их.

— И ребенка?

— Да.

— Лазар, давай нападем на общину. Четверо мужчин могут… — быстро заговорил Марин.

Я прервал его:

— Их отвезли в Новоселцы… И потом… об этом молчите. Товарищи не должны ничего знать.

Уже несколько дней мы готовились уйти в горы. Добри сообщил, что заберет нас на пасху. Оставаться в Осоицах стало опасно. Первые несколько дней с нами должны были находиться мама и Аксиния. Куда после этого хотел отправить их Добри, я не знала, но на все дни, которые они проведут в горах, надо было приготовить еду для ребенка.

Мы собрали весь сахар, какой был в доме, тетя Елизавета дала крупчатки, и мама испекла несколько противней курабье. Купили мармелада, испекли хлеба.

Из наволочек сделали что-то вроде мешочков, куда сложили все, что можно было унести. В общем, мы были готовы к трудному походу.

Два дня назад Стефан привел группу новых партизан, которые разместились на приемном пункте в сосновой роще. Когда Стефан относил им еду, мама передала мармелада и торбу с курабье.

— Дай ребятам, пусть полакомятся.

— Ладно, — со смехом сказал Стефан. — Скажу, что это им на пасху от одной очень набожной старушки.

— Я тебе покажу набожную старушку! — обиделась мама.

Наступил первый день пасхи. Погода стояла солнечная, теплая, на улице кричали дети, во всех домах праздничная суета. Разнесся радостный колокольный звон — церковная служба закончилась. И вдруг тут же завыла сирена — она возвещала, что в село въехали несколько грузовиков с жандармами.

И сразу все померкло вокруг. В дверях показались матери, они звали детей домой, колокол затих, даже солнце спряталось за облаками. Зачем они сюда нагрянули?

Грузовики остановились перед общинной управой, и жандармы в касках и с автоматами двинулись к роще.

Через час ударил барабан:

«Всем солдатам и полицейским отпускникам немедленно собраться на площади перед общиной. Кто не явится, понесет наказание за невыполнение приказа».

Младший брат тети Елизаветы, Ицо, который пришел на три дня в отпуск, начал одеваться.

— Ты куда? — спросила его сестра.

— Не слышишь разве? Приказ… Если не пойду, сообщат командиру полка, тогда иди объясняйся. Да еще двадцать суток ареста…

Мы вдвоем с тетей Елизаветой прижались к окну, которое выходило к роще. Туда потянулись десятки солдат и полицейских. Неужели они обнаружили приемный пункт и поэтому туда и направились? Или просто для проверки?

После обеда Ицо вернулся. Мы с тетей Елизаветой встретили его во дворе. Он не ждал, когда мы его спросим, сам сказал:

— Нашли партизанское укрытие. Правда, пустое. Ни одной живой души. А в нем торбу с курабье, мармелад, кувшин с бузой, одеяла.

— А что за стрельба была перед этим?

— Говорят, какого-то партизана пристрелили. Он их вел к укрытию, только совсем не туда, куда надо, поэтому все успели убежать.

Сердце мое сжалось. Кто этот человек? Ведь он был нашим товарищем… И еще пришла в голову мысль: найденные продукты могут привести полицейских к нам. Я посмотрела на тетю Елизавету и поняла, что она думает о том же.

Мы обе сразу направились в мою комнату. Я схватила наволочку с курабье, а тетя Елизавета молча подставила фартук. Я высыпала в него все печенье. Тетя Елизавета вышла, а мы с мамой торопливо начали распаковывать свой багаж.

Мама приготовила для Добри вязаные портянки. Она села на постель и начала их распускать. Работа шла медленно. Хорошо, плотно были связаны портянки, чтобы не пропускать холод. Мама встала и взяла ножницы.

— Что ты хочешь сделать?

— Тапочки для Аксинии.

И вот уже тапочки скроены. Я за это время успела вынести все вещи, приготовленные в дорогу, и рассовала по старым местам. Теперь даже если и придут полицейские, они не догадаются, что мы готовились в путь.

Дверь открылась, и вошла тетя Елизавета.

— Коровы не захотели есть курабье, а свиньям оно понравилось. Давай мармелад.

Я подала ей кастрюлю.

Теперь мы могли вздохнуть с облегчением: все следы уничтожены.

— Тетя Елизавета, а вдруг дети что-нибудь скажут?

Коле было десять лет, Косте — девять, оба мальчика послушные, исполнительные. Но дети есть дети. Несколько ударов по лицу могли заставить их сказать что-нибудь такое, от чего будет зависеть наша жизнь, а они даже и не догадаются об этом.