По рядам пронесся одобрительный гул. Люди улыбались, приветственно махали руками. Нельзя было раздумывать. Это означало бы несогласие с волей партии, с товарищами.

Я поискал глазами Тоне. Янко сказал, что он отправится на партийную работу в Софию. Что чувствовал в этот момент мой старый товарищ, человек, кого я долгое время считал своим учителем, который был мне как родной брат? Я встретил его спокойный и ясный взгляд. Тоне подошел ко мне и крепко пожал мою руку.

— Поздравляю, Лазар! Поздравляю с большой ответственностью!

— Если сможешь, возвращайся сюда.

Он усмехнулся:

— Знаешь ведь, идем туда, куда пошлют!

Это было точное определение нашей жизни в те годы. Шли туда, куда пошлют. А через несколько месяцев партия сочла нужным вернуть Цветана снова в наш отряд.

Характер партийной работы в нашем партизанском районе требовал создания новых руководящих органов, которые имели бы постоянную связь со штабом и координировали всю работу. По предложению Янко были образованы чавдарские районные комитеты партии и РМС, которые не подменяли существовавшие до этого районные комитеты, но занимались конкретным руководством, делами отряда. Оба комитета были вспомогательными органами окружного комитета партии. Руководство партийной работой и работой РМС в отряде оставалось в руках политического комиссара. Секретарем Чавдарского партийного района был избран бывший комиссар отряда Ангел Гешков, а секретарем РМС района — пламенный молодежный трибун Прокоп Хаджихристов.

Члены наших районных комитетов распределились так: в Локорском районе работали Димитр Тошков — Захарий и Венко Нанчев — Делчо, в Новоселском районе — Дего Стефанов — Владо и Благой Бонков — Кочо. В Новаченском районе — Ангел Гешков — Васо и Георгий Павлов — Начо. В Пирдопский район ушли на работу Веселин Андреев — Андро и Христо Ганев — Колка.

Не будет преувеличением сказать, что работа этих «апостолов», как прозвали их чавдарцы, была связана со значительно большим риском и опасностью для жизни, чем у партизан. Им приходилось то и дело изменять свой внешний вид. Они выдавали себя за туристов, комиссионеров и торговцев, за учителей, врачей, эвакуированных жителей столицы, крестьян, которые ищут заблудившуюся скотину, за мобилизованных солдат и унтер-офицеров, выдавали себя даже за полицейских, если этого требовала обстановка. Их фальшивые документы не были надежной защитой, поэтому их пистолеты были всегда наготове, а последний патрон имел точно определенную цель — собственное сердце.

Немногие из первых наших «апостолов» дожили до свободы. В боях погибли Дечо Стефанов, Димитр Тошков, Прокоп Хаджихристов, Венко Нанчев, Благой Бонков и Димитр Георгиев — Васко. В 1944 году на смену выбывшим из строя товарищам пришли Христо Русков — Желязко, Недялко Периновский — Игнат, Никола Евтимов — Бойко, Коста Хаджикинов — Свилен, Богдан Манолов — Богдан, Георгий Стоев — Гошко и Йордан Йотов — Йосиф.

И с каждым днем все громче и сильнее звучал голос партийной правды, которую эти люди несли народу.

Вторая Мургашская конференция закончилась 11 октября. Тодор Живков и Здравко Георгиев сразу же уехали, захватив с собой Тоне Периновского. С нами остался только Пчелинский, который некоторое время должен был оказывать помощь штабу.

В этот же день все отрядное руководство собралось на совещание. На нем присутствовали Пчелинский, командиры подразделений и секретари партийных и ремсистских районных комитетов. Надо было как можно скорее составить конкретный план действий на ближайшие месяцы. Общая линия была определена и утверждена конференцией, теперь все зависело только от нас самих.

Первый вопрос касался тактики отряда на осенне-зимний период. Мы решили принять тактику непрерывных и неожиданных для врага ударов. От нас требовались согласованность действий подразделений, умение дезориентировать врага, держать его в постоянном напряжении.

Главной задачей обоих подразделений было проведение боевых и политических акций, занятие сел, агитационная работа в них, организация снабжения отряда продуктами и оружием.

Вторая важная задача — нападение на полицейские посты с целью сеять среди полицейских панику. При этом учитывалось, что значительная часть полиции в то время состояла из взятых по мобилизации людей.

Третья задача — ликвидация предателей, осужденных партизанским трибуналом. В большинстве случаев к смерти приговаривались сельские старосты, полицейские ищейки и другие представители власти, которые терроризировали население. Эффект таких «карательных» операций в будущем оказался огромным. Многие из полицейских и кметов попросили освободить их от этой работы, некоторые сами оставили свои посты и просто-напросто сбежали из района действий нашего отряда.

Последним пунктом повестки дня совещания был вопрос об усиленной военной и физической подготовке партизан. Новая тактика требовала длительных маршей и искусства владеть всеми видами оружия. И по этому вопросу не было, да и не могло быть, никаких споров. Этого требовала сама жизнь. И какие тут могли быть мудрствования?

Силы нашего штаба были распределены следующим образом: Митре вместе со Стефчо должен был отправиться в чету «Бачо Киро». В чете «Бойчо Огнянов» оставались мы с Велко и бай Стоян. «Апостолы» отправлялись по селам.

«Провести операцию в селе Огоя. Группу разведчиков возглавит комиссар отряда. Ликвидировать кмета села Горни Богров, как изменника. Для приведения приговора в исполнение группа выступает под командованием командира отряда». Таково решение штаба.

По дороге к станции Яна идем втроем: Ленко, Маке и я. Приговор вынесен, и фашист должен быть уничтожен.

Страшное дело — убить человека. Живет он, смеется, разговаривает, у него есть близкие, которые его любят, и вдруг пуля кладет всему конец. Нет, это не просто пуля кладет конец, а решение трибунала, суровых, неподкупных судей, которые судят по чести и революционной совести.

На встречу с нами из села Горни Богров пришел Мироско Райчев. Мы сообщили ему о задании и от него узнали, что кмет с двумя какими-то людьми в фаэтоне уехал на станцию Яна.

План пришлось изменить. Надо отправляться на станцию. Ленко знал кмета в лицо, и мы решили, что будем действовать, как подскажет обстановка. Мы идем молча. Я стараюсь не думать о том, что все же придется выполнить приговор — убить человека.

В сущности, разве это человек?

Можно ли считать человеком шпика, который запускает иголки под ногти арестованным?

Человек ли полицейский, который фотографирует партизан с отрезанными головами?

Можно ли назвать людьми тех, из дворца и правительства, которые помогают фашистской Германии воевать против пролетарского отечества, против своего народа?

Разве они люди?

Нет, сегодня мы убьем не человека.

Вдруг видим: приближается фаэтон.

— Это он! — кричит Ленко.

Остается двадцать, десять шагов, затем раздается голос Маке:

— Стой!

Мы подошли к фаэтону. Бледный свет карманного фонарика освещает путников. Кмет поспешно хватается за задний карман, где лежит пистолет.

Выстрел, второй, третий… В это время позади слышится крик.

— Что такое?

Ленко машет рукой.

— Потом, — отвечает он и ударяет дулом пистолета сельского сторожа, схватившегося было за винтовку.

Тело кмета сползает и падает на землю. Ленко наклоняется и берет парабеллум кмета и винтовку сторожа. Затем отводит меня в сторону.

— Товарищ командир, этот негодяй хотел тебя застрелить, — коротко доложил он, показывая на сторожа.

— Ты его знаешь?

Ленко шепчет:

— Очень бедный человек. И многодетный…

Мы пришли, чтобы привести в исполнение смертный приговор над одним закоренелым врагом. Все должны понять, почему он наказан. Если же вместе с ним кучер отвезет в село и труп сторожа, что скажет народ? Одинакова ли их вина?