— Товарищ командир, взвод тяжелых пулеметов готов встретить огнем полицейские грузовики, которые идут сюда со стороны села Новоселцы.

После первых же слов Маке всех крестьян как ветром сдуло с площади. Станко поджег архивные документы, и мы направились к западной окраине села.

Уже стали взбираться на холм, как вдруг увидели, что у первых домов остановились грузовики. С них попрыгали на землю полицейские и перебежками начали передвигаться к Горна-Малине.

Пока они добрались до площади, пока сообразили, что мы ушли из села, прошло не меньше получаса. А этого было вполне достаточно, чтобы далеко оторваться от преследователей. К тому же совсем стемнело…

Близилась полночь, когда мы добрались до Байлово. В угольной шахте работал техником бай Георгий, давно помогавший нам. Он подготовил для нас укрытие в шахте, где едва ли кто мог догадаться искать партизан. Расположенное в восьми — десяти метрах от входа, близко к потолку, замаскированное толстыми подпорками и балками, оно могло приютить до десяти человек, не очень привередливых.

Вход в шахту находился в нескольких шагах от речушки, и, чтобы замаскировать свои следы, мы еще издали пошли по воде, хотя было холодно — стоял декабрь. Подойдя к мосту, мы спрятались под ним, а Станко послали найти бай Георгия. Когда шаги Станко стихли, мы четверо перебежками добрались до шахты и влезли в нее. Спустя час услышали пароль, а вслед за этим на мосту появились два силуэта. Это были Станко и бай Георгий. Мы рассказали Георгию в нескольких словах о нашем нападении на Горна-Малину.

— Полиция, наверное, блокирует село. Если она нападет на наш след у шахты…

— Вы уйдете через скрытый вход. О нем никто не знает.

— Но сначала они получат от нас подарок…

Бай Георгий знал, какой «подарок» мы приготовили для полиции. К выходу из шахты вела узкоколейка, по ней двигались вагонетки. В одну из них решили положить взрывчатку, которую бай Георгий приготовил в укрытии. У выхода должен был произойти такой взрыв, что его могли услышать в Софии.

— Вам что-нибудь нужно?

— Только воды. Продукты у нас есть.

Бай Георгий быстро вылез наверх и вскоре вернулся с большим глиняным кувшином, наполненным водой, — этого нам должно было хватить на три дня.

Не раз мне приходилось лежать в маленьких и тесных укрытиях, сидеть в карцере по десять и по пятнадцать дней. Но эти три дня, проведенные в шахте, не идут в сравнение ни с чем.

Сюда не проникал ни один луч света! Нельзя было разговаривать, двигаться, даже глубоко вздохнуть, чтобы никто не обнаружил нас. А воздуха не хватало. Нам казалось, что прошло больше недели, хотя уже на третий день пришел бай Георгий и сказал, что опасность миновала. Полиция простояла один день в Байлово, допрашивала жителей, но никого не арестовала и удалилась.

После нападения на Горна-Малину была поднята на ноги вся новоселская полиция. Из Софии прибыли моторизованные полицейские части. Была переброшена и часть войск, державших блокаду партизанского края. Три дня шло прочесывание района Горна-Малина, Долна-Малина, Негушево, Саранцы и Байлово.

Путь был свободен, и мы в ту же ночь перебрались в Осоицы. Здесь встретились с бай Райко, но он ничего утешительного сообщить не мог. Я оставил Станко неподалеку от села, а сам с Васко отправился в Столник, где у нас были намечены очередные встречи с Митре. И в самом деле, я нашел его в сарае Гочо, одного из многочисленных двоюродных братьев Цветана. С ним был Ленко из Ботунца. Около них стояла большая оплетенная бутыль с вином.

Подобное я увидел впервые, с тех пор как мы вместе ушли в горы. Митре был старше меня, я любил и уважал его, но, хотя он и был заместителем командира отряда, промолчать все же было нельзя.

— Ты что, не знаешь партизанский устав?

— Знаю, Лазар. Не сердись. Бойчо и Доктор сказали, что вырвались из блокады. Ну а у меня на душе стало что-то неспокойно, и я попросил Гочо принести бутылочку. Он и притащил целую бутыль. Разбить ее, что ли?

Сначала, когда я увидел вино, уловил его запах, у меня было желание ударить по бутыли ногой, но теперь, когда Митре предложил ее разбить, я отвернулся и сказал:

— Зачем бить? Верни ее Гочо — и все.

О группе бай Стояна Митре ничего не знал. Договорившись с Митре о следующей встрече в Ботунце, я и Васко вернулись в Осоицы.

В тот же вечер бай Райко сообщил, что прибыли товарищи из группы бай Стояна. Наши друзья, оказывается, не попали в засаду! Все девушки живы!

С началом установления блокады в Литаковских горах встретились две войсковые группы. Они двинулись друг другу навстречу с противоположных сторон. В это время стоял такой туман, что каждая сторона решила, что на нее наступают партизаны.

Завязался ожесточенный бой, который длился больше часа. С обеих сторон падали убитые и раненые. И только когда туман рассеялся, стало ясно, что солдаты сражаются с солдатами, а полицейские — с полицейскими.

Так родилась молва о крупном партизанском сражении и о двух убитых партизанках. У меня отлегло от сердца.

— А мы слыхали о большом сражении в Горна-Малине, — продолжал Милчо. — Люди рассказывают, будто больше сотни партизан напали на село и перебили всех полицейских.

— Сотня была, — рассмеялся Васко, — только если считать одного за двадцать. Да и убили мы только троих.

Негромко прозвучавший пароль прервал разговор. Это пришел Гере.

— Наш связной из Софии принес письмо. Наконец-то из штаба пришла долгожданная весть!

Калоян не отзывался почти два месяца, хотя мы и направляли ему регулярно наши донесения. При слабом свете электрического фонарика я начал читать его письмо.

Штаб зоны был доволен нашими делами, поздравлял нас с успешно проведенными операциями, давал указания, что делать в последующие месяцы, желал нам здоровья и успехов.

К «сотрудничеству» полиция привлекала «хороших» и «благонадежных» людей. Основная масса населения оказывала огромную поддержку партизанам. И полиция использовала отдельных неустойчивых граждан.

Через отряд и бригаду «Чавдар» прошло почти пятьсот партизан. Из них девяносто пять не дожили до освобождения.

В результате предательства погибли Пешо-интендант, бай Михал, Захарий, Брайко, Ворчо, Сашка, Митре, бай Марин, Страхил, Марийка, Кочо, бай Димитр и десятки других товарищей.

В специальных гестаповских школах как специальный предмет изучалась психология труса. Полицейские агенты, выпускники этих школ, быстро соображали, кто податлив, кто не выдержит.

Часто после первого избиения они бросали свою жертву в камеру и держали ее там в течение нескольких дней, чтобы страх овладел человеком, чтобы вопрос «Что будет со мной?» мог доконать его. И тогда подкрадывалась подлая мысль: «Я скажу им что-нибудь такое, что не навредит никому, а полиция решит, что я хочу помочь ей… но я больше ничего не скажу».

Первым шагом к предательству бывает мысль: «Что бы такое сказать им?» Достаточно признаться немного, совсем немного, сказать то, что полиции, может быть, уже известно — и твои враги почувствуют победу.

Предательство Кирчо и Марко началось с мысли о бегстве из отряда.

Дезертирство — то же предательство.

Тот, кто спасался от трудностей, перекладывал их на плечи товарищей, кто спасал свою жизнь, тот жертвовал жизнью десятков других людей.

Напуганные тяготами партизанских будней, встречами с врагом, сражениями, Кирчо и Марко решили вернуться в Софию и там переждать некоторое время. Они начали жаловаться на боли в желудке и на другие недуги, симулировали обмороки, стонали и охали без конца.

Митре взял их с собой в Софию, чтобы они там показались врачу. Уговор был такой, что оба, как только вылечатся, должны снова вернуться в отряд.

Кирчо и Марко ушли в Софию, решив больше не возвращаться. Скрываться в Софии, не имея надежных помощников, было весьма трудно, и поэтому не удивительно, что уже 10 декабря полиция напала на след Кирчо и арестовала его.