Слова бай Марко потонули в криках и ругательствах полицейских…
— Товарищи, настал наш последний час! Умрем, как умирают коммунисты!
Марко Проданов мог не произносить этих слов. На земле Черного Памятника стояли семнадцать коммунистов, которые никогда не умрут, наперекор фашистским пулям. Но слова Марко словно спаяли всех, и все семнадцать запели:
Вышли мы все из народа,
Дети семьи трудовой…
Недаром поэт писал:
Когда умирают травы — они увядают!
Когда умирают кони — они тяжело дышат!
Когда умирают люди — они поют!..
Песня разнеслась по всему Арабаконашскому проходу, заглушая яростный крик полицейского офицера, споря с автоматными выстрелами.
Это были последние мгновения жизни семнадцати коммунистов… Умирая, коммунисты поют!
4
В конце декабря я отправил подробное письменное донесение в штаб зоны.
В нем содержались основные факты. После второй чавдарской конференции отряд провел семнадцать боевых операций.
В схватках и во время приведения в исполнение смертных приговоров, вынесенных нашим революционным трибуналом, были ликвидированы более тридцати отъявленных фашистов, полицейских и агентов.
Наши связи с населением еще больше укрепились. В схватках с врагом мы потеряли всего четырех партизан. (Тогда мы еще не знали о расстреле семнадцати товарищей в Арабаконашском проходе.)
Тяжелый урон понесли партийная и ремсистская организации Етропольского района, тем не менее коммунистическое движение росло и ширилось.
Наступал новый, 1944 год…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
1
Встреча была назначена на кладбище Осоиц, обнесенном высокой оградой с большими воротами.
Было холодно, и я подняла воротник пальто. Вдруг из темноты появился полицейский с винтовкой в руках.
Встреча была совсем неожиданной. Полицейский проворно упал на землю, и мы услышали, как он щелкнул затвором. Залегли на дороге и мы с бай Стефаном.
«Мы обнаружены», — мелькнула тревожная мысль.
Мучительно долго тянулось время. Я почувствовала, как на мое плечо легла рука бай Стефана. Это был верный ятак и курьер отряда, не раз рисковавший жизнью. Он сильно и в то же время ласково обнял меня. Что это было? Прощание? Или он хотел подбодрить меня в последние минуты?
Полицейский зашевелился. Нас разделяло всего несколько шагов. Моя рука сильно сжимала пистолет.
Полицейский приподнялся на колени.
— Кто там?
Приподнялись и мы. Я вытащила пистолет и широко раскрытыми глазами смотрела в темноту. Это был не Добри и не Васко, но голос его показался мне знакомым.
— Ты кто? — спросил бай Стефан, шагнув ему навстречу.
Полицейский на миг поколебался.
— Огнян…
— Джотето, что ли?
— Он самый.
Мои руки стали тяжелыми, словно налились свинцом. И в то же время сердце переполнилось радостью: «Свой! Свой! Свой!»
…Мы подошли к воротам кладбища. Они были заперты, и я подумала, как нам их открыть, но в это время бай Стефан сделал знак рукой: «Иди за мной!» Мы сделали еще несколько шагов. Здесь ограда кончалась. Камни были разобраны, и через них можно было легко пролезть. Я подняла голову, чтобы отыскать место поудобнее, и замерла: на нас смотрели дула нескольких винтовок. Одно из них медленно надвигалось на меня и ткнулось в грудь.
Я даже не успела испугаться. Все это происходило словно во сне. Вдруг голос, полный власти и напряжения, разорвал тишину:
— Убрать винтовки!
Я сразу его узнала, хотя он и изменился.
— Добри!
В одно мгновение он перескочил через ограду.
— Ты зачем пришла? Ты в своем уме?
Добри тяжело дышал, размахивая кулаком перед моими глазами. Лицо его было искажено яростью. Боже мой, неужели он меня ударит?
— Ты… ты… что, со вчерашнего дня в подполье? Первый раз идешь на явку?
— Я…
— Ты! Зачем ты пришла? Как вы додумались прийти втроем, когда мы ждали одного?
Только сейчас я поняла, да нет, не просто поняла, а всем своим существом ощутила, что совершила непростительную глупость, которая могла стоить всем очень дорого. Я покраснела, и второй раз за этот вечер мои руки и ноги налились свинцом.
— Добри…
Я схватила его за руки, прижалась к плечу. А он отпрянул, продолжая возмущаться:
— Как можно?!
А все получилось так. Часом раньше сюда пришел Гере и сообщил, что бай Стефан принесет продукты. Десять партизан стояли в молчаливом ожидании. Но вот неожиданно для них со стороны шоссе появились сразу трое: мужчина, женщина и полицейский. Остановившись на минуту у ворот, они крадучись двинулись дальше. Полицейский сжимал в руках винтовку.
Добри подал знак, и десять винтовок уставились на троих неизвестных. Что за люди? Откуда? Чьи? Что за женщина с ними?
Полицейский, шедший сзади, остановился и выставил вперед винтовку. Неужели он заметил партизан?
Еще мгновение — и залп разорвал бы тишину над полем, но тут Добри узнал в незнакомой женщине меня. Вот тогда он, не медля ни секунды, и выкрикнул нечеловеческим голосом «Убрать винтовки!» — команду, которую никогда еще не приводилось подавать.
Добри долго не мог успокоиться. Мы молча стояли в десятке шагов от остальных. Я слышала его тяжелое, прерывистое дыхание и чувствовала себя в этот момент настолько виноватой во всем, что едва сдерживалась, чтобы не разреветься. Вдруг кто-то сзади обхватил меня за плечи и прижал к себе:
— Привет, Лена!
Голос был приглушенный и незнакомый.
— Привет! Только я тебя не знаю.
— Быстро же ты забываешь друзей!
Я освободилась от объятий и повернулась к говорившему. В темноте трудно было разглядеть его, тем более узнать.
— Ты потише, не кричи…
Добри наклонился ко мне и произнес:
— Ворон!
И тут я бросилась к незнакомцу и обняла его.
— Дечо!
— Я — Владо. Ну и здорово же ты нас сегодня напугала!
Радость встречи быстро заслонила все остальное.
2
Мало кого из людей я любила за свою жизнь так, как любила Дечо. Он был не просто хорошим партийным и молодежным руководителем. Он был еще и хорошим, сердечным человеком, с которым можно поговорить о чем угодно, который внушал доверие с первого взгляда, которому можно излить душу, зная, что, как ни тяжелы тебе откровения, их выслушивает товарищ, на которого можно положиться.
К Дечо Стефанову не подходили слова «любимец молодежи». Он был для всех товарищем и братом, его любовь к людям была такой большой, что у него не оставалось времени подумать, что существует любовь, которую можно разделить с одним человеком.
Когда мы ходили на экскурсии, его всегда окружали юноши и девушки. Обласкивая всех, он не замечал в то же время девичьих взглядов, искавших в его глубоких добрых глазах нечто большее, чем товарищеская нежность.
Встретилась я с Дечо снова только через месяц в комнате деда Андрешко. Посмотрела на новый пуловер Дечо с высоким воротником, с узором серого цвета на груди и неизвестно почему подумала: это девичий подарок.
— Какой хороший пуловер! Кто тебе его связал?
По его лицу пробежала улыбка:
— Одна девушка.
— Хорошая она?
— Хорошая. Да только видишь, что со мной случилось?
Он повернулся. Вся его спина была голая. Оказывается, они ночевали в загоне для скота. Развели огонь и улеглись около него. Проснулся Дечо с таким чувством, будто по его спине ползают миллионы муравьев. Он повернулся к костру, чтобы раздавить их, и подскочил. Огонь высушил мокрую одежду, и она начала постепенно тлеть.
— Теперь рассердится девушка, что не сберег ее подарок. — В голосе Дечо улавливалась легкая насмешка.
— Ничего, Дечо, она тебе новый свяжет, если только она хорошая…
