— Иди сюда! — приказываю я.

Сторож подходит.

— Ты заслуживаешь пули. На этот раз я тебя прощаю. Второй раз пощады не будет!

— Прости-и-и, господин начальник!

Булавкой прикалываем к отвороту пиджака убитого кмета записку. В ней говорится, что мы привели в исполнение приговор, вынесенный революционным трибуналом при штабе отряда «Чавдар», и предупреждаем всех предателей, что их ждет та же кара.

Комиссар, отправившийся на разведку вместе с двумя партизанами, в лагерь не возвратился. Партизаны доложили, что он по каким-то делам пошел в село Огоя.

Я давно намеревался напомнить комиссару наше партизанское правило: в одиночку никуда не ходить. Только Стефан не был бы Стефаном, если бы не делал все по-своему.

Мы стали ждать его возвращения. На первую контрольную встречу он не пришел. На вторую тоже. Я начал не на шутку волноваться. Послал несколько групп в разные стороны на розыски.

Вечером одна из групп привела Стефана, бледного, перепачканного кровью.

Доктор Иван Хариев осмотрел комиссара и стал его раздевать. Когда оголил спину, мы ахнули. Она превратилась в решето: десятки маленьких окровавленных дырочек, а вокруг каждой из них красная опухоль.

— Отчего это?

— Дробь из охотничьего ружья.

Доктор наклонился и осмотрел ранки.

— Все дробинки внутри. Надо вынимать.

— Ты сможешь?

В лагере не было никаких инструментов — ни скальпеля, ни щипцов. А ведь это операция.

Иван криво усмехнулся:

— Смогу, Лазар. Раз я доктор… Надо только острое лезвие от безопасной бритвы и горячую воду.

Вода вскоре закипела, нашелся и ножичек, и операция началась. Иван вытер ранку тряпочкой, смоченной в кипятке, стиснул кожу двумя пальцами, а затем разрезал ножичком. Дробинки, засевшие неглубоко, выскакивали сами.

Операция продолжалась больше часа. Надо было вынуть десятки дробинок. Все это время Стефан лежал ничком. Время от времени я пытался заговорить с ним, но он стискивал зубы и не отвечал. До конца операции он не пошевелился и не охнул.

Наконец, когда все было закончено, он поднялся, но зашатался и, если бы его не поддержали, упал бы.

— Теперь пусть спит! — распорядился Иван. — Завтра осмотрю раны. Заживет скоро… — А когда мы остались одни, добавил: — Только бы не получилось заражения крови. Тогда уже ничего не смогу сделать.

Комиссар проспал целые сутки, а придя в себя, рассказал следующее.

Расставшись с товарищами, он вошел в низкий густой лесок на холме против села Огоя и стал наблюдать за движением на дороге. Солнце сильно пекло. Вокруг было тихо и спокойно, и Халачев задремал.

Разбудили его громкий выстрел и боль в голове и спине. Он перекатился несколько раз вниз по крутому склону и огляделся. Напротив стоял человек и поспешно перезаряжал двустволку. Стефан успел вынуть пистолет. Прогремели два выстрела одновременно, и бандит упал. Это был один из тех полицейских в штатском, что отправились в горы искать партизан.

Выстрелы могли привлечь внимание овчаров, и Стефан быстро направился к Мургашу. Он ощупал шею — кровь, засунул руки под рубашку — и там кровь. Обмотал шею и спину шарфом, но это не помогло. Шатаясь, пошел дальше. Затем упал и долго лежал, не в силах даже пошевелить пальцем. Уже совсем стемнело, когда дополз до кустарника. Утром побрел дальше. За весь день прошел едва ли больше пяти километров.

На третий день идти стало совсем невмочь. И тут вдруг увидел — к нему направляются трое. Схватился за пистолет. Будь что будет! Бежать не мог, а спрятаться не было уже времени. Приблизились — наши!..

Доктор снова осмотрел Стефана, снова перевязал его. Затем отвел меня в сторону:

— Опасности заражения нет, но в горах оставаться ему нельзя. Нужен полный отдых и хорошее питание. Потребуется не меньше месяца. Он потерял много крови, и нужно было бы сделать переливание, но здесь это невозможно.

С требованием Доктора пришлось согласиться, да и сам я видел, что со Стефаном совсем плохо. И мы решили отправить его в Чурек к бай Пешо. Отвести его туда я намеревался поручить Васко и еще двум товарищам. Вызвав их к себе, я приказал собираться в дорогу.

— Сейчас? — спросил Доктор.

— А как же? Сам ведь хотел отправить Стефана в село?

— Правильно, но нужно дать ему немного отлежаться.

Я пожал плечами и отменил приказ:

— Ладно. Вечером побывает на свадьбе.

— На какой свадьбе? — изумленно взглянул на меня Доктор. Он ведь знал наш закон: любовные дела в отряде строго-настрого запрещены.

— Увидишь, — усмехнулся я. — Увидишь вечером у лагерного костра…

В нашем отряде, как и в других, было немало молодежи — юношей и девушек. Неписаный, железный закон партизанской жизни запрещал какие-либо любовные связи. Считалось, что, раз пошел воевать, должен забыть про сердечные дела, оставить их на будущее.

Случалось, мы замечали, что парня и девушку начинает тянуть друг к другу. Тогда вызывали парня.

— Ты ведь знаешь, какой у нас порядок?..

Но на этот раз любовь оказалась сильнее приказов штаба отряда, сильнее партизанских законов. Летом пришла к нам семнадцатилетняя девушка. Мы ее назвали Сашкой. О своей жизни она рассказала совсем коротко. Отец ее — рабочий, мать — работница, и она с малых лет стала работать. В мастерской было много молодежи. Собирались иногда повеселиться. Однажды Сашка оказалась в компании, где все было не так, как везде. Ребята, которые провожали ее домой, не назначали ей свиданий в кино, не пытались ее поцеловать на прощание.

Здесь много разговаривали, спорили, читали стихи, обсуждали разные книги. Это было для нее ново и интересно.

Затем кто-то из ребят смотрел на часы и говорил:

— Пора идти.

На улице несколько человек отделялись от компании и сворачивали в сторону. Сашка догадывалась: они куда-то ходят. Но вот куда? Однажды она взяла одного из них за руку.

— Возьмите и меня с собой.

— А если что-нибудь случится?

— Ничего.

Что же могло случиться? Парень продолжал:

— Если нас арестуют, скажешь, что ты моя подружка, что мы пришли на свидание.

Сашка кивала головой. Время подходило к двенадцати, и на улицах все меньше попадалось запоздавших прохожих.

В этот вечер Сашка впервые расклеивала прокламации. Через несколько дней в одной комнатке на мансарде стала членом РМС.

Смелость как талант: человек рождается с нею.

Смелой родилась и Сашка. Крепкая, сильная и выносливая, она никогда не хныкала, не жаловалась, а ее большие черные глаза смеялись даже в трудную минуту.

Спустя несколько месяцев в отряд пришел Ленко, смуглый, подтянутый, жизнерадостный парень.

Сашка улыбалась всем, но стали поговаривать, что Ленко она улыбалась чаще, чем другим, чаще останавливала на нем взгляд. И он стал каким-то молчаливым, замкнутым. Я позвал его к себе:

— Порядки наши знаешь?

Он вспыхнул и коротко ответил:

— Я люблю ее.

Я пошел к Сашке. Хотелось мне поругать ее, а она посмотрела мне прямо в глаза и, не отводя взгляда, с тем торжеством любви, перед которым сразу отступаешь, ответила:

— Я люблю его.

И я отступил. И даже благословил их любовь.

Никто не знал, что вечером у лагерного костра состоится свадебный обряд, никто, кроме членов штаба. И когда собрались все партизаны, я сказал:

— Товарищи, сегодня мы отмечаем важное событие: в нашем отряде создается семья — Сашка и Ленко. Пожелаем же им долгой совместной жизни, а после победы много детей.

Все бросились поздравлять молодых.

Отряд наш стал бригадой из трех батальонов. Командиром одного из них назначили Ленко.

В июне батальон Ленко занял село Негушево. Все дороги, ведущие из села, были сразу же перекрыты сторожевыми постами, а телефон отключен, и все же полиции стало известно о нападении партизан на Негушево. Против батальона Ленко были брошены крупные силы жандармерии, завязался тяжелый, неравный бой.