— Васко?!

Никто не хотел верить этому. Разве может Васко умереть? Такой веселый и жизнерадостный!

Упавшим голосом Доктор закончил свой рассказ:

— Я слышал несколько автоматных очередей и один-единственный пистолетный выстрел… из пистолета Васко… Тогда я пошел сюда…

Доктор ошибся. 28 апреля жандармы действительно стреляли в сосновом лесу над Осоицами, действительно прозвучал одинокий пистолетный выстрел. Но не из пистолета Васко.

В тот раз жандармам не удалось обнаружить молодого героя. На другой день наши друзья из ближнего села встретились с ним. Рана на ноге заживала, и Васко мечтал о том часе, когда он снова уйдет в горы.

К нему прислали фельдшера Цвятко Антонова из Лесново, и они стали дожидаться, когда придет связкой из отряда.

12 мая рота жандармов снова начала прочесывать лес. Неожиданно они заметили двух человек, укрывшихся под срубленными ветками. Один был ранен и не мог бежать, а другой, видимо, не хотел оставить раненого товарища.

Начался бой. Но он не мог длиться долго: патроны у партизан были на счету. Последний кусочек свинца они оставили для себя. В пистолете Васко был один патрон. Васко медленно поднялся и прислонился к сосне. Жандармы перестали стрелять. Неужели этот партизан решил сдаться?

— Ну идите, хватайте меня!

Жандармы в недоумении переглядывались. Чего он хочет? Не сошел ли с ума?

— Ну берите же!

Жандармы неуверенно направились к нему. Один партизан уже лежал убитый. А этот едва держался на ногах. Последнее усилие — и граната, брошенная Васко, разорвалась среди жандармов. Снова затрещали автоматы.

В пистолете Васко оставался еще один патрон, и он направил пулю себе в сердце.

2 мая Васко был объявлен первым героем бригады.

Командование бригады вместе с командирами и комиссарами батальонов собрались в одной из комнат турбазы «Владко».

Калоян сообщил о партийном решении, которое меняло все наши планы. Споров и обсуждений не могло быть. Приказ нужно выполнять! Перед нами были поставлены важные и срочные задачи, которые не терпели отлагательства.

Наш партизанский район не мог остаться без отряда. Нужно было отобрать группу опытных, хорошо знающих местность партизан и командиров, которые связались бы с ятаками и прикрыли бы наш отход. А это было совсем не простое дело.

Более опытного и находчивого командира, чем Тодор Дачев, лучшего комиссара, чем Веселин Андреев, для выполнения такого исключительно тяжелого задания мы не могли найти. При этом вновь созданному батальону необходимо было в ближайшее время вырасти численно и превратиться в крупный партизанский отряд.

Командиром первого батальона остался Ленко, комиссаром назначили Илию Манова (Дончо).

Командиром второго батальона стал Борис Тошков (Атанас), а комиссаром — Аспарух.

Каждый батальон был разбит на три четы. Комиссаром одной из чет второго батальона стала Калина Вескова.

Организационная работа, распределение командного состава бойцов заняло еще несколько часов. Была уже глубокая ночь, когда все улеглись отдыхать.

Давно в комнате раздавалось басовитое похрапывание Доктора, а Калоян все ворочался на своем месте.

— Ты что не спишь? Вши, что ли, заели?

Здравко оперся на локоть:

— Другое меня заело…

Снаружи выл ветер.

— Понимаешь, Лазар… Горы блокированы жандармами и войсками. Села тоже. Если мы спустимся куда-нибудь за продуктами, обязательно будет драка. А нам нужно поскорее добраться до Родоп…

— Знаю.

— Что будут есть люди?

— Монастырскую еду!

— Что? — не понял Здравко.

— Предлагаю сходить в елешницкий монастырь. Ты же знаешь — монахи бедными не бывают.

Двадцать «пекарей», «поваров» и «мясников» во главе с Цветаном выстроились перед турбазой «Владко». Они отправились в елешницкий монастырь, чтобы добыть продукты для похода в Родопы.

Указания гласили: блокировать монастырь, задержать всех находящихся в нем, достать продуктов на три дня для двухсот пятидесяти человек.

— Смотрите с монашенками поаккуратнее себя ведите…

— Ладно, Лазар…

В сумерки оба батальона оставили турбазу и двинулись к монастырю. Стоявший у ворот часовой встретил нас и доложил, что все в порядке и что монашенки собраны в одном крыле монастыря.

Построенный во времена турецкого ига, монастырь выдерживал осаду и разбойников и башибузуков[11]. Его постройки образовывали правильный четырехугольник с большим внутренним двором. Высокая стена придавала монастырю вид небольшой крепости. Разместив батальоны, Калоян, Педро, Ворчо и я пошли к игуменье. В просторной комнате с иконами нас встретила женщина с поседевшими волосами. Мы чинно поприветствовали ее, она подошла и подала руку:

— Добро пожаловать.

Мы присели на низенькие стульчики, предложенные нам игуменьей. Смотрела она спокойно.

— Вы знаете, что мы партизаны?

— От ваших людей узнала, сын мой.

Ее ровный голос не выражал ни тревоги ни недовольства.

— Какие-нибудь жалобы есть?

— Нет, сын мой. Только вот закрыли нас здесь.

— Простите, но иначе нельзя…

Я начал говорить ей о нашей борьбе с фашистскими захватчиками, о нашей мечте завоевать свободу для всех людей. Ни один мускул не дрогнул на лице игуменьи. Оно оставалось все таким же спокойным, будто ничто земное ее не трогало.

— Мы пришли к вам с просьбой. Дайте нам продуктов. За часть мы заплатим, а за остальное оставим расписку. И еще просим вас не сообщать полиции, сколько нас и куда мы ушли.

Игуменья чуть вздрогнула. Лицо ее покрыл легкий румянец:

— Упаси господь, сын мой! Предавать ближнего — величайший грех.

Она помолчала, а потом тихо сказала:

— Об одном вас попрошу: не забирайте все.

— Будьте спокойны. Мы возьмем столько, сколько нам нужно, и не больше.

Прощаясь, она подала нам всем руку и произнесла:

— Да хранит вас бог…

Мустафа и его помощники испекли хлеба для неприкосновенного запаса и снова замесили тесто. В монастырской кухне наши повара приготовили курбан[12] из двух баранов и свиньи. Мясники освежевали телку, а после нее такая же участь ожидала корову, приведенную из хлева.

— Лазар, мед есть, — сказал мне Цветан.

— Надо взять немного. Мед — отличное лекарство.

Скоро ужин был готов, и я отдал необычный в партизанских условиях приказ:

— Наедаться до отвала!

Приказ этот был встречен с энтузиазмом.

После ужина я приказал всем сразу же ложиться спать. Ведь нам предстоял продолжительный и полный неизвестности поход.

Группа Миле, в которой были преимущественно старые, опытные партизаны, заняла позицию примерно в километре от монастыря. Мы выставили часовых, и все завалились спать.

— Товарищ командир, товарищ командир!

Кто-то сильно тряс меня за плечо. И тут же я услышал выстрелы — один, другой, третий, затем нестройный залп.

Тревога прогнала сон. Я открыл глаза. Надо мной стоял Ворчо:

— Товарищ командир, стреляют!

Стрельба разбудила всех. Ко мне прибежали командиры обоих батальонов.

— Построить людей! Взять ранцы с продуктами! Проверить оружие!

Ленко и Атанас стремительно выскочили наружу. Я услышал их голоса. Они отдавали команды кратко, спокойно.

Занимался рассвет. Был пятый час утра. Шум боя нарастал. Заговорили тяжелые пулеметы. Я уловил их отдаленное торопливо-прерывистое кваканье. Это были «максимы».

Видно, на нас наступала целая дружина[13]. Противник, конечно, превосходил в численности и вооружении, зато у нас была более выгодная позиция. Мы поднялись с Калояном на длинный деревянный чердак.

«Если нас не окружат…» И Здравко и я одновременно подумали об одном и том же. «Если нас не окружат, мы легко справимся с противником».