По тревоге была поднята новоселская полиция, и к пяти часам вечера полицейские подошли к нашей базе. В землянке в то время был один Митре. Он только что вышел оттуда и сразу услышал приглушенный разговор. В пятидесяти шагах стояли двое полицейских и смотрели на тропинку, ведущую к нашему убежищу. За ними, осматриваясь, стояли еще человек десять.

Раздумывать было некогда. Митре разрядил свой пистолет в толпу. Поднялась суматоха, послышались испуганные вопли. Двое свалились на землю, а остальные бросились без оглядки вниз по крутому склону.

Митре сделал еще несколько выстрелов по бегущим и поспешил скрыться в лесу.

Хотя возле землянки все стихло, полицейские долго еще осыпали ее градом пуль. Наконец решив, что все преступники перебиты, самый отважный просунул голову в дверь. В темноте он разглядел нары, тыкву и капусту в углу, мешки с кукурузой и картошкой.

На одну телегу погрузили раненых, на другую — все наши продовольственные запасы.

Так мы остались без землянки и без продуктов. Собравшись снова вместе, решили искать новое место для зимней базы.

Новое место называлось Злая поляна. Думаю, что мы несправедливы, повторяя до сих пор это название: это место надо было бы окрестить Доброй поляной. Едва ли во всем горном массиве можно было найти более скрытое и труднодоступное место, чем наш новый бивак.

Окруженная со всех сторон вековыми буками, заросшая высокой густой травой, Злая поляна омывалась водами реки Метликовица, исток которой находился в пятидесяти шагах от базы. Здесь образовалось небольшое озерцо, на дне которого непрерывно били ключи. В любую стужу оно не замерзало, летом вода была очень холодной, а зимой казалась нам подогретой. Мы организовали там нашу постоянную баню.

Решено было как можно скорее вырыть новую землянку. Друзья дали нам кирки и лопаты, и всю работу можно было закончить за несколько дней.

Однако Цветану и Митре пришлось пойти в софийские села, а мне и Стефчо — на встречу с секретарем Ботевградского партийного района, который хотел связать нас с селами, расположенными на другом склоне Мургаша. На Злой поляне остались бай Стоян, Калин, Евденко и Николай.

— Убежали!

— Кто?

— Евденко и Николай.

Нахмурившись, бай Стоян и Калин вкратце рассказали:

— Кончились продукты. Мы пошли в Чурек, где должны были встретиться с посланными туда раньше Евденко и Николаем. Пришли на место встречи — их нет. Пришли вторично, как было договорено, — снова их нет. Испугались и сбежали, видно. А что еще?

Вскоре пришли Митре и Цветан. Собрался весь наш отряд — шесть человек. А две недели назад нас было девять. Одного поймала полиция и бросила в тюрьму, а двое других… Самое же плохое, что с ними пропала половина нашего основного вооружения — одна винтовка и несколько ручных гранат. Оружие надо было добыть любой ценой. Только это не буховская картошка — залезай в огород и копай как крот.

— Придется Лазару еще раз сходить к Васо в Ботевград, — сказал Цветан. — Он ведь обещал достать винтовку.

— Обещал, — угрюмо ответил я.

Декабрь. Снег уже прочно закрепился на горных вершинах. Оставаться зимовать в горах нам было тяжело да и не имело смысла. Нашей главной задачей оставалась работа в селах, а пробиваться туда по метровым снежным сугробам, оставляя за собой следы, видимые каждому, значило самим вгонять волка в овчарню. Поэтому, направляясь во второй раз в село Новачене, я должен был не только найти оружие, но и решить вопрос с зимовкой.

В этом селе помимо Васо мы могли рассчитывать на помощь еще двух жителей. Поскольку мы взяли на правило не заходить в один дом дважды, на этот раз отправились не к Васо, а к другому товарищу, знакомому нам по Сентябрьскому восстанию. Увидев нас в дверях своего дома, он побелел от испуга:

— У меня нельзя остановиться. За мной следят.

Мы с Митре переглянулись.

— Я вас отведу в овчарню, устраивайтесь пока там, а вечером что-нибудь придумаем, — сказал он.

Мы подошли к овчарне, толкнули дверь в комнату — заперта. Осмотрелись. Единственное укрытое место — пристройка для свиней. Это был низенький сарайчик, где взрослый человек не мог даже встать во весь рост, а кругом лежали кучи навоза. Как мы провели время до вечера, не расскажешь. Но вот на тропинке показался какой-то человек лет сорока, в бараньей шапке. Подойдя к свинарнику, остановился, снял шапку и вытер рукой мокрый лоб. Затем осмотрелся и тихонько позвал:

— Ребята, это я, дядя Антон.

Мы вспомнили, что хозяина нашей третьей квартиры в селе звали Антон, но, выходя из свинарника, все же держали пистолеты наготове. А пришедший, словно и не замечая пистолетов, бросился к нам:

— Пойдемте скорее. Вы промерзли, наверно?

Оказывается, вечером к Антону пришел секретарь местной ремсистской организации Тодор Доков:

— Бай Антон, партизаны!

— Где?

— За селом, в свинарнике. Надо их приютить.

Антон пошел к жене:

— Моно, тут люди пришли… Им негде устроиться. Я приведу их к нам, ладно?

— Приведи, Антон.

— Ты с ребятишками прибери в комнате, где сушим табак. Там их и устроим на ночь.

На другой день Антон разбудил нас рано:

— Надо уходить, ребята. В этой сумке еда. Идите в карьер напротив, там укромное место. А как стемнеет — дорогу ко мне знаете.

В этот день акцизные власти должны были произвести в доме Антона проверку количества собранного табака. На следующий день после проверки мы уже могли оставаться в доме Антона.

Здесь мы провели несколько дней. За это время встретились с Васо и решили вопрос о зимней квартире. А кроме того, Васо принес нам две винтовки.

— Найдем и еще, — добавил он. — Когда придете снова, вооружим всех, да и для новеньких, какие придут к вам, кое-что найдется.

В этот же вечер мы, сгибаясь под тяжестью ранцев и бережно неся винтовки, возвратились на Злую поляну.

Много написано о героических подвигах партизан. И верно, требовались и смелость, и самоотречение, чтобы уйти в горы со старым ружьем или пистолетом, в котором три патрона, чтобы бороться с сильной и организованной властью, располагающей свежей армией и полицией, судами и администрацией.

Но что может сравниться с беспредельной преданностью, гуманизмом и величием тех обыкновенных, ничем не примечательных людей, которые, рискуя жизнью, жизнью своих детей, принимают нас, кормят и укрывают, не имея возможности сделать ни одного выстрела в тех, кто придет жечь их дома, а их самих расстреливать!

Они совершали подвиги так просто и легко, как делали обычную ежедневную работу в поле, в мастерской или на фабрике. Большая часть ятаков, особенно в начале партизанского движения, были коммунисты, в прошлом непосредственно связанные с революционным движением, и, вполне естественно, сразу же примкнувшие к партизанской борьбе против фашизма.

Большая часть этих товарищей были на ответственной партийной работе, являлись секретарями и членами комитетов. Позднее наше справедливое дело привлекло к нам и многих других честных людей, не состоявших в партии и РМС. Они шли к нам по различным причинам: одни были родственниками партизана или ятака, другие просто потому, что были добрыми, сердечными людьми и не могли отказать в помощи, третьи были возмущены зверствами фашизма. Они давали нам все от чистого сердца, делясь своим скудным имуществом. У них мы находили теплый кров и сердечную ласку зимой и летом, днем и ночью. Они укрывали нас от врага, предупреждали о намерениях полиции, указывали, как и где проводится блокада или устроена засада, словом, самоотверженно боролись за нашу сохранность. Они давали нам одежду и обувь, делились с нами последним куском хлеба…

Часто от них мы получали оружие и боеприпасы, в которых всегда ощущали острую нужду, — от кого обрез, от кого наган с толстенным барабаном, а порой и новый пистолет или винтовку, попавшие к ним неизвестно как. Эти самые дорогие для нас боевые товарищи трогательно заботились о нас.