Семьсот семьдесят человек было отправлено в тюрьмы и концлагеря! Двери семисот домов закрылись перед нами. Семьсот человек уже больше не могли заботиться о снабжении нас продуктами, не могли сообщать нам сведения о замыслах неприятеля.

Все это — убийство партизан и ятаков, сожженные села, произвол полицейских и жандармов и, наконец, заявление властей, что почти девять десятых бандитов партизанского отряда «Чавдар» уничтожено, — все это преследовало одну цель: вселить ужас в сердца людей, чтобы они навсегда отказались от мысли помогать партизанам. И не удивительно, что население было напугано и притихло.

В конце мая Теренский батальон решил провести операцию в селе Лопян. В этом селе нас знали, в нем было много наших помощников и единомышленников.

После короткой перестрелки, в которой был убит один полицейский, партизаны вошли в Лопян. Задача по снабжению отряда продуктами была выполнена, комиссар батальона уже просмотрел все бумаги в общинной управе, касающиеся нас. Оставалось только провести митинг с населением. Но никто из местных жителей не смел и носу показать из дому. Тогда Тодор Дачев отдал приказ батальону уйти из села.

Новые условия требовали от нас новой тактики. Первой нашей задачей было сохранить живую силу, создать небольшие боевые единицы, которые и должны наносить удары по врагу, чтобы доказать, что слухи о нашем полном поражении не соответствуют действительности.

Наше самое сильное оружие — веру населения — нужно было вернуть любой ценой.

Желязко и Колка отправились в Саранцы за продуктами. Мы же с бай Недялко и Кочо терпеливо их ожидали, гадая, каким будет хлеб — свежим или черствым.

— Я за черствый, — поднял брови бай Недялко. — Пастухи у нас едят хлеб семидневной давности и живут по сотне лет.

В этот момент со стороны Саранцев послышалась стрельба. Мы все трое вскочили на ноги. Наверное, наши наткнулись на засаду.

— Вот вам и хлеб! — нахмурился Кочо. — Надо было потерпеть еще денек…

Золотое сердце было у нашего Кочо, сельского учителя, поэта и мечтателя. Он жил заботой о людях, его волновали их печали и радости, и он считал, что еще ничего настоящего не сделал в жизни.

Через час Желязко и Колка вернулись.

На вопрос, как дела, Колка зло махнул рукой: на обратном пути наткнулись на засаду, по ним открыли огонь, и они пустились бежать со всех ног.

Оставаться здесь было уже нельзя, и Колка предложил перебраться в столнишскую рощу. Все меньше и меньше становилось мест, где еще можно укрыться. Многие наши верные убежища были раскрыты, а население со страхом и подозрением относилось к каждому незнакомому человеку. Полиция шла на провокации: переодетые шпики выдавали себя за партизан. Нарвешься на такую провокацию — потом не выпутаешься.

Весь день мы провели на небольшой тенистой полянке в Балабанице. Вечером бай Недялко и Желязко спустились в село за продуктами. Все обошлось благополучно, они принесли даже перевязочный материал.

Во что бы то ни стало надо было связаться с сельской подпольной организацией, и поэтому на следующий вечер бай Недялко снова собрался в путь. Вернувшись, он сообщил, что партийный секретарь и еще с десяток людей арестованы. Связь установить не удалось.

На следующий день мы решили пойти в село Доганово. Дождались сумерек и отправились напрямик через поле. Как видно, погода только и ждала, когда мы отправимся в путь: сразу же начался дождь. Он все усиливался. По темному, хмурому небу огненными змейками блистали молнии, артиллерийской канонадой гремели раскаты грома.

Наш проводник бай Недялко свернул на какой-то пригорок:

— Здесь посуше.

На вершине холма среди соснового леса стояла небольшая часовенка. Мы вошли внутрь и посветили фонариком. Ливень проник внутрь часовни, и на полу стояло небольшое озерцо.

Пока мы искали, где бы присесть, Кочо пошел к алтарю и снял иконы. Несколько штук он положил на пол, лег на них и накрылся «девой Марией», потому что крыша часовни протекала.

— Неплохо Кочо устроился… — заметил Колка.

Из его слов нельзя было понять, восхищается ли он изобретательностью друга, завидует ли ему или возмущается таким кощунством. — Пятеро святых снизу, один сверху, а сам посередине!

После полуночи дождь прекратился, и мы снова отправились в путь. Дорогу так развезло, что идти было просто невозможно. На рассвете остановились в карапольском сосновом леске. Своей верхней частью он примыкал к большому дубовому лесу, покрывавшему всю гору.

Расположились здесь на дневку. Под вечер прямо против нас остановился какой-то крестьянин из Доганово. Он испуганно посмотрел на нас и собрался было наутек, но мы уже вскочили на ноги и пригласили его присесть рядом. Кочо продолжал спать в нескольких шагах от нас, и крестьянин его не заметил.

Сначала наш разговор не клеился, а потом человек этот осмелел и рассказал, что в Доганово стоят воинские части с танками, а их штаб расположен в школе.

— Что слышно в ваших краях о партизанах?

— Говорят, что их разбили на Мургаше, но позавчера снова партизаны напали на три села. Будто бы побывали в Гайтанево, Байлово и Раковице.

— И много их было?

— Кто их знает! Одни говорят — двадцать, другие — двести…

Оставив Колку сторожить этого человека, мы пошли разбудить Кочо. Надо было решить, что делать с крестьянином. Если задержать до вечера, родственники могут сообщить полиции и поднять тревогу. Если же отпустить, он может нас выдать.

— Твое мнение, Кочо?

— Безобидный он человек. Бедняк. Не выдаст…

И мы его отпустили, разумеется предупредив, чтобы молчал. Он поклялся, что никому, ни одной душе ничего о нас не скажет. И все же, как только он отошел от нас, мы поспешили перейти на другое место.

— Раз уж нет еды, хоть воды напиться, что ли, — предложил спустя немного бай Недялко.

— И мне пить хочется, — согласился Колка.

— Лазар, я пойду принесу. Здесь поблизости есть вода, — сказал Кочо.

Он был из Доганово, знал здешние места и не мог заблудиться. Я дал ему два котелка и приказал не задерживаться.

Прошло минут пятнадцать — двадцать. Кочо нет и нет.

— Куда же это запропал парень? — начал сердиться бай Недялко.

В это время невдалеке послышались винтовочные и автоматные выстрелы. Выдал ли нас этот крестьянин или просто воинская часть вышла на обычное прочесывание леса, было непонятно.

Мы подождали, не подаст ли Кочо сигнала, но он словно в воду канул. Выстрелы слышались все ближе и ближе. Неприятель приближался к нам.

Идти к дубовому лесу не имело смысла: нас сразу обнаружили бы. Мы осмотрелись, отыскали густой кустарник и залегли в чащобе полукругом. Каждый из нас замаскировался ветками и травой.

Приготовившись к бою, решили открыть огонь только тогда, когда начнут стрелять в нас. Были случаи, когда солдаты, обнаружив партизан, молча проходили мимо.

Ближе всего ко мне лежал Желязко. Вдруг он чуть шевельнулся и показал мне на что-то глазами. В пятидесяти шагах от нас виднелись сапоги — одна пара, две, десять…

Очередь из автомата срезала верхушки кустов, в которых мы залегли. Пули пролетели над нами и забились в землю в пятидесяти метрах позади. Что это, простая небрежность автоматчика или сделано преднамеренно?

Постепенно шаги и выстрелы стихли. И вдруг опять послышались выстрелы. Наткнулись ли они на Кочо или просто так палили в воздух?

Мы уже решили, что опасность миновала, когда заметили вторую цепь солдат. И на этот раз они прошли в двадцати шагах от нас. Остановились невдалеке, и начался тот обычный солдатский разговор, какой возникает, когда нет начальства, послышался смех.

— Рассыпаться цепью! Вы что как на базаре! Осматривать каждую щелку! — К солдатам подошел усатый фельдфебель.

Вскоре и эта группа удалилась.

Солнце склонилось к закату, а мы все оставались на месте и ждали. Ждали, не покажется ли Кочо, не подаст ли какой знак. Но он так и не появился.